abc-people.com - жизнеописания, история, рефераты, статьи, иллюстрации
КОД да ВИНЧИ
Дэн Браун, Dan Brown
 
Дэн Браун, КОД да ВИНЧИ

Код да Винчи
The Da Vinci Code

Дэн Браун
(Dan Brown), США

Дэн Браун Dan Brown - фото с сайта Дэна Брауна
   
 
 
 
 
 

Дэн Браун «Код Да Винчи»

Главы 9 - 60

 
 
Глава 9
 
  Чтобы убедиться, что их разговор с Лэнгдоном никто не подслушивает, Безу Фаш даже отключил мобильный телефон. К несчастью, то была весьма дорогая модель с двусторонним радиоканалом, который вопреки его приказам использовался сейчас одним из агентов для оперативной связи с начальником.
– Capitaine? – В трубке потрескивало, словно при радиопомехах.
Фаш в ярости стиснул зубы. Что такого важного могло произойти, чтобы Колле вдруг посмел прервать его интимную беседу с подозреваемым, особенно в такой критический момент?
– Oui?[19]
– Capitaine, un agent du Departement de Cryptographic est arrive[20].
Гнев Фаша моментально утих. Криптограф? Что ж, хоть и не вовремя, но новость неплохая. Обнаружив на полу загадочное послание Соньера, Фаш тут же передал снимки сцены преступления в отдел криптографии в надежде, что кто-то из их специалистов сможет разъяснить ему, что, черт побери, хотел сказать этим куратор. И если сейчас прибыл специальный шифр, то это почти наверняка означает, что они смогли прочесть послание Соньера.
– Я занят, – бросил Фаш в трубку, всем тоном давая понять, что не в восторге от этого звонка. – Попроси криптографа подождать на командном посту. Поговорю с ним, как только освобожусь.
– С ней, – поправил его голос на том конце линии. – Это агент Неве.
Настроение у Фаша сразу испортилось. Софи Неве он считал одной из самых больших ошибок управления судебной полиции. Эту молодую парижанку, изучавшую криптографию в Лондоне, года два назад Фашу насильно навязало начальство, следуя развернутой в министерстве кампании привлекать к службе в полиции больше женщин. В министерстве были неумолимы и не стали прислушиваться к доводам Фаша, убежденного, что подобная политика лишь ослабляет силовые структуры. Женщины непригодны к работе в полиции не только в силу физиологических особенностей, одно их присутствие самым негативным образом сказывается на мужчинах, отвлекает от дела, расслабляет. Опасения Фаша оправдались: Софи Невё обладала особым даром отвлекать его сотрудников, и это было чревато дурными последствиями.
Тридцатидвухлетняя дамочка обладала решительностью, граничащей с упрямством. Она умудрилась настроить против себя асов французской криптографии, всячески доказывая превосходство новой методологии, которой пользовались в Британии. Но больше всего беспокоило Фаша то обстоятельство, что глаза всех мужчин отдела были постоянно устремлены на эту весьма привлекательную молодую женщину.
– Агент Неве настаивает на немедленной встрече с вами, капитан, – прозвучал голос в трубке. – Я пытался остановить ее, но она уже направляется в галерею.
Фаша передернуло.
– Нет, это просто ни в какие ворота не лезет! Ведь я ясно дал понять...
На секунду Роберту Лэнгдону показалось, что Фаша вот-вот хватит удар. Он не закончил фразу, челюсть у него отвисла, глаза налились кровью. И взгляд этих глаз был устремлен на нечто, находившееся у Лэнгдона за спиной. Не успел сам Лэнгдон обернуться, как услышал мелодичный женский голос:
– Excusez-moi, messieures[21].
Он обернулся и увидел молодую женщину. Она направлялась по коридору прямо к ним энергичной легкой походкой, каждое ее движение было отмечено особой грацией. Одета она была в длинный, почти до колен, кремовый свитер и черные леггинсы. Довольно привлекательна, успел отметить Лэнгдон, лет тридцати. Густые рыжевато-каштановые волосы свободно спадали на плечи, обрамляя милое лицо. Она разительно отличалась от кокетливых, помешанных на диете блондинок, что наводняли Гарвард. Эта женщина была не только красива и естественна, она излучала уверенность, силу и обаяние.
К удивлению Лэнгдона, она подошла прямо к нему и протянула руку для рукопожатия:
– Месье Лэнгдон? Я агент Неве из отдела криптографии управления судебной полиции. – По-английски она говорила с французским акцентом, что придавало речи особое очарование. – Рада с вами познакомиться.
Лэнгдон взял ее нежную руку в свою и почувствовал, что тонет во взгляде удивительных глаз. Глаза у нее были оливковые-зеленые, ясные, а взгляд – цепкий и немного язвительный.
Фаш злобно втянул сквозь зубы воздух, готовясь дать ей взбучку.
– Капитан, – словно почувствовав это, она быстро обернулась к нему, – прошу прощения за вторжение, но...
– Се n'est pas le moment![22] – сердито буркнул Фаш.
– Я пыталась дозвониться, – продолжила Софи по-английски, из любезности к Лэнгдону. – Но ваш мобильный был отключен.
– Я отключил его специально! – прошипел Фаш. – Чтобы не мешали говорить с мистером Лэнгдоном.
– Я расшифровала цифровой код, – просто сказала она.
Сердце у Лэнгдона забилось в радостном предвкушении. Она расшифровала код?
Фаш молчал, не зная, как реагировать на это заявление.
– Чуть позже объясню, – добавила Софи. – У меня срочная информация для мистера Лэнгдона.
На лице Фаша отразились удивление и озабоченность.
– Для мистера Лэнгдона?
Она кивнула и обернулась к Роберту:
– Вас просили срочно связаться с посольством США. Вам поступило какое-то послание из Штатов.
Лэнгдон удивился и одновременно встревожился. Послание из Штатов? Но от кого? Он пытался сообразить, кто бы это мог быть. Лишь немногие его коллеги знали, что он сейчас в Париже.
Фашу, похоже, не понравилось это известие.
– Посольство США? – с подозрением воскликнул он. – Но откуда им знать, что мистер Лэнгдон здесь?
Софи пожала плечами:
– Очевидно, они позвонили мистеру Лэнгдону в гостиницу. Ну и портье сказал им, что его забрал с собой агент судебной полиции.
Фаш явно забеспокоился:
– Так что же получается? Выходит, затем посольство связалось с отделом криптографии нашего управления?
– Нет, сэр, – спокойно и твердо ответила Софи. – Когда, пытаясь связаться с вами, я позвонила на пульт дежурного, там сказали, что у них послание для мистера Лэнгдона. Ну и просили передать, если мне удастся встретиться с вами.
Фаш нахмурился. Открыл рот, собираясь что-то сказать, но Софи уже обернулась к Лэнгдону.
– Мистер Лэнгдон, – сказала она, вынимая из кармана свернутый листок бумаги, – вот телефон посольства. Они просили позвонить безотлагательно. – И она протянула листок, многозначительно глядя прямо ему в глаза. – Позвоните обязательно, пока я буду объяснять код капитану Фашу.
Лэнгдон развернул бумажку. Парижский номер, а перед ним еще несколько цифр.
– Спасибо, – пробормотал он, чувствуя, как им овладевает беспокойство. – А где я найду телефон?
Софи начала было вытаскивать из кармана мобильник, но Фаш сделал ей знак остановиться. Сейчас он напоминал вулкан Везувий, готовый извергнуть лаву и пепел. Не сводя глаз с Софи, он протянул Лэнгдону свой мобильный телефон.
– Эта линия защищена от прослушки, мистер Лэнгдон. Можете звонить. Лэнгдона удивила столь бурная реакция Фаша и его гнев по отношению этой милой женщины. Он взял у капитана телефон. Фаш тут же отвел Софи в сторонку и начал тихо отчитывать ее. Этот капитан все меньше и меньше нравился Лэнгдону. Сверяясь с написанными на бумажке цифрами, он начал набирать номер.
Раздались гудки.
Один гудок... два... три...
И вот в трубке послышался щелчок.
Лэнгдон ожидал услышать голос оператора из посольства, но включился автоответчик. Странно, но голос, записанный на пленке, показался ему знакомым. Ну конечно! Он принадлежал Софи Неве.
– Bonjour, vous etes bien chez Sophie Neveu, – прозвучал женский голос. – Je suis absente pour le moment, mais...[23]
Лэнгдон растерянно обернулся к Софи:
– Извините, мисс Неве, но, кажется, вы дали мне...
– Нет, номер правильный, – торопливо перебила его Софи. – Просто в посольстве установлена автоматизированная система приема сообщений. Вам следует набрать еще код доступа, чтобы получить предназначенную вам информацию.
– Но... – удивленно начал Лэнгдон.
– Там, на листке, что я вам дала, есть еще три цифры.
Лэнгдон открыл было рот, собираясь сказать, что она, должно быть, ошиблась, но Софи метнула в его сторону грозный предостерегающий взгляд. Зеленые ее глаза, казалось, говорили: Не задавай никаких вопросов. Делай, что тебе говорят!
Вконец растерявшийся Лэнгдон набрал указанные на бумажке три цифры: 454.
Автоответчик сразу же отключился, затем Лэнгдон услышал еще один электронный голос, вещающий по-французски:
– Для вас есть одно новое сообщение. – Очевидно, цифры 454 являлись кодом доступа для приема сообщений, когда Софи находилась вне дома.
Я должен принять сообщение, предназначенное этой женщине?
Лэнгдон услышал шорох перематывающейся пленки. Наконец он прекратился, и подключилась машина. Лэнгдон внимательно слушал. И снова раздался голос Софи.
– Мистер Лэнгдон, – говорила она нервным шепотом. – Не реагируйте на это послание. Просто слушайте, и все. Вы в опасности. Прошу вас выполнять все мои указания.
 
