| |
Теодор Хетцер, с которым я сидел на одной скамье во Фрейбургской
гимназии и о котором сохраняю благоговейную память, так просветил
нас относительно «Сикстинской мадонны», что любой может быть
только благодарным ему за такую силу ума в созерцании этого
образа. И все же одно его замечание меня обескураживает; он
говорит, что «Сикстинская мадонна» «не привязана к одному
храму и не требует, чтобы ее выставляли каким-то определенным
образом». Это мысль в духе эстетики, эстетически это верно
и все же далеко от подлинной истины. Где бы ни «выставляли»
впредь этот образ, он там же всякий раз и лишается своего
места. Ему отказано в том, чтобы он изначально разворачивал
свою бытийственность, то есть сам определял такое свое место.
Превращенный в своем существе художественного творения, образ
блуждает на чужбине. Музейным же представлениям, которым присуща
своя историческая необходимость, которые по-своему правомерны,
такая чужбина вовсе неизвестна. Музейные представления все
ровняют — все сводят к единообразию «выставленного». На выставке
всему найдется место, но не все находит там свое место.
«Сикстинская мадонна» неотделима от церкви в Пьяченце — неотделима
не в смысле антикварно-историческом, но по сущности своей
как образ. По сущности этот образ всегда будет тянуть туда.
Впрочем, я знаю, что не компетентен рассуждать об этом и не
вооружен для того. Поэтому все последующие замечания — всего
лишь умозрительны, спекулятивны. Впрочем speculari тоже значит
созерцать, однако нечувственно.
Касательно
образа-окна можно было бы спросить: что такое окно? Оконная
рама ограничивает открытость просвета, чтобы, придавая границу,
собрать открытое, дабы вышло на волю являющееся, светящееся.
Окно впускает близящееся свечение и благодаря этому выглядывает
вовнутрь идущего в свою наглядность.
Однако
в одном-единственном случае — в совершении этого единственного
в своем роде образа — образ является и светит не задним числом
благодаря уже существующему окну, но сам же образ сначала
образует такое окно, — потому-то он и не простой алтарный
образ в привычном смысле. Это алтарный образ в гораздо более
глубоком смысле.
Живопись
по-своему длится. Однако любой образ всегда лишь внезапно
входит в свое свечение, образ и есть не что иное, как внезапность
свечения. Мария несет на своих руках младенца Иисуса так,
что сама же она приносится — производится им в свое прибывание
— всякий раз ее выход в наглядность производит то сокровенно
таящееся, что присуще ее истоку.
И
Мария, и младенец Иисус бытийствуют в приношении, а приношение
это, совершаясь, собирается в созерцание, в смотрение, вовнутрь
которого и поставлены они оба в своем бытийствовании, на основе
которого они и обретают постоянство облика.
В
этом образе совершается явление очеловечения Господня — совершается
то самое превращение, которое на алтаре совершается как самое
центральное событие литургии, как пресуществление.
Однако
образ — не отображение и не символ святого таинства пресуществления.
Образ — это явление-свечение того времени-пространства, которое
есть то место, где совершается таинство пресуществления.
Такое место — это всегда алтарь одной из церквей. Эта церковь
неотделима от этого образа, и наоборот. Единственному в своем
роде совершению этого образа необходимо соответствует и единственность
места — скромное, неприметное место в церкви, одной из многих.
Эта церковь в свою очередь — а это значит, и всякая иная отдельная
церковь в ее же роде, — все они взывают к единственному в
своем роде образу, к единственному в своем роде окну такого
образа: он, этот образ, основывает и завершает здание церкви.
Так образ образует место, на каком совершается раскрывающее
сокрытие, αληθεια, — образ
и бытийствует как такое раскрывание, распахивание. Способ,
каким он раскрывает, — это и есть сокрывающееся явление Богочеловека.
Истина образа — его красота. Но чувствую, что слова мои остаются
лепетом — а этого мало.
Хайдеггер
М. Работы и размышления разных лет.
.- М.: Издательство «Гнозис», 1993. — С. 262-264
(Перевод с немецкого А.В. Михайлова) |
|