 
Глава 10
 
  Сайлас сидел за рулем черной «ауди», специально приготовленной для него машины, и всматривался в величественные очертания церкви Сен-Сюльпис. Над продолговатым зданием вздымались к небу, точно часовые, две башни-колокольни, освещенные снизу уличными фонарями. Верхнюю и нижнюю части здания украшали изящные опоры, напоминавшие в полумраке ребра хищного и прекрасного зверя.
Эти варвары использовали дом самого Господа Бога, чтобы спрятать там краеугольный камень. В очередной раз братство подтвердило свою отвратительную репутацию обманщиков и безбожников. Сайласу не терпелось найти камень и отдать его Учителю, чтобы наконец узнать, что эти язычники похитили у истинно верующих много лет назад.
И каким могущественным сделает «Опус Деи» эта находка.
Припарковав «ауди» на пустынной площади перед церковью, Сайлас глубоко втянул ртом воздух, чтобы успокоиться и сосредоточиться перед выполнением столь важного задания. Широкая спина все еще болела после ритуала умерщвления плоти, который он совершил раньше тем же днем. Но что такое боль в сравнении с благодатью, готовой снизойти на спасенную душу?..
И тем не менее душу его терзали воспоминания.
Избавься от ненависти, сказал себе Сайлас. Прости тех, кто пошел против тебя.
Глядя на каменные башни церкви Сен-Сюльпис, Сайлас пытался побороть приступ ненависти, охватывавшей его всякий раз, когда он вдруг возвращался мыслями в прошлое. И видел себя запертым в тюрьме, которая заменила весь мир для него, совсем еще молодого человека. Воспоминания об этом всегда обостряли чувства, казалось, сейчас, наяву, он чувствует отвратительную вонь гнилой капусты, запах смерти, человеческой мочи и фекалий. Казалось, он слышит беспомощные крики отчаяния, что пробиваются сквозь завывание ветра над Пиренеями, слышит тихие рыдания брошенных, никому не нужных людей.
Андорра, подумал он. И почувствовал, как напряглись все мышцы.
Это могло показаться невероятным, но именно там, в крошечной, затерянной между Испанией и Францией стране, в этом каменном мешке, где он дрожал от холода и хотел только одного – умереть, именно там и пришло к Сайласу спасение. Тогда, конечно, он этого не понимал.
Грянул гром, и пришел свет.
И звали его тогда не Сайлас, нет, пусть даже теперь он и не мог вспомнить имя, которое дали ему родители. Он ушел из дома, когда ему было всего семь. Отец, закоренелый пьяница, пришел в ярость, увидев, что у него родился сын-альбинос. И систематически избивал мать, обвиняя ее в измене. Когда мальчик пытался защитить ее, ему тоже крепко доставалось.
Как-то раз вечером он избил мать так страшно, что она лежала на полу и долго не поднималась. Мальчик стоял над безжизненным телом, и вдруг им овладело чувство неизбывной вины.
Это все из-за меня!
Точно демоны вселились тогда в его маленькое тело. Он пошел на кухню и схватил огромный нож. И, словно во сне, двинулся потом в спальню, где на кровати храпел допившийся до бесчувствия отец. Не произнося ни слова, мальчик вонзил нож ему в спину. Отец взвыл от боли и попытался перекатиться на живот, но мальчик ударил еще и еще и бил до тех пор, пока страшные крики не стихли.
А потом мальчик бросился вон из страшного дома. Но улицы Марселя оказались негостеприимными. Странная внешность сделала его изгоем, чужаком среди таких же, как он, юных бродяг. И ему пришлось ютиться в полном одиночестве в подвале заброшенной фабрики, питаться крадеными фруктами и сырой рыбой из доков. Единственными его товарищами стали потрепанные журналы, добытые на помойке, он сам научился читать их. Шло время, он рос и креп. Когда ему было двенадцать, еще одна бродяжка, на сей раз девчонка, намного старше его, начала жестоко насмехаться над ним на улице и попыталась украсть у него еду. И едва не погибла, так он ее избил. Когда полицейские оторвали наконец от нее мальчишку, ему был выдвинут ультиматум: или вон из Марселя, или отправишься в тюрьму для несовершеннолетних.
И тогда мальчик перебрался в Тулон. Теперь во взглядах прохожих он читал не жалость и брезгливость, а самый неподдельный страх. Люди проходили мимо, и он слышал, как они перешептываются. Привидение, говорили они, с ужасом глядя на его бледную кожу. Привидение, а глазищи красные, как у дьявола!
Он и сам начал чувствовать себя призраком... невидимым и прозрачным, плывущим от одного морского порта к другому.
Казалось, что люди смотрят сквозь него.
В восемнадцать в одном из портовых городков он попытался стащить коробку с консервированной ветчиной и попался. Двое матросов избивали его, и от них пахло пивом, точь-в-точь как от отца. И им овладела такая ненависть, что силы удесятерились. Одному обидчику он сломал шею голыми руками, и лишь прибытие полиции спасло второго от той же участи.
И вот два месяца спустя он, закованный в кандалы, прибыл в тюрьму в Андорре.
– Да ты белый, точно призрак! – хохотали заключенные, пока охранники вели его по коридорам, голого и дрожавшего от холода. – Mira el espectro![24] Раз призрак, значит, должен уметь проходить сквозь стены.
Он просидел двенадцать лет, и ему стало казаться, что его тело и душа сжались, стали почти невидимыми, прозрачными.
Я призрак.
Я бестелесен.
Yosoy un espectro... palido сото unfantasma... caminando este mundo a solas[25].
Как-то раз ночью «призрак» проснулся от криков заключенных. Он не понимал, что за невидимая сила сотрясает не только пол, на котором он спал, но и стены его каменной клетки. Едва он успел вскочить на ноги, как огромный булыжник обрушился прямо на то место, где он только что лежал. Он поднял голову, посмотреть, откуда же взялся этот камень, и с изумлением увидел дыру в каменной кладке, а за ней – то, чего не доводилось видеть больше десяти лет. В дыре сияла луна.
Земля продолжала содрогаться, когда он проползал по узкому туннелю, пытаясь вырваться на поверхность. И вдруг очутился на склоне горы, в лесу. Он бежал всю ночь, все время вниз, и бредил наяву от голода и изнеможения.
На рассвете он пришел в себя и увидел, что находится на просеке, прорезающей лес, и что по ней тянутся рельсы. Он пошел вдоль железнодорожного полотна, брел, точно во сне. Увидел пустой товарный вагон и залез в него, ища укрытия и покоя. А когда проснулся, увидел, что поезд движется. Как долго? Куда? В животе начались рези от голода, боль была просто невыносимой. Я что, умираю? И он снова провалился в сон. Проснулся от собственного крика: кто-то избивал его, а потом вышвырнул из вагона. Весь в крови, он долго бродил по окраинам какой-то маленькой деревеньки в поисках еды, но так ничего и не нашел. И вот наконец он ослабел настолько, что повалился на землю прямо у дороги и потерял сознание.
Потом вдруг забрезжил свет, и «призрак» размышлял над тем, как давно он умер. День назад? Три дня?.. Впрочем, какое это имело значение... Постель была мягкая, точно облачко, воздух вокруг был напоен сладким ароматом свечей. И Иисус был здесь, смотрел прямо на него. Я здесь, сказал Иисус. Надгробный камень отвалили, и ты родился заново.
Он спал и просыпался вновь. Мозг был затуманен. Он никогда не верил в Небеса, и все же оказалось, что Иисус присматривает за ним. Рядом с кроватью появлялась еда, и «призрак» съедал все до крошки, чувствуя, как кости обрастают плотью. А потом снова засыпал. Проснулся и увидел – Иисус смотрит на него, улыбается и говорит: Ты спасен, сын мой. Благословенны те, кто следует моим путем.
И он опять провалился в сон.
Крик боли и злобы разбудил его. Казалось, тело само сорвалось с кровати, и он, пошатываясь, поплелся на звуки. Вошел в кухню и увидел, как здоровенный мужчина избивает другого, меньше его ростом и явно слабее. Сам не зная почему, «призрак» схватил здоровяка и шмякнул его о стенку. Тот рухнул на пол, потом молниеносно вскочил на ноги и убежал. И «призрак» остался стоять над телом молодого человека в сутане священника. Нос у священника был разбит в кровь. «Призрак» поднял его и потащил в комнату, где бережно опустил на диван.
– Спасибо, друг мой, – сказал священник на плохом французском. – Деньги, собранные на строительство храма, слишком большое искушение для вора. Во сне ты говорил по-французски. А по-испански говоришь?
«Призрак» отрицательно помотал головой.
– Как тебя зовут? – продолжил священник по-французски. Ему никак не удавалось припомнить имя, которое дали ему родители. А после он слышал лишь обидные прозвища на улице и в тюрьме.
Священник улыбнулся:
– No hay problema[26]. А меня зовут Мануэль Арингароса. Я миссионер из Мадрида. Послан сюда строить храм во славу Отца нашего Иисуса.
– Где я? – глухо спросил «призрак».
– В Овьедо. Это на севере Испании.
– Как я сюда попал?
– Кто-то оставил тебя на пороге моего дома. Ты был болен. Я тебя кормил. Ты здесь уже много дней.
«Призрак» рассматривал своего спасителя. Он забыл, когда последний раз хоть кто-нибудь был к нему добр.
– Спасибо, отец.
Священник потрогал разбитые губы.
– Это я должен благодарить тебя, друг мой.
Проснувшись наутро, «призрак» почувствовал, как туман в голове начал понемногу рассеиваться. Он лежал и смотрел на распятие, висевшее на стене в изголовье кровати. И хотя Иисус больше не говорил с ним, он чувствовал его умиротворяющее присутствие. Потом он сел в постели и с удивлением увидел, что на тумбочке рядом с кроватью лежит газета. Статья была недельной давности и написана по-французски. Прочитав ее, он ощутил страх. Там говорилось о страшном землетрясении в горах, разрушившем тюрьму, отчего на свободе оказались опасные преступники.
Сердце его бешено билось. Так священник знает, кто я! Подобного чувства он не испытывал давным-давно. Чувства стыда. Вины. И все это сопровождалось страхом быть пойманным. Он вскочил с кровати. Куда бежать?
– Книга Деяний, – прозвучал голос за спиной.
«Призрак» вздрогнул и обернулся.
В дверях стоял священник и улыбался. На носу его красовался пластырь, в руках он держал Библию.
– Вот, нашел одну на французском, для тебя. Глава помечена.
«Призрак» неуверенно взял книгу из рук священника, нашел помеченное место.
В этой главе упоминался узник по имени Сайлас[27], он, голый и избитый, лежал в темнице и возносил молитвы Господу. «Призрак» дошел до 26-го стиха и вздрогнул от неожиданности.
Вдруг сделалось великое землетрясение, так что поколебались основы темницы; тотчас отворились все двери, и у всех узы ослабели.
Он поднял глаза на священника.
Тот тепло улыбнулся:
– Отныне, друг мой, раз нет у тебя другого имени, буду называть тебя Сайласом.
«Призрак» растерянно кивнул. Сайлас. Он наконец обрел плоть. Мое имя Сайлас.
– А теперь время завтракать, – сказал священник. – Тебе понадобятся силы, если хочешь помочь мне построить этот храм.
На высоте двадцати тысяч футов над Средиземным морем борт 1618 «Алиталия» вдруг затрясло, и все пассажиры занервничали, самолет попал в турбулентный поток. Но епископ Арингароса едва это заметил. Мысли его были устремлены в будущее, тесно связанное с «Опус Деи». Ему не терпелось узнать, как идут дела в Париже, очень хотелось позвонить Сайласу. Но он не мог. Учитель предусмотрел и это.
– Это ради твоей же безопасности, – говорил он Арингаросе по-английски с французским акцентом. – Я хорошо разбираюсь в средствах электронной связи. Поверь мне, все разговоры легко прослушать. И результаты могут оказаться самыми плачевными.
Арингароса понимал, что Учитель прав. Он вообще был очень осторожным человеком. Даже Арингароса не знал его настоящего имени. Учителю не раз удалось доказать, что к его мнению стоит прислушиваться, а его приказам – повиноваться. Да и потом, ведь удалось же ему завладеть весьма секретной информацией. Имена четырех членов братства высшего ранга! Именно это обстоятельство окончательно убедило епископа в том, что только Учитель способен раздобыть для «Опус Деи» величайшее сокровище. Перед вылетом у Арингаросы состоялся с ним такой разговор.
– Епископ, – сказал ему Учитель, – я обо всем позаботился. И чтобы план наш осуществился, вы должны разрешить Сайласу отвечать только на мои звонки на протяжении нескольких дней. Вы оба не должны переговариваться между собой. Я же буду связываться с ним по надежным каналам.
– Обещаете, что будете относиться к нему с уважением?
– Человек веры заслуживает самого высокого уважения.
– Прекрасно. Насколько я понимаю, мы с Сайласом не должны общаться до тех пор, пока все не кончится.
– Я делаю это лишь для того, чтобы защитить вас, Сайласа и мой вклад.
– Вклад?
– Если стремление бежать впереди прогресса приведет вас в тюрьму, епископ, тогда вы не сможете оплатить мои труды.
Епископ улыбнулся:
– Да, это существенный момент. Что ж, наши желания совпадают. Бог в помощь!
Двадцать миллионов евро, думал епископ, глядя в иллюминатор самолета. Примерно та же сумма в долларах. Скудная награда за столь великий вклад.
Он был уверен, что Учитель и Сайлас не подведут. Деньги и вера всегда были сильной мотивацией.
 
 
Глава 11
 
 

– Une plaisanterie numerique? – воскликнул Фаш, окинув Софи гневно сверкающим взглядом. – Цифровой розыгрыш? Ваш профессиональный подход к коду, оставленному Соньером, позволил сделать такой банальный вывод? Что это всего лишь дурацкая математическая шалость? Фаш просто ошалел от наглости этой дамочки. Мало того что ворвалась сюда без разрешения, так теперь еще пытается убедить его в том, будто Соньер в последние минуты жизни был озабочен лишь одним: оставить послание в виде математической хохмы.
– Этот код, – быстро тараторила по-французски Софи, – прост до абсурдности. И Жак Соньер, должно быть, понимал, что мы сразу же его разгадаем. – Она достала из кармана свитера листок бумаги и протянула Фашу. – Вот расшифровка.
Фаш уставился на надпись.
1-1-2-3-5-8-13-21
– Как прикажете это понимать? – рявкнул он. – Вы просто переставили числа в обратном порядке, и все?
Софи имела наглость ответить улыбкой:
– Именно.
Фаш уже просто рычал:
– Вот что, агент Невё, я, черт побери, понятия не имею, где вы занимались этими глупостями, но советую вам убраться туда, и немедленно! – Он метнул озабоченный взгляд в сторону Лэнгдона, который стоял неподалеку, прижав к уху мобильный телефон. Очевидно, все еще слушал загадочное сообщение из американского посольства. Лицо его сделалось серым, и Фаш понял, что новости плохие.
– Капитан, – заметила Софи нарочито небрежным и заносчивым тоном, – набор чисел, который вы сейчас видите, является не чем иным, как самой знаменитой в истории математической прогрессией.
Фаш никогда не слышал, чтобы в мире существовали знаменитые математические прогрессии, и уж тем более он был не в восторге от тона этой Невё.
– Это называется последовательностью Фибоначчи, – заявила она и кивком указала на бумажку в руке Фаша. – Это профессия, где каждый член равен сумме двух предыдущих.
Фаш уставился на цифры. Действительно, каждый член был равен сумме двух предшествующих, и, однако же, он совершенно не понимал, какое отношение имеет все это к смерти Соньера.
– Математик Леонардо Фибоначчи сделал это открытие еще в тринадцатом веке. И разумеется, это не простое совпадение, что цифры, которые Соньер написал на полу, являются частью знаменитого ряда Фибоначчи. Несколько секунд Фаш молча смотрел на Софи.
– Так, замечательно. Раз это не совпадение, может, тогда вы объясните мне, почему Жак Соньер сделал это? Что он хотел этим сказать? Что подразумевал?
Она пожала плечами:
– Абсолютно ничего. В том-то и дело. Это просто криптографическая шутка. Все равно что взять слова известного поэта и раскидать их в произвольном порядке. С одной лишь целью: посмотреть, догадается ли кто-нибудь, откуда цитата.
Фаш с угрожающим видом шагнул вперед и оказался лишь в нескольких дюймах от Софи.
– Надеюсь, у вас есть более убедительное объяснение? Мягкие черты лица Софи словно заострились, глаза смотрели строго.
– Капитан, учитывая, с чем вам довелось столкнуться сегодня, думаю, небесполезно будет знать, что Жак Соньер мог просто играть с вами. Но вы, судя по всему, придерживаетесь другого мнения. В таком случае мне остается лишь уведомить директора отдела криптографии, что вы больше не нуждаетесь в наших услугах.
И с этими словами она резко развернулась и зашагала по коридору к выходу.
Потрясенный Фаш наблюдал за тем, как она исчезает в темноте. Она что, свихнулась? Софи Невё только что совершила самоубийство, в профессиональном смысле этого слова. Поставила крест на своей дальнейшей карьере.
Фаш обернулся к Лэнгдону. Тот все еще слушал сообщение по телефону с озабоченным, даже встревоженным выражением лица. Посольство США. Капитан Фаш презирал многое на этом свете... но вряд ли что-либо вызывало у него большую ярость, чем посольство этой страны.
Фаш и американский посол регулярно вступали в стычки, и схватки эти разгорались в основном из-за американских гостей в Париже. Почти ежедневно Центральное управление судебной полиции арестовывало американских студентов за хранение и употребление наркотиков, бизнесменов из США – за связь с малолетними проститутками, американских туристов – за мелкие кражи в магазинах и порчу общественной собственности. Легально во всех этих случаях посольство США имело право вмешаться и выдворить виновных из страны, экстрадировать их на родину. Что оно и делало, но там преступников никто не подвергал уголовному преследованию.
А посольство продолжало делать свое черное дело.
Фаш называл такую практику «кастрацией судебной полиции». Недавно в «Пари матч» была опубликована карикатура, на которой Фаш был изображен в виде полицейского пса, пытающегося укусить американца-преступника. Но дотянуться до него никак не удавалось, поскольку пес сидел на цепи, прикованный к американскому посольству.
Только не сегодня, напомнил себе Фаш. Не стоит заводиться, слишком многое поставлено на карту.
Лэнгдон закончил говорить по телефону. Выглядел он ужасно.
– Все в порядке? – спросил его Фаш. Лэнгдон покачал головой.
Плохие новости из дома, решил Фаш и, забирая у Лэнгдона телефон, заметил, что профессор вспотел.
– Несчастный случай, – пробормотал Лэнгдон со странным выражением лица. – Один мой друг... – Он умолк и после паузы добавил: – Мне необходимо лететь домой завтра же, рано утром.
У Фаша не было никаких оснований подозревать Лэнгдона в притворстве. Однако он заметил, вернее, почувствовал: здесь что-то не так, В глазах американца светился страх.
– Мне очень жаль, прискорбно слышать, – сказал Фаш, не сводя с Лэнгдона испытующего взгляда. – Может, вам лучше присесть? – И он указал на скамью в коридоре.
Лэнгдон рассеянно кивнул и шагнул к скамье. Но затем вдруг остановился.
– Боюсь, мне надо посетить туалет, – виновато и смущенно произнес он.
Фаш нахмурился – эта пауза была совсем ни к чему.
– Туалет... А, ну да, конечно. Давайте устроим перерыв на несколько минут. – Он махнул рукой в сторону длинного темного коридора, откуда они пришли: – Туалеты там, прямо за кабинетом куратора.
Лэнгдон явно колебался. А потом указал на один из коридоров Большой галереи:
– Кажется, есть и ближе, вон там, в конце коридора. Фаш понял, что Лэнгдон прав. Большая галерея заканчивалась тупиком, где находились два туалета.
– Вас проводить?
Лэнгдон покачал головой и зашагал по коридору.
– Не обязательно. Думаю, мне будет только на пользу побыть несколько минут одному.
Фаш был не в восторге от этой идеи. Утешал его лишь тот факт, что Большая галерея действительно заканчивалась тупиком. А выход находился в противоположной стороне, там, где до сих пор была опущена решетка, под которой они пролезли. И хотя по правилам противопожарной безопасности такое большое помещение должно быть обеспечено запасными выходами, все эти пути автоматически перекрылись, как только Соньер включил сигнализацию. Нет, сейчас наверняка систему переключили, дополнительные выходы на лестницы открыли, но это не имело значения, поскольку главные наружные двери охранялись агентами управления судебной полиции. Лэнгдон никак не мог ускользнуть.
– Мне надо на минутку зайти в кабинет мистера Соньера, – сказал Фаш. – Там меня и найдете, мистер Лэнгдон. Нам необходимо обсудить еще кое-что.
Лэнгдон кивнул и исчез в темноте.
Фаш развернулся и сердито зашагал в противоположном направлении. Дойдя до решетки, пролез под ней, вышел из Большой галереи, быстро миновал коридор и ворвался в кабинет Соньера.
– Кто позволил пропустить Софи Невё в здание? – грозно осведомился он.
Колле первым обрел дар речи:
– Но она сказала охранникам у входа, что расшифровала код. Фаш огляделся.
– Так она ушла?
– А разве она не с вами?
– Нет. Она ушла. – Фаш выглянул в темный коридор. Очевидно, Софи была просто не в настроении, а потому на пути к выходу не заглянула в кабинет поболтать с ребятами.
Фаш подумал было, что стоит позвонить охранникам на выходе, попросить не выпускать Софи и проводить сюда. Но потом решил, что не стоит. Сейчас ему просто не до этой дамочки. Есть дела поважнее. Агентом Невё займемся позже, подумал он. К этому времени Фаш твердо вознамерился уволить ее.
Секунду-другую он задумчиво разглядывал миниатюрного рыцаря на столе Соньера. Потом обратился к Колле:
– Вы за ним следите?
Колле ответил кивком и развернул компьютер экраном к Фашу. На поэтажном плане была отчетливо видна мигающая красная точка, сигнал исходил из помещения, помеченного надписью «TOILETTES PUBLIQUES».
– Хорошо, – сказал Фаш и закурил сигарету. А затем направился к выходу в коридор. – Мне надо позвонить. Проследите за тем, чтобы, кроме туалета, Лэнгдон никуда не заходил.

 
 
Глава 12
 
  Лэнгдон шагал к тупику в конце Большой галереи, и голова у него кружилась. Что означало странное сообщение Софи? В конце коридора светились указатели с хорошо известной символикой туалетных комнат, и он прошел мимо целого лабиринта разветвленных коридоров, стены которых были увешаны итальянской графикой.
Найдя вход в мужской туалет, Лэнгдон отворил дверь, вошел и включил свет.
Комната была пуста.
Он приблизился к раковине и плеснул в лицо холодной водой, надеясь, что это поможет собраться с мыслями. Над раковинами светили яркие флуоресцентные лампы, пахло аммиаком. Лэнгдон начал вытирать лицо бумажным полотенцем, и тут вдруг за спиной скрипнула дверь. Он быстро повернулся.
Вошла Софи Невё, в зеленых глазах светился страх.
– Слава Богу, вы здесь! Времени у нас почти нет.
Лэнгдон растерянно смотрел на специалистку по дешифровке из Центрального управления судебной полиции. Лишь несколько минут назад, слушая ее сообщение, он подумал, что эта женщина, должно быть, просто безумна. Однако интуиция подсказывала, что Софи Невё искренна с ним. Не реагируйте на это сообщение. Просто слушайте. Вы в опасности. Следуйте всем моим указаниям. И тогда Лэнгдон решил последовать советам Софи. Сказал Фашу, что сообщение касается его близкого друга, что тот пострадал в аварии и что самому ему надо срочно возвращаться в США. А потом добавил, что ему нужно в туалет.
И вот теперь Софи стояла рядом, совсем близко. В безжалостном свете флуоресцентных ламп Лэнгдону удалось как следует разглядеть ее лицо, и он с удивлением отметил, что, несмотря на ощущение силы и решимости, исходящее от этой женщины, черты лица у нее мягкие, даже нежные. Лишь взгляд цепкий и пристальный, а вообще она напоминает дам с портретов Ренуара... Слегка затуманенный, но от этого не менее четкий и выразительный образ, где простота самым непостижимым образом сочеталась с тайной.
– Я хотела предупредить вас, мистер Лэнгдон, – начала Софи. – Предупредить, что вы sous surveillance cachee. Что за вами следят самым пристальным образом. – Голос с сильным акцентом резонировал в пустом помещении с кафельными стенами, что придавало ему глуховатость.
– Но... почему? – спросил Лэнгдон. Софи уже объяснила по телефону, но ему хотелось услышать это от нее лично.
– Потому, – сказала она и шагнула к нему, – что вы первый подозреваемый в убийстве по этому делу.
Лэнгдон был готов к такому объяснению, но в очередной раз слова эти показались ему полным абсурдом. Если верить Софи, то его вызвали в Лувр вовсе не в качестве специалиста по символам, но как главного подозреваемого. И он, того не осознавая, стал объектом столь популярного у силовиков способа допроса, когда полиция спокойно приглашает подозреваемого на место преступления и задает ему самые разные вопросы в надежде, что нервы у него сдадут и он расколется.
– Посмотрите, что у вас в левом кармане пиджака, – сказала Софи. – Доказательство того, что они глаз с вас не спускают.
Посмотреть в кармане? Лэнгдону показалось, что он стал объектом не слишком остроумного розыгрыша.
– Да, посмотрите, посмотрите. Лэнгдон растерянно сунул руку в левый карман твидового пиджака. Пошарил и не нашел там ничего. Что за дурацкие шуточки, черт побери? Может, эта Софи все же не в себе? Но тут вдруг его пальцы нащупали нечто. Что-то маленькое и твердое. Сжав предмет пальцами, Лэнгдон осторожно достал его из кармана и стал разглядывать. Это был металлический диск в форме пуговицы, размером с батарейку для наручных часов. Он никогда не видел его прежде.
– Что за...
– Специальный маячок слежения, – ответила Софи, – Постоянно передает сигнал о передвижениях объекта через глобальную спутниковую систему на монитор судебной полиции. Используется для определения местонахождения людей с точностью до плюс-минус двух футов в любой точке земного шара. Так что вы у них на электронном поводке. А подложил его вам в карман агент, приходивший в гостиницу.
Лэнгдон вспомнил сцену в гостиничном номере. Он наскоро принимал душ, потом одевался, и уже у двери агент услужливо подал ему твидовый пиджак. На улице сейчас прохладно, мистер Лэнгдон, сказал агент. Весна в Париже совсем не такая, как поется в песнях. И тогда Лэнгдон поблагодарил его и надел пиджак.
Оливковые глаза Софи, казалось, так и прожигают насквозь.
– Раньше я вам об этой штуке не сказала. Специально. А то бы еще вытащили ее из кармана на глазах у Фаша. Ему не следует знать, что вы ее обнаружили.
Лэнгдон не знал, что и сказать.
– Они наградили вас этой меткой, чтобы вы не убежали. – Помолчав, она добавила: – Вообще-то они очень рассчитывали па то, что вы попытаетесь сбежать. Это лишь укрепило бы их подозрения.
– Но к чему мне бежать? – воскликнул Лэнгдон. – Ведь я не виновен!
– А Фаш думает иначе.
Лэнгдон сердито шагнул к мусорной корзине с намерением выкинуть маячок.
– Нет, не надо! – Софи схватила его за руку. – Пусть остается в кармане. Если выбросите, сигнал перестанет двигаться, и они поймут, что вы нашли устройство. Фаш разрешил вам отойти лишь по одной причине: он знал, что может следить за вами по монитору. Если он заподозрит, что вы обнаружили маячок... – Софи умолкла, не закончив фразы. Взяла из рук Лэнгдона диск и сунула в тот же карман. – Пусть будет при вас. По крайней мере какое-то время.
Лэнгдон похолодел.
– Но с чего это Фаш вдруг решил, что я убил Жака Соньера?
– У него были весьма веские причины подозревать именно вас, – ответила Софи. – Есть одна улика, о которой вы еще не знаете. Пока Фаш тщательно скрывает ее от вас.
Лэнгдон с недоумением воззрился на Софи.
– Помните текст, который Соньер написал на полу? Он кивнул. Слова и цифры намертво врезались в память. Софи понизила голос до шепота:
– Так вот, к сожалению, вы видели не все послание. Там была еще четвертая строчка, которую Фаш сфотографировал, а потом специально стер перед вашим приходом.
Лэнгдон знал, что жидкие чернила маркера ничего не стоит стереть, однако он никак не мог понять, зачем Фашу понадобилось уничтожать часть вещественных доказательств.
– Просто Фаш не хотел, чтобы вы знали об этой последней строке. По крайней мере до тех пор, пока он не припрет вас к стенке.
Софи достала из кармана свитера компьютерную распечатку снимка, начала медленно ее разворачивать.
– Чуть раньше этим же вечером Фаш отправил все снимки с места преступления в наш отдел в надежде, что мы сумеем разобраться, что именно хотел сказать Соньер перед смертью. Вот снимок всего послания, без купюр. – И она протянула листок Лэнгдону.
Тот смотрел и глазам своим не верил. Крупный план, снимок той части пола, где красовалась светящаяся надпись. Увидев последнюю строчку, Лэнгдон вздрогнул.
13-3-2-21-1-1-8-5 На вид идола родич!
О мина зла! Р S. Найти Роберта Лэнгдона.
 
 
Глава 13
 
  В течение нескольких секунд Лэнгдон смотрел на снимок с постскриптумом Соньера. Найти Роберта Лэнгдона. Казалось, пол уходит у него из-под ног. Соньер оставил постскриптум, где указал мое имя? Нет, это просто в голове не укладывается!..
– Теперь понимаете, – спросила Софи, – почему Фаш вызвал вас сюда и считает главным подозреваемым?
Пока Лэнгдон понял лишь одно: почему Фаш смотрел так самодовольно, когда он, Лэнгдон, предположил, что Соньеру было бы куда проще написать имя убийцы.
Найти Роберта Лэнгдона.
– Но почему Соньер это написал? – воскликнул он. На смену смятению и растерянности пришел гнев. – Зачем мне было убивать Жака Соньера?
– Мотив Фашу еще неясен. Но он записал весь ваш разговор в надежде, что это прояснится.
Лэнгдон разинул рот, но не произнес ни слова.
– У него при себе миниатюрный микрофон, – объяснила Софи, – подключенный к передатчику в кармане. И все радиосигналы передавались на командный пост в кабинет куратора.
– Нет, это просто невозможно, – пробормотал Лэнгдон. – И потом, у меня есть алиби. Сразу после лекции я отправился в гостиницу. Можете спросить внизу, у портье за стойкой.
– Фаш уже спрашивал. И в его отчете указано, что вы взяли ключ от номера примерно в десять тридцать. Увы, время убийства определено достаточно точно. И произошло оно около одиннадцати. Так что вы вполне могли выйти из номера незамеченным.
– Нет, это просто безумие какое-то! У Фаша нет доказательств!
Глаза Софи удивленно округлились, точно она собиралась спросить: Как это нет доказательств?
– Но, мистер Лэнгдон, ваше имя написано на полу, рядом с телом. К тому же в дневнике Соньера найдена запись о том, что вы договаривались встретиться. И время встречи совпадает со временем убийства. Да у Фаша было более чем достаточно оснований взять вас под стражу. И привезти в управление для допроса, – добавила она.
Тут Лэнгдон понял, что без адвоката ему не обойтись.
– Я этого не делал. Софи вздохнула:
– Это вам не американский телесериал, мистер Лэнгдон. Во Франции закон защищает полицейских, а не преступников. К сожалению, в данном конкретном случае надо еще учитывать и реакцию средств массовой информации. Жак Соньер был весьма известным и уважаемым в Париже человеком, его многие любили. А потому новостью номер один завтра станет его убийство. И на Фаша начнут давить, заставляя сделать заявление для прессы, а потому в его же интересах уже иметь наготове хотя бы одного задержанного подозреваемого.
Лэнгдон почувствовал, что загнан в угол.
– Но почему вы говорите мне все это?
– Потому, мистер Лэнгдон, что я верю в вашу невиновность. – Софи на мгновение отвернулась, потом снова посмотрела ему прямо в глаза. – А также потому, что это отчасти по моей вине вы попали в эту переделку.
– Простите, не понял... Выходит, это вы виноваты в том, что Соньер подставил меня?
– Да не подставлял он вас. Просто произошла ошибка. Это послание на полу... оно было предназначено мне.
Лэнгдону никак не удавалось осмыслить услышанное.
– Простите?..
– Послание было предназначено не для полиции. Он оставил его мне. Думаю, в те минуты он так спешил, что не осознавал, как это будет выглядеть в глазах полиции. – Она на миг умолкла. – Цифровой код не имеет никакого смысла. Соньер написал его просто для того, чтобы быть уверенным, что в расследовании будут задействованы криптографы. И чтобы именно я поскорее узнала о том, что с ним случилось.
У Лэнгдона голова пошла кругом. Он еще не разобрался, в своем Софи уме или нет, но по крайней мере теперь точно знал, что она хочет помочь ему. Этот постскриптум, «найти Роберта Лэнгдона»... Она сочла его приказом, последней предсмертной волей куратора, и разыскала Роберта Лэнгдона. – Но с чего вы взяли, что он оставил послание вам?
– «Витрувианский человек», – просто ответила она. – Этот рисунок всегда был моим самым любимым из всех работ Леонардо да Винчи. Вот он и использовал его, чтобы привлечь мое внимание.
– Погодите. Выходит, куратор знал ваши вкусы? Она кивнула:
– Извините. Надо было рассказать все по порядку. Дело в том, что Соньер и я...
Тут Софи умолкла, и Лэнгдон уловил в ее голосе печаль и сожаление о прошлом. Очевидно, Софи и Жака Соньера связывали какие-то особые отношения. Лэнгдон посмотрел на стоявшую перед ним красивую женщину и напомнил себе, что во Франции пожилые мужчины часто заводят молодых любовниц. Хотя слово «завести» как-то не слишком гармонировало с характером Софи Невё.
– Мы поссорились лет десять назад, – шепотом произнесла Софи. – И с тех пор почти не разговаривали. Но сегодня, когда в отдел позвонили и сообщили, что Соньер убит, а потом прислали снимки, я сразу поняла: он оставил это послание мне.
– Потому что изобразил собой «Витрувианского человека»?
– Да. И еще эти буквы – P. S.
– Постскриптум? Она покачала головой:
– Нет. Это мои инициалы.
– Но ведь вы Софи Невё. Она опустила глаза:
– П. С. – это прозвище. Так он меня называл, когда мы жили вместе. – Она слегка покраснела. – Сокращенно от Принцесса Софи.
Лэнгдон не знал, что и сказать.
– Глупо, я понимаю, – добавила она. – Но так он называл меня давным-давно. Когда я была совсем маленькой девочкой.
– Так вы давным-давно с ним знакомы?..
– Да, и очень даже хорошо знакомы. – На глазах ее выступили слезы. – Дело в том, что Жак Соньер – мой дед.
 
 
Глава 14
 
 

– Где Лэнгдон? – входя в кабинет, осведомился Фаш и сильно затянулся напоследок сигаретой.
– Все еще в туалете, сэр, – ответил лейтенант Колле, покосившись на экран.
– Застрял, – проворчал Фаш.
Чтобы удостовериться лично, он взглянул через плечо Колле на монитор. Красная точка была на месте и мерцала. Фаш с трудом поборол желание пойти и проверить, что там делает Лэнгдон. Вообще-то в идеале объекту слежки лучше предоставлять максимум свободы в передвижениях, это усыпляет подозрения. Лэнгдон должен вернуться по собственной воле. Однако прошло уже десять минут.
Слишком долго.
– Есть шанс, что он обнаружил слежку? – спросил Фаш. Колле покачал головой:
– Вряд ли. В туалете наблюдаются небольшие перемещения, так что прибор все еще при нем. Может, ему плохо? Если бы он нашел маячок, то выбросил бы его и попытался бежать.
Фаш взглянул на наручные часы:
– Что ж, прекрасно. Тогда подождем.
Но похоже, сомнения продолжали терзать его. Весь вечер Колле чувствовал, что капитан как-то особенно напряжен, а это было для него нетипично. Обычно сосредоточенный и сдержанный, Фаш проявлял сегодня излишнюю эмоциональность, точно это дело имело для него какое-то особое личное значение.
И неудивительно, подумал Колле. Фашу позарез нужно арестовать подозреваемого. Совсем недавно кабинет министров и средства массовой информации открыто критиковали агрессивную тактику Фаша, его постоянные столкновения с посольствами ряда иностранных государств, огромные перерасходы его ведомства на новые технологии. Сегодня произведенный с помощью этих самых высоких технологий арест американца мог бы надолго заткнуть рот всем этим критикам. И это помогло бы Фашу еще несколько лет спокойно заниматься своей работой, а потом с почетом уйти и получить пенсию, весьма и весьма высокую. А она ему ой как нужна, эта пенсия, подумал Колле. Судя по слухам, несколько лет назад Фаш вложил все свои сбережения в какую-то компанию по развитию новых технологий и потерял все, до последней рубашки. А Фаш из тех, кто носит только самые лучшие рубашки.
Ничего, время у них еще есть. Правда, несколько помешало незапланированное вторжение Невё, но это мелочи. Сейчас она ушла, и Фаш еще не разыграл свою главную карту. Еще не сообщил Лэнгдону о том, что его имя красовалось на полу рядом с телом жертвы. P. S. Найти Роберта Лэнгдона. Можно только представить, какая реакция будет у американца, когда ему продемонстрируют эту улику.
– Капитан! – позвал Фаша один из агентов. – Думаю, вам следует ответить на этот звонок. – Он держал в руке телефонную трубку, и лицо у него было встревоженное.
– Кто это? – спросил Фаш.
Агент нахмурился:
– Директор отдела криптографии.
– И что?..
– Это касается Софи Невё, сэр. Что-то с ней не так.

 
 
Глава 15
 
  Пора.
Сайлас вышел из черной «ауди», ночной бриз раздувал его просторную сутану. Дует ветер перемен. Он знал, что предстоящее задание потребует от него не столько силы, сколько ловкости и ума, а потому оставил автоматический пистолет в машине. Тринадцатизарядный «хеклер-и-кох» предоставил ему Учитель.
Смертоносному оружию не место в доме Господнем.
В этот поздний час на площади перед церковью было безлюдно, лишь пара тинейджеров в дальнем ее конце демонстрировала перед машинами с припозднившимися туристами свой товар – сувениры из керамики. Созерцание хрупких фигур юноши и девушки вызвало у Сайласа хорошо знакомое томление плоти. Но порыв был тут же подавлен: одно неловкое движение – и подвязка с шипами больно врезалась в бедре. Желание тут же пропало. Вот уже на протяжении десяти лет Сайлас отказывал себе в плотских наслаждениях, даже онанизмом не занимался. Таков был закон «Пути». Он знал, что пожертвовал многим ради «Опус Деи», но был уверен, что получит взамен гораздо больше. Бремя воздержания нести не так уж и тяжело. Он даже по-своему радовался воздержанию: это менее суровое испытание по сравнению с нищетой, в которой он жил, и с сексуальными домогательствами, от которых страдал в тюрьме.
Впервые вернувшись во Францию после ареста и тюремного заключения в Андорре, Сайлас чувствовал, что родная земля испытывает его, пробуждает в душе самые жестокие воспоминания. Ты родился заново, напомнил он себе. Сегодня служение Господу требовало совершить грех, убийство, но это было жертвой во славу того же Господа, и Сайлас знал, что ему за это воздастся.
Мера веры твоей – это мера боли, которую ты можешь вынести, так говорил ему Учитель. Что такое боль, Сайлас знал хорошо и стремился доказать Учителю, что ему все нипочем, если поступками его движет высшая сила.
– Hago la obra de Dios[28], – прошептал Сайлас и двинулся к входу в церковь.
Остановившись в тени массивных дверей, он глубоко втянул ртом воздух. Лишь сейчас со всей ясностью он понял, что должен сделать и что ждет его внутри.
Краеугольный камень. Он приведет нас к цели.
И вот, подняв белую, как у призрака, руку, он трижды постучал в дверь.
Через минуту послышался грохот отпираемых запоров. Огромная дверь отворилась.
 
 
Глава 16
 
  Интересно, подумала Софи, сколько времени понадобится Фашу, чтобы понять: из здания Лувра она не выходила? Лэнгдон был просто потрясен новым известием, и она в очередной раз усомнилась, что поступила правильно, загнав его сюда и поделившись информацией.
Но что еще мне было делать?
Она представила своего деда, как он лежит на полу голый, с нелепо раздвинутыми руками и ногами. Когда-то он был для нее всем, но сегодня Софи, к своему удивлению, вдруг поняла, что не испытывает особой жалости к этому человеку. Жак Соньер давно стал для нее чужим. Их отношениям пришел конец, когда ей было двадцать два, и разрушились они в одночасье. Десять лет назад. Тем мартовским вечером Софи вернулась домой из Англии, где училась в университете, на несколько дней раньше, чем ожидалось, и застала деда врасплох. И то, чем он занимался... она не должна была этого видеть, и лучше бы не видела никогда. Эта сцена так до сих пор и стоит перед глазами.
Ни за что бы не поверила, если бы не видела собственными глазами...
Не слушая лепет Соньера, беспомощно пытавшегося объясниться, Софи, потрясенная и сгорающая от стыда, тут же покинула дом, забрав свои сбережения. И сняла маленькую квартирку, где поселилась с подругой. Она поклялась никому не говорить о том, что видела. Дед отчаянно искал примирения, посылал открытки и письма, умолял Софи о встрече, хотел объяснить. Но как можно объяснить такое? Софи ответила лишь раз: просила ее больше не беспокоить, запретила деду звонить и встречаться с ней на людях. Она боялась, что объяснение окажется еще более ужасным, чем сам поступок.
Но Соньер не сдавался, и в ящике комода у Софи хранилась целая гора нераспечатанных писем. Впрочем, Соньеру надо было отдать должное: он ни разу не позвонил ей и не пытался встретиться на людях.
До сегодняшнего дня.
– Софи? – Голос в автоответчике звучал совсем по-стариковски. – Я достаточно долго выполнял твое пожелание не звонить... и поверь, решиться было трудно. Но я должен с тобой поговорить. Случилось нечто ужасное.
Сердце у Софи екнуло – так странно было снова услышать его голос после всех этих лет. А мягкий умоляющий тон навеял воспоминания о детстве.
– Софи, пожалуйста, выслушай меня, – говорил он с ней по-английски. Он всегда говорил с ней по-английски, когда сна была еще совсем маленькой девочкой. Французским будешь заниматься в школе. А практиковаться в английском лучше дома. – Нельзя же вечно сердиться на меня. Ты читала письма, которые я посылал тебе все эти годы? Неужели так ничего и не поняла? – Он на секунду умолк. – Мы должны встретиться и поговорить. Сейчас же, немедленно. Сделай милость, подари своему деду немного времени. Перезвони мне в Лувр прямо сейчас. Кажется, нам с тобой угрожает серьезная опасность.
Софи с недоумением взирала на автоответчик. Опасность? О чем это он?..
– Принцесса... – Голос деда дрожал, и Софи никак не могла понять, чем это вызвано. – Знаю, я утаивал от тебя многое, понимаю, что это стоило мне твоей любви. Но я поступал так ради твоей же безопасности. Теперь ты должна узнать всю правду. Пожалуйста, давай встретимся. Я должен рассказать тебе правду о твоей семье.
Софи почувствовала, как бешено забилось у нее сердце. О моей семье? Но родители Софи умерли, когда ей было всего четыре года. Машина сорвалась с моста и упала в реку. В машине, помимо отца и матери, находились еще бабушка и младший братишка Софи, и она разом потеряла всю семью. В коробке у нее хранились газетные вырезки, подтверждавшие это.
Слова деда вызвали прилив тоски. Моя семья! Софи вспомнился сон, от которого она так часто просыпалась в детстве. Она ждет своих родителей, знает, что они должны скоро приехать. И всякий раз она просыпалась с мыслью: Они живы! Они возвращаются домой! И всякий раз сон кончался одним и тем же, а родные милые лица исчезали, точно в тумане, проваливались в забвение.
Вся твоя семья погибла, Софи. Они никогда не вернутся.
– Софи, – в автоответчике снова звучал голос деда, – я ждал много лет, ждал подходящего момента, когда можно будет тебе сказать. Но теперь время вышло. Позвони мне в Лувр. Сразу же, как только услышишь это послание. Буду ждать всю ночь. Боюсь, мы оба в опасности. Тебе обязательно надо узнать...
На этом послание обрывалось.
Софи стояла посреди кухни и чувствовала, как ее сотрясает мелкая дрожь. Она думала о послании деда, и в голову ей пришло одно лишь приемлемое объяснение.
Это уловка.
Очевидно, деду страшно хотелось увидеть ее. Он все перепробовал. И вот теперь... это. Презрение и отвращение к этому человеку лишь усилилось. Потом Софи подумала: может, он серьезно болен и хочет использовать любую возможность, чтобы увидеть внучку в последний раз. Если так, то придумано очень умно.
Моя семья.
Софи стояла в полутьме мужского туалета, и в ушах ее звучали отрывки из дневного послания деда. Мы оба в опасности, Софи. Позвони мне.
Она не позвонила. Даже не собиралась. Теперь на смену скептицизму пришли другие, столь же безрадостные мысли. Ее дед был убит в стенах музея. Но он успел оставить на полу загадочное послание.
Послание для нее. В этом она была уверена.
Софи не понимала значения этого послания, но тем не менее была уверена: сам факт, что дед зашифровал его, указывал на то, что последние его слова предназначались ей. Страстный интерес к криптографии развился у Софи во многом благодаря тому, что она росла и воспитывалась рядом с Жаком Соньером. Тот и сам был просто фанатом разных кодов, шифров, головоломок и игр в слова. Сколько воскресений провел он за составлением криптограмм и разгадыванием кроссвордов в газетах!
Уже в двенадцать лет Софи не составляло труда разгадать любой кроссворд из «Ле монд» без посторонней помощи, а дед стал приучать ее решать английские кроссворды, различные математические головоломки и учить основам шифрования. Софи щелкала все эти задачки как орешки. Не случайно она выбрала себе такую профессию, стала шифровалыцицей в Центральном управлении судебной полиции.
И вот сегодня Софи с чисто профессиональной точки зрения не могла не оценить придумку, с помощью которой ее дед использовал простой код с целью свести двух совершенно незнакомых людей – Софи Невё и Роберта Лэнгдона.
Но с какой целью?
Судя по растерянному взгляду Роберта Лэнгдона, Софи поняла, что и американец тоже не имеет об этом ни малейшего представления.
– Вы собирались встретиться сегодня с моим дедом, – сказала она. – Зачем?
Теперь Лэнгдон растерялся вконец.
– Его секретарша назначила встречу и, когда звонила, причин не называла, а я не спрашивал. Очевидно, он просто слышал, что я буду выступать с лекцией по языческой иконографии французских соборов, вот и заинтересовался этой темой. Ну и счел, что нам было бы неплохо встретиться, посидеть, поболтать за выпивкой.
Софи не верилось в это объяснение. Никакой связи не прослеживалось. Да ее дед знал о языческой иконографии больше любого другого специалиста в этой области. К тому же Жак Соньер был исключительно замкнутым человеком, вовсе не расположенным проводить время в пустопорожней болтовне с залетными американскими профессорами. Разве только у него была веская причина...
Софи вздохнула и решилась на откровенность:
– Дед звонил мне сегодня днем. И сказал, что мы с ним в опасности. Вы имеете представление, что бы это могло означать?
Синие глаза Лэнгдона смотрели встревоженно.
– Нет, но с учетом того, что произошло...
Софи кивнула. С учетом сегодняшних событий она была бы полной идиоткой, если б не испытывала страха. Она подошла к маленькому окошку с зеркальным стеклом и выглянула на улицу сквозь переплетение тонких сигнальных проводков, вмонтированных в стекло. Они находились высоко – футах в сорока от земли.
Софи вздохнула и продолжила разглядывать открывшийся перед ней вид. Слева, через Сену, высилась ярко освещенная Эйфелева башня. Прямо впереди – Триумфальная арка. А справа, на полого закругленном холме Монмартра, виднелись изящные очертания собора Сакре-Кёр – казалось, отполированный белый камень сам излучал свечение.
Они находились в самой дальней, западной части крыла Денон, граничащей с самой оживленной частью площади Карузель. Несмотря на поздний час, здесь до сих пор сновали автомобили, а узенький тротуар примыкал вплотную к внешней стене Лувра. Грузовые автомобили, развозящие по ночам товары, стояли на светофоре в ожидании, когда включится зеленый, казалось, что красные хвостовые огни насмешливо подмигивают Софи.
– Не знаю, что и сказать. – Лэнгдон подошел и стал рядом с ней. – Ваш дедушка пытался что-то передать нам, это очевидно. Вы уж простите, но тут я мало чем могу помочь.
Софи отвернулась от окошка. В голосе Лэнгдона звучало искреннее сожаление. Несмотря на все свалившиеся на его голову неприятности, он действительно хотел помочь. В нем говорит учитель, подумала она. Софи прочла подготовленные судебной полицией материалы на Лэнгдона. Он был ученым, а истинные ученые не переносят недопонимания.
Общая для нас черта, подумала она.
Будучи специалистом по шифровке, Софи зарабатывала на жизнь, находя смысл в совершенно бессмысленных на первый взгляд данных. И подозревала сейчас, что Роберт Лэнгдон, возможно, сам того не осознавая, владеет крайне нужной ей информацией. Принцесса Софи. Найти Роберта Лэнгдона. Кажется, яснее не скажешь. Софи нужно время, чтобы понять, что ей может дать Лэнгдон. Время для размышлений. Время разобраться в этой таинственной истории вдвоем. Увы, время это истекало с катастрофической скоростью.
И она поняла, что у нее только один выход. Подняла на Лэнгдона глаза и сказала:
– Безу Фаш может арестовать вас в любую минуту. Я могу вывести вас из музея. Но мы должны действовать сообща.
Глаза Лэнгдона округлились.
– Вы что же, предлагаете мне бежать?
– Это лучшее, что вы можете сделать. Если Фаш заберет вас сейчас, вы проведете во французской тюрьме много недель или даже месяцев. Пока наше управление и посольство США будут ломать копья в суде. Но если мы сможем выскользнуть отсюда и добраться до вашего посольства, тогда американское правительство будет защищать ваши права. А я попробую доказать, что вы не причастны к убийству.
Похоже, ее слова совсем не убедили Лэнгдона.
– И думать нечего! У Фаша вооруженная охрана на каждом входе и выходе. Даже если нас не пристрелят при попытке к бегству, сам побег будет выглядеть подозрительно, послужит еще одним доказательством моей вины. Вы должны сказать Фашу, что надпись на полу предназначалась для вас. И тот факт, что Соньер упомянул мое имя, не является обвинением.
– Я обязательно сделаю это, – торопливо пообещала Софи, – но только после того, как вы окажетесь в безопасности, в американском посольстве. Отсюда до него всего миля, у подъезда припаркована моя машина. Вести переговоры с Фашем здесь, в Лувре, рискованно. Неужели вы не понимаете? Сегодня Фаш постарается сделать все, чтобы доказать вашу вину. И единственная причина, по которой он тянул с арестом, связана с надеждой обнаружить новые улики против вас.
– Вот именно. Надежда эта оправдается, если я сбегу.
Тут вдруг в кармане свитера Софи зазвонил мобильный телефон. Может, Фаш? Она сунула руку в карман и выключила мобильник.
– Мистер Лэнгдон, – продолжила она, – мне необходимо задать вам один, последний вопрос. – Возможно, от этого зависит вся ваша дальнейшая жизнь. - Надпись на полу не является прямым доказательством вашей вины, однако Фаш сказал нашим людям, что вы и есть первый и основной подозреваемый. Подумайте, возможно, существует еще какая-то причина, по которой он считает, что вина лежит на вас?
Помолчав несколько секунд, Лэнгдон ответил:
– Нет, не знаю. Не вижу никакой другой причины.
Софи вздохнула. Это означает, что Фаш лжет. А вот по какой причине, Софи не знала, и вряд ли это удастся выяснить сейчас. Ясно одно: Безу Фаш твердо вознамерился засадить Лэнгдона за решетку сегодня же, причем любой ценой. Но Лэнгдон был нужен самой Софи, и потому существовал всего один выход.
Необходимо доставить Лэнгдона в американское посольство.
Повернувшись к окошку, Софи всмотрелась в паутину проводов сигнализации, потом еще раз прикинула расстояние до земли. Да, сорок футов – это не шутка. Прыжок с такой высоты грозит Лэнгдону переломом обеих ног. И это еще самый оптимистический расклад.
И тем не менее Софи приняла решение.
Роберт Лэнгдон должен исчезнуть из Лувра, хочет он этого или нет.
 
 
Глава 17
 
  – Что это значит – она не отвечает? – возмущенно спросил Фаш. – Вы уверены, что правильно набрали номер? Я знаю, телефон у нее всегда при себе.
Колле пытался дозвониться Софи вот уже несколько минут. – Может, у нее батарейка сдохла. Или она отключилась.
После разговора с директором отдела криптографии Фаш выглядел озабоченным. Повесив трубку, он подошел к Колле и велел срочно связаться с агентом Невё. Но связаться никак не удавалось, и теперь Фаш метался по кабинету, точно лев в клетке.
– А зачем звонили из отдела? – поинтересовался Колле. Фаш резко развернулся к нему:
– Сказать, что они не обнаружили никакой связи между родичами идола и всякими там минами зла.
– И все?
– Нет. Еще сказали, что идентифицировали набор цифр как последовательность Фибоначчи и что, судя по всему, никакого особого смысла тут не просматривается.
Колле был растерян.
– Но ведь они уже прислали агента Невё сообщить нам это. Фаш покачал головой:
– Невё они не посылали.
– Что?!
– Директор сказал, что как только от нас поступили материалы, он собрал всю команду и засадил за работу. А когда прибыла агент Невё, она лишь взглянула на снимки Соньера и кода и тут же, не говоря ни слова, вышла из офиса. Директор сказал, что не может ее упрекать. Такое поведение было продиктовано тем, что она очень расстроилась, увидев эти снимки.
– Расстроилась? Она что, никогда не видела снимков мертвецов?
Помолчав, Фаш ответил:
– Я этого не знал, да и директор тоже, по крайней мере до тех пор, пока его не уведомил один из сотрудников. Дело в том, что Софи Невё приходится Жаку Соньеру внучкой.
Колле лишился дара речи.
– Директор сказал, она ни разу не упоминала об их родстве. И решил, что Невё поступала так из скромности. Просто не хотела, чтобы к ней проявляли снисхождение лишь потому, что она доводится внучкой такому знаменитому человеку.
Неудивительно, что она так расстроилась из-за этих снимков, подумал Колле. Он счел неприятным совпадением тот факт, что эту молодую женщину вызвали расшифровывать послание, оставленное трагически погибшим родственником. Но все равно поступки ее были лишены смысла. – А ведь она сразу поняла, что цифры, написанные Соньером, являются последовательностью Фибоначчи, так как приехала и сказала нам об этом. И лично мне непонятно, почему она ушла из отдела, не сообщив об этом своим коллегам.
Колле пришло в голову лишь одно приемлемое объяснение: Соньер написал этот цифровой код на полу в надежде, что Фаш тут же задействует в расследовании криптографов, а стало быть, и его внучку. Так, может, и остальная часть послания есть не что иное, как способ передать ей какие-то сведения? Если да, то какие? И при чем здесь Лэнгдон?
Но не успел Колле хорошенько поразмыслить об этом, как тишину музея взорвал вой сирены. Где-то в недрах Большой галереи сработала сигнализация.
– Тревога! – крикнул один из агентов, сверившись с показателями приборов. – В Большой галерее! В мужском туалете!
Фаш подскочил к Колле:
– Где Лэнгдон?
– Все еще в туалете, – ответил тот и указал на мерцающую красную точку на экране монитора. – Должно быть, он разбил окно! – Колле и подумать не мог, что Лэнгдон решится на это. Хотя в Париже правила противопожарной безопасности требовали, чтобы все окна в общественных зданиях, находящиеся на высоте свыше пятнадцати метров, можно было разбить в случае пожара, выпрыгивать из окна второго этажа Лувра было бы самоубийством. Кроме того, в той стороне крыла под окнами нет ни кустарников, ни травы, способных смягчить удар при падении. Прямо под окнами туалетов часть площади с двусторонним движением. – Бог мой! – воскликнул Колле, не сводя глаз с монитора. – Лэнгдон на самом краю подоконника!
Но и Фаш не бездействовал. Выдернув из кобуры револьвер «MR-93», он бросился вон из кабинета.
Колле растерянно следил за экраном монитора. Мигающая красная точка на миг задержалась на подоконнике... и в следующую секунду вышла за периметр здания.
Что происходит? Где Лэнгдон? На подоконнике или...
– Господи! – воскликнул Колле и вскочил. Точка находилась вне стен музея. Вот она задрожала, застыла на мгновение, а затем резко остановилась примерно в десяти ярдах от стен здания.
Колле задвигал мышкой и вызвал на экран монитора карту Парижа. Затем сверился с контрольной системой слежения. Теперь он точно знал место нахождения маячка.
Маячок больше не двигался.
Застыл на площади Карузель.
 
 
Глава 18
 
  Фаш мчался по лабиринтам Большой галереи, и тут по радиотелефону с ним связался Колле.
– Он выпрыгнул! – проорал Колле в трубку. – Маячок остановился на площади Карузель! Прямо под окном туалета! И больше не двигается. Бог ты мой! Думаю, Лэнгдон покончил жизнь самоубийством.
Фаш слышал его слова, но никак не отреагировал на них, Он продолжал бежать. Казалось, этим коридорам нет конца, Пробегая мимо тела Соньера, он различил в конце галереи свет, Вой сирены становился все громче.
– Стойте, погодите! – снова прозвучал возбужденный голос Колле. – Он двигается! Господи, он жив! Лэнгдон двигается!
Но Фаш продолжал мчаться вперед, проклиная эти бесконечные галереи.
– Лэнгдон движется все быстрее! – возбужденно орал Колле. – Движется через площадь. Так, погодите... он прибавил скорость. Он перемещается с нечеловеческой быстротой!
И вот впереди показались двери туалетов. Теперь голос, доносившийся из радиотелефона, был едва слышен из-за воя сигнализации.
– Должно быть, он в машине! Да, думаю, он в машине. Я не могу...
Тут голос Колле окончательно утонул в шуме сигнализации. А Фаш с револьвером наготове ворвался в мужской туалет. Морщась от пронзительного воя, он принялся осматривать помещение.
В кабинках никого. В комнате с умывальниками – тоже ни души. Глаза Фаша устремились к окну в дальнем конце помещения. Стекло было выбито. Он подбежал и высунулся наружу. Внизу Лэнгдона тоже не было видно. Фаш не представлял, как подозреваемый мог решиться на такое. Ведь если человек прыгает с такой высоты, травма неминуема.
Тут наконец сигнализацию отключили, и голос Колле снова стал слышен:
– ... движется к югу... все быстрее... пересекает Сену по мосту Карузель!
Фаш посмотрел влево. Единственным автомобилем на мосту Карузель был огромный трейлер с прицепом, он направлялся к югу от Лувра. Прицеп был покрыт виниловым тентом, напоминавшим гигантский гамак. Фаш даже вздрогнул, представив себе эту сцену. Очевидно, грузовик всего лишь несколько мгновений назад остановился внизу, прямо под окном, на красный свет, и этот негодяй выпрыгнул.
Безумный риск, подумал Фаш. Ведь Лэнгдон не знал, что лежит в прицепе под тентом. А если там стальные трубы? Или цемент? Пусть даже мусор. Прыжок с высоты сорока футов? Нет, это безумие!
– Маячок смещается, он поворачивает! – кричал Колле в трубку. – Поворачивает к мосту Сен-Пере!
И трейлер действительно сбросил скорость и свернул вправо, к мосту. Ну и пусть, подумал Фаш, наблюдая за тем, как грузовик исчезает из вида. Колле уже связался по рации с агентами, дежурившими на улице, по всему периметру здания, и отдал распоряжение преследовать на патрульных машинах трейлер, за перемещением которого помогал следить маячок. Так что как ни старайся...
Игра окончена, подумал Фаш. Через несколько минут трейлер догонят и блокируют. И Лэнгдону некуда будет бежать.
Сунув револьвер обратно в кобуру, он вышел из туалета и связался с Колле:
– Подать машину. Хочу быть рядом, когда его арестуют.
И Фаш торопливо зашагал в обратном направлении, продолжая удивляться, как это Лэнгдон решился на такой риск. Впрочем, ничего удивительного в том нет. Он сбежал. А значит, он виновен.
Лэнгдон и Софи стояли в темноте, всего в пятнадцати ярдах от туалета, вжавшись спинами в перегородку, что скрывала вход в туалеты из галереи. Едва они успели спрятаться, как мимо них промчался Фаш с револьвером в руке и скрылся в одном из туалетов.
Последние шестьдесят секунд Лэнгдон провел словно в тумане.
Он стоял посреди туалетной комнаты и отказывался бежать с места преступления, которого не совершал, а Софи разглядывала окошко с зеркальным стеклом и проводами сигнализации. Затем она посмотрела вниз, словно прикидывая расстояние до земли.
– Ну, с моей помощью вы сможете выбраться отсюда, – сказала она.
С какой еще помощью? - подумал он. И тоже посмотрел вниз.
На улице, как раз под окном, остановился на красный свет трейлер с прицепом. Корпус последнего был затянут синим виниловым покрытием, скрывавшим от посторонних глаз груз. Не думает же Софи, что он...
– Но, Софи, я никак не смогу прыгнуть. Это равносильно...
– Доставайте маячок.
Лэнгдон нашарил в кармане крошечный металлический диск. Софи схватила его и бросилась к раковине. Взяла большой кусок мыла, положила на него маячок и вдавила так, чтобы он как следует прилип к мылу.
Затем она сунула кусок мыла в руку вконец растерявшемуся Лэнгдону и выдвинула из-под раковины тяжелое цилиндрическое ведро для мусора. Не успел Лэнгдон вымолвить и слова, как она подбежала к окну, держа перед собой ведро, точно таран. Ударила изо всей силы, стекло треснуло.
Их тут же оглушил пронзительный вой сирены.
– Мыло давай! – крикнула Софи. Лэнгдон сунул кусок мыла ей в руку.
Она выглянула из окна, перегнулась через подоконник и прицелилась. Мишень была достаточно большая и находилась на расстоянии примерно десяти ярдов от стены музея. Когда зажегся желтый, Софи размахнулась и бросила кусок мыла вниз.
Мыло долетело до цели, упало на край винилового покрытия и, как только загорелся зеленый и трейлер тронулся с места, скользнуло вниз, в щель. Затем оно провалилось в кузов.
– Поздравляю, – сказала Софи. Подошла к Лэнгдону, схватила его за руку и устремилась к двери. – Вы только что сбежали из Лувра. Они вовремя заметили приближение Фаша и нырнули в спасительную тень.
Теперь, когда вой сигнализации стих, Лэнгдон слышал и другие звуки: от Лувра с включенными сиренами отъезжали полицейские автомобили. Полиция уходит! Фаш наверняка тоже умчался вместе с остальными.
– Примерно метрах в пятидесяти отсюда есть запасной выход, – сказала Софи. – Теперь, когда охрану сняли, мы сможем выбраться из музея.
Лэнгдон ответил кивком. В словах не было нужды. За краткое время знакомства он успел убедиться в уме и ловкости этой молодой женщины.
 
 
Глава 19
 
  Церковь Сен-Сюльпис не без оснований считалась самым эксцентричным историческим сооружением в Париже. Построенная на развалинах древнего храма египетской богини Исиды, она в архитектурном смысле являлась уменьшенной копией знаменитого собора Нотр-Дам. Святилище это посещали многие знаменитости – здесь бывали баптисты, маркиз де Сад, поэт Бодлер, здесь состоялась свадьба Виктора Гюго. В церковной школе были собраны документы, свидетельствующие о далеких от ортодоксальности взглядах многих ее прихожан, она же некогда служила местом встреч различных тайных обществ. Сейчас неф Сен-Сюльпис был погружен во тьму, в церкви стояла полная тишина, и единственным намеком на то, что храм действующий, был слабый запах ладана, витавший в воздухе после вечерней мессы. Сестра Сандрин провела Сайласа в глубину помещения, и по ее поведению и походке он почувствовал, что она нервничает. Впрочем, он не удивился. Сайлас уже давно привык к тому, что его необычная внешность вселяет в людей смятение.
– Вы американец? – спросила она.
– По рождению – француз, – ответил Сайлас. – Принял постриг в Испании, а теперь учусь в Штатах. Сестра Сандрин кивнула. То была женщина маленького роста с добрыми глазами.
– И вы никогда не видели нашу церковь? – Считаю это почти грехом. – Днем она, конечно, гораздо красивее.
– Уверен в этом. И тем не менее страшно благодарен за то, что вы предоставили мне возможность увидеть ее поздним вечером.
– Аббат просил. У вас, очевидно, очень влиятельные друзья.
Ты и понятия не имеешь, насколько влиятельные, подумал Сайлас.
Идя за сестрой Сандрин по главному проходу, Сайлас дивился аскетичности церковного убранства. В отличие от приветливого собора Нотр-Дам с его цветными фресками, позолоченной отделкой алтаря и искусной резьбой по дереву здесь было прохладно и строго, и Сен-Сюльпис напоминала убранством испанские соборы. Отсутствие декора зрительно увеличивало пространство. Сайлас удивленно глазел на деревянные ребра потолочных опор, и ему казалось, что он очутился под перевернутым вверх дном огромным старинным кораблем.
А что, вполне подходящее сравнение, подумал он. Корабль братства того гляди опрокинется и пойдет ко дну. Сайласу не терпелось приняться за работу, но мешало присутствие сестры Сандрин. Расправиться с этой маленькой женщиной ему ничего не стоило, но он поклялся применять силу только в случае крайней необходимости. Она служительница храма Господня, это не ее вина, что братство выбрало ее церковь и спрятало краеугольный камень именно здесь. Ее не следует наказывать за грехи других.
– Мне, право, неловко, сестра. Вас разбудили среди ночи...
– Ничего страшного. Вы ведь в Париже проездом. И не повидать нашу церковь никак нельзя. Скажите, ваш интерес лежит в области архитектуры или истории?
– Вообще-то, сестра, все мои интересы лежат в плоскости исключительно духовной.
Она добродушно усмехнулась:
– Это само собой. Спросила просто потому, что не знаю, с чего начать экскурсию.
Сайлас не сводил глаз с алтаря.
– Экскурсия ни к чему. Вы и без того потратили на меня время, сестра. Дальше я как-нибудь сам. – Не беспокойтесь, – ответила она. – Раз уж я все равно поднялась...
Сайлас остановился. Они дошли до переднего ряда скамей, и алтарь находился всего в пятнадцати ярдах. Всем своим массивным телом Сайлас развернулся к маленькой женщине и заметил, как она вздрогнула, заглянув в его красные глаза.
– Не хочу показаться грубым, сестра, но, знаете, я как-то не привык расхаживать по дому Господню как на экскурсии. Не возражаете, если я помолюсь наедине с нашим Создателем, ну а уж потом осмотрюсь?
– О да, конечно, – ответила сестра Сандрин, – Я подожду, посижу вон там, где-нибудь на задней скамье.
Сайлас опустил мягкую, но тяжелую руку ей на плечо и сказал:
– И без того чувствую себя виноватым, что разбудил вас. И просить остаться было бы слишком. Так что ступайте себе спать. А я вдоволь налюбуюсь вашей церковью, а потом сам найду выход.
Она забеспокоилась:
– А вы уверены, что не будете чувствовать себя покинутым?
– Совершенно уверен. И потом, молитва – это радость, которую не стоит делить ни с кем другим.
– Воля ваша.
Сайлас снял руку с ее плеча.
– Доброй вам ночи, сестра. Храни вас Господь.
– И вас. – Сестра Сандрин направилась к лестнице. – Только, пожалуйста, когда будете выходить, затворите двери поплотнее.
– Непременно. – Сайлас следил за тем, как она поднимается по ступенькам. Потом отвернулся и опустился на колени в первом ряду, чувствуя, как впиваются в плоть шипы.
Господь мой милосердный и всемогущий, Тебе посвящаю работу, которую должен сотворить сегодня...
Высоко над алтарем, в тени хоров, сестра Сандрин исподтишка подглядывала через балюстраду за монахом в сутане, что стоял на коленях перед алтарем. Ужас, овладевший ею, подсказывал, что надо бежать, скрыться. Может, этот таинственный гость, подумала она, и есть тот враг, о котором ее предупреждали. Может, именно сегодня ей придется исполнить клятву, данную много лет назад. Но пока что она решила остаться здесь, в темноте, и следить за каждым его шагом.
 
 
Глава 20
 
 

Выйдя из тени перегородки, Лэнгдон с Софи бесшумно двинулись по опустевшей Большой галерее к пожарной лестнице.
Лэнгдон шел и раздумывал еще над одной загадкой. Этот новый поворот в череде таинственных событий страшно беспокоил его. Капитан судебной полиции пытается пришить мне убийство. Зачем?
– Как думаете, – прошептал он, – может, это Фаш написал послание на полу?
Софи даже не обернулась.
– Нет, это невозможно.
А вот Лэнгдон не был уверен.
– Но он просто из кожи лезет вон, чтобы упрятать меня за решетку. Может, он приписал мое имя в надежде, что это станет веской уликой?
– Что именно? Последовательность Фибоначчи? Постскриптум? Все эти штучки да Винчи и символизм? Нет, на такое был способен только мой дед.
Лэнгдон понимал: она права. Ведь символика всех ключей к разгадке сведена воедино очень умелой рукой – пятиконечная звезда, знаменитый рисунок да Винчи, символ богини, даже последовательность Фибоначчи. Последовательный набор символов, так бы сказали ученые. Все тесно связано воедино.
– И еще сегодняшний звонок, – напомнила Софи. – Ведь он говорил, что хочет рассказать мне что-то очень важное. Уверена, послание на полу Лувра – не что иное, как последняя попытка деда сообщить мне что-то важное. И только вы способны помочь мне понять, что именно.
Лэнгдон нахмурился. На вид идола родич! О мина зла! Нет, смысл этих строк был ему совершенно непонятен, разобраться в нем он пока бессилен, пусть даже от этого зависит жизнь Софи, да и его собственная тоже. Все только осложнялось с каждой минутой с того момента, как он увидел эти загадочные слова. И имитация прыжка из окна тоже не добавит Лэнгдону доверия Фаша. Он сомневался, что капитан оценит юмор, обнаружив в прицепе трейлера кусок мыла вместо главного подозреваемого.
– Выход уже недалеко, – сказала Софи.
– Как вам кажется, могут цифры в послании вашего деда оказаться ключом к пониманию других строк? – Однажды Лэнгдону довелось работать над старинной рукописью, где эпиграфы содержали шифры и определенные строчки в них служили кодами к расшифровке остальных строк.
– Я весь вечер ломала голову над этими цифрами. Суммы, равенства, производные. Ничего не получается. С чисто математической точки зрения они выбраны наугад. Криптографическая бессмыслица.
– Однако они являются частью последовательности Фибоначчи. Это не может быть простым совпадением.
– Да, это не случайное совпадение. Используя последовательность Фибоначчи, дед как бы подавал мне сигнал. Впрочем, и остальное тоже служило сигналом: то, что послание было написано по-английски; расположение тела, копирующее мой любимый рисунок; пятиконечная звезда. Все ради того, чтобы привлечь мое внимание.
– А что именно говорит вам пентакл?
– Ах да, я не успела вам сказать. Пятиконечная звезда еще в детстве была для меня с дедом особым символом. Мы играли в карты таро, и моя указующая карта всегда оказывалась из набора пентаклов. Уверена, дед мне подыгрывал, но с тех пор пентакл имел для нас особый смысл.
Лэнгдон удивился. Они играли в таро? Эта средневековая карточная игра была наполнена такой потайной еретической символикой, что Лэнгдон посвятил ей отдельную главу в своей новой рукописи. Игры в двадцать две карты назывались «Женщина-папа», «Императрица» и «Звезда». Изначально карты таро были придуманы как средство тайного распространения мировоззрений, чуждых Церкви и запрещенных ею. Теперь мистические свойства карт использовались в основном гадалками.
Указующий набор в картах таро использовался для обозначения божественной сути женского начала, подумал Лэнгдон. И все опять сводится к пятиконечной звезде.
Они добрались до пожарного выхода, и Софи осторожно приоткрыла дверь на лестничную площадку. Сигнализация на этот раз не включилась. Лишь внешние двери музея были снабжены сигнализацией. Они с Лэнгдоном начали спускаться по узким пролетам, с каждым шагом прибавляя скорость. – Ваш дед, – сказал Лэнгдон, едва поспевая за Софи, – когда он говорил вам о пятиконечной звезде, то, случайно, не упоминал о поклонении богине или о каких-либо запретах Католической церкви?
Софи покачала головой:
– Меня куда больше интересовало другое. Математика «божественных пропорций», число PHI, всякие там последовательности Фибоначчи и так далее.
Лэнгдон удивился:
– Ваш дедушка объяснял вам, что такое число PHI?
– Да, конечно. Так называемая «божественная пропорция». – На лице ее возникла улыбка. – Он даже шутил... говорил, что я полубожественное создание, ну, из-за букв в моем имени.
Лэнгдон не сразу понял, но затем до него дошло. Он даже тихонько застонал.
Да, конечно же! Со-фи[29]!..
Продолжая спускаться вниз, он сосредоточился на этом PHI. И начал понимать, что подсказки Соньера носят более последовательный характер, чем могло показаться сначала.
Да Винчи... последовательность Фибоначчи... пентакл...
Неким непостижимым образом их связывала одна из самых фундаментальных концепций в истории искусств, рассмотрению которой он, Лэнгдон, даже посвящал несколько лекций на своем курсе.
PHI.
Мысленно он перенесся в Гарвард, увидел себя перед аудиторией. Вот он поворачивается к доске, где мелом выведена тема «Символизм в искусстве». И пишет под ней свое любимое число:
1, 618
А затем оборачивается и ловит любопытные взгляды студентов.
– Кто скажет мне, что это за число?
Сидящий в последнем ряду длинноногий математик Стетнер поднимает руку.
– Это число PHI. – Произносит он его как «фи-и».
– Молодец, Стетнер, – говорит Лэнгдон. – Итак, прошу познакомиться, число PHI.
– И не следует путать его с «пи», – с ухмылкой добавляет Стетнер. – Как говорят у нас, математиков, буква"Н" делает его гораздо круче!
Лэнгдон смеется, но, похоже, никто другой не оценил шутки. Стетнер опускается на скамью.
– Число PHI, – продолжает Лэнгдон, – равное одной целой шестистам восемнадцати тысячным, является самым важным и значимым числом в изобразительном искусстве. Кто скажет мне – почему?
Стетнер и тут не упускает случая пошутить:
– Потому, что оно такое красивое, да? Аудитория разражается смехом.
– Как ни странно, – говорит Лэнгдон, – но Стетнер снова прав. Число PHI, по всеобщему мнению, признано самым красивым во вселенной.
Смех стихает, Стетнер явно торжествует.
Лэнгдон готовит проектор для слайдов и объясняет, что число PHI получено из последовательности Фибоначчи, математической прогрессии, известной не только тем, что сумма двух соседних чисел в ней равна последующему числу, но и потому, что частное двух соседствующих чисел обладает уникальным свойством – приближенностью к числу 1, 618, то есть к числу PHI!
И далее Лэнгдон объясняет, что, несмотря на почти мистическое происхождение, число PHI сыграло по-своему уникальную роль. Роль кирпичика в фундаменте построения всего живого на земле. Все растения, животные и даже человеческие существа наделены физическими пропорциями, приблизительно равными корню от соотношения числа PHI к 1.
– Эта вездесущность PHI в природе, – продолжает Лэнгдон и выключает свет в аудитории, – указывает на связь всех живых существ. Раньше считали, что число PHI было предопределено Творцом вселенной. Ученые древности называли одну целую шестьсот восемнадцать тысячных «божественной пропорцией».
– Подождите, – говорит молодая девушка, сидящая в первом ряду, – я учусь на последнем курсе биологического факультета. И лично мне никогда не доводилось наблюдать «божественной пропорции» в живой природе. – Нет? – усмехнулся Лэнгдон. – Даже при изучении взаимоотношений мужских и женских особей в пчелином рое?
– Само собой. Ведь там женские особи численно всегда намного превосходят мужские.
– Правильно. А известно ли вам, что если в любом на свете улье разделить число женских особей на число мужских, то вы всегда получите одно и то же число?
– Разве?
– Да, представьте. Число PHI. Девушка раскрывает рот:
– БЫТЬ ТОГО НЕ МОЖЕТ!
– Очень даже может! – парирует Лэнгдон. Улыбается и вставляет в аппарат слайд с изображением спиралеобразной морской раковины. – Узнаете?
– Это наутилус, – отвечает студентка. – Головоногий моллюск, известен тем, что закачивает газ в раковину для достижения плавучести.
Лэнгдон кивает:
– Правильно. А теперь попробуйте догадаться, каково соотношение диаметра каждого витка спирали к следующему?
Девушка неуверенно разглядывает изображение спиралеобразной раковины моллюска. Лэнгдон кивает:
– Да, да. Именно. PHI. Божественная пропорция. Одна целая шестьсот восемнадцать тысячных к одному.
Девушка изумленно округляет глаза.
Лэнгдон переходит к следующему слайду, крупному плану цветка подсолнечника со зрелыми семенами.
– Семена подсолнечника располагаются по спиралям, против часовой стрелки. Догадайтесь, каково соотношение диаметра каждой из спиралей к диаметру следующей?
– PHI? – хором спрашивают студенты.
– Точно! – И Лэнгдон начинает демонстрировать один слайд за другим – спиралеобразно закрученные листья початка кукурузы, расположение листьев на стеблях растений, сегментационные части тел насекомых. И все они в строении своем послушно следуют закону «божественной пропорции».
– Поразительно! – восклицает кто-то из студентов.
– Да, – раздается еще чей-то голос, – но какое отношение нее это имеет к искусству? – Ага! – говорит Лэнгдон. – Рад, что вы задали этот вопрос.
И он показывает еще один слайд, знаменитый рисунок Леонардо да Винчи, изображающий обнаженного мужчину в круге. «Витрувианский человек», так он был назван в честь Маркуса Витрувия, гениального римского архитектора, который вознес хвалу «божественной пропорции» в своих «Десяти книгах об архитектуре».
– Никто лучше да Винчи не понимал божественной структуры человеческого тела. Его строения. Да Винчи даже эксгумировал трупы, изучая анатомию и измеряя пропорции костей скелетов. Он первым показал, что тело человека состоит из «строительных блоков», соотношение пропорций которых всегда равно нашему заветному числу.
Во взглядах студентов читается сомнение.
– Вы мне не верите? – восклицает Лэнгдон. – Что ж, в следующий раз, когда пойдете в душ, не забудьте прихватить с собой портняжный метр.
Пара парней, игроков в футбол, хихикает.
– Причем так устроены не только вы, вояки, – говорит Лэнгдон. – Все так устроены. И юноши, и девушки. Проверьте сами. Измерьте расстояние от макушки до пола. Затем разделите на свой рост. И увидите, какое получится число.
– Неужели PHI? – недоверчиво спрашивает один из футболистов.
– Именно. PHI, – кивает Лэнгдон. – Одна целая и шестьсот восемнадцать тысячных. Хотите еще пример? Измерьте расстояние от плеча до кончиков пальцев, затем разделите его на расстояние от локтя до тех же кончиков пальцев. Снова получите то же число. Еще пример? Расстояние от верхней части бедра, поделенное на расстояние от колена до пола, и снова PHI. Фаланги пальцев рук. Фаланги пальцев ног. И снова PHI, PHI. Итак, друзья мои, каждый из вас есть живой пример «божественной пропорции».
Даже в темноте, царившей в аудитории, Лэнгдон видит, как все они потрясены. И чувствует, как по телу разливается приятное тепло. Ради таких моментов он и преподает.
– Как видите, друзья мои, за кажущимся хаосом мира скрывается порядок. И древние, открывшие число PHI, были уверены, что нашли тот строительный камень, который Господь Бог использовал для создания мира, и начали боготворить Природу. Можно понять почему. Божий промысел виден в Природе, по сей день существуют языческие религии, люди поклоняются Матери Земле. Многие из нас прославляют Природу, как делали это язычники, вот только сами до конца не понимают почему. Прекрасным примером является празднование Майского дня[30], празднование весны... Земля возвращается к жизни, чтобы расцвести во всем своем великолепии. Волшебное мистическое наследие «божественной пропорции» пришло к нам с незапамятных времен. Человек просто играет по правилам Природы, а потому искусство есть не что иное, как попытка человека имитировать красоту, созданную Творцом вселенной. Так что нет ничего удивительного в том, что во время наших занятий мы увидим еще немало примеров использования «божественной пропорции» в искусстве.
На протяжении следующего получаса Лэнгдон показывает студентам слайды с произведениями Микеланджело, Альбрехта Дюрера, да Винчи и многих других художников и доказывает, что каждый из них строго следовал «божественным пропорциям» в построении своих композиций. Лэнгдон демонстрирует наличие магического числа и в архитектуре, в пропорциях греческого Парфенона, пирамид Египта, даже здания ООН в Нью-Йорке. PHI проявлялось в строго организованных структурах моцартовских сонат, в Пятой симфонии Бетховена, а также в произведениях Бартока, Дебюсси и Шуберта. Число PHI, говорит им Лэнгдон, использовал в расчетах даже Страдивари, при создании своей уникальной скрипки.
– А в заключение, – подводит итог Лэнгдон и подходит к доске, – снова вернемся к символам. – Берет мел и рисует пять пересекающихся линий, изображая пятиконечную звезду. – Этот символ является одним из самых могущественных образов, с которым вам надлежит ознакомиться в этом семестре. Он известен под названием пентаграмма, или пентакл, как называли его древние. И на протяжении многих веков и во многих культурах символ этот считался одновременно божественным и магическим. Кто может сказать мне – почему?
Стетнер, математик, первым поднимает руку:
– Потому что, когда вы рисуете пентаграмму, линии автоматически делятся на сегменты, соответствующие «божественной пропорции».
Лэнгдон одобрительно кивает:
– Молодец. Да, соотношение линейных сегментов в пятиконечной звезде всегда равно числу PHI, что превращает этот символ в наивысшее выражение «божественной пропорции». Именно по этой причине пятиконечная звезда всегда была символом красоты и совершенства и ассоциировалась с богиней и священным женским началом.
Все девушки в аудитории улыбаются.
– Хочу еще заметить вот что. Сегодня мы лишь вскользь упомянули Леонардо да Винчи, но в этом семестре потратим на него довольно много времени. Доказано, что Леонардо был последовательным поклонником древних религий, связанных с женским началом. Завтра я покажу вам его знаменитую фреску «Тайная вечеря» и постараюсь доказать, что она стала одним из самых удивительных примеров поклонения священному женскому началу.
– Вы шутите? – раздается чей-то голос. – Лично мне всегда казалось, «Тайная вечеря» – это об Иисусе!
Лэнгдон заговорщицки подмигивает:
– Вы и представить себе не можете, в каких порой местах прячутся символы!
– Давайте же! – шепотом поторопила его Софи. – В чем дело? Мы уже почти на месте.
Лэнгдон отвлекся от воспоминаний, поднял голову и увидел, что стоит на узкой, плохо освещенной лестнице. Слишком уж потрясло его неожиданное открытие.
На вид идола родич! О мина зла!
Софи не сводила с него глаз.
Так просто? Быть того не может, подумал Лэнгдон.
И одновременно понимал, что все обстоит именно так.
Здесь, в полумраке переходов и лестничных пролетов Лувра, размышляя о числе PHI и Леонардо да Винчи, Лэнгдон неожиданно для себя расшифровал загадочное послание Соньера. – На вид идола родич! О мина зла! – воскликнул он. – Я расшифровал! Проще ничего не бывает!
Софи остановилась и удивленно посмотрела на него. Расшифровал? Сама она билась над этими строками весь вечер, но так и не разгадала кода. И уж тем более не считала его простым.
– Вы сами это говорили, – продолжил Лэнгдон дрожащим от возбуждения голосом. – Последовательность Фибоначчи имеет смысл, лишь когда цифры расставлены в определенном порядке. Иначе это просто математическая бессмыслица.
Софи не понимала, о чем он толкует. Числа в последовательности Фибоначчи? Но до сих пор она была просто уверена в том, что предназначались они для того, чтоб вовлечь в работу отдел криптографии. Так, значит, цель у деда была другая? Она достала из кармана распечатку послания деда, снова пробежала ее глазами.
13-3-2-21-1-1-8-5
На вид идола родич! О мина зла!
Так что же с этими числами?
– Искаженный ряд Фибоначчи – это ключ, – сказал Лэнгдон, беря из ее рук листок с распечаткой. – Числа являются намеком на то, как следует расшифровывать остальную часть послания. Он специально нарушил последовательность, намекая на то, что такой же подход можно применить и к тексту. На вид идола родич! О мина зла! Сами по себе строки эти ничего не означают. Это набор беспорядочно записанных букв.
Софи понадобилась лишь секунда, чтобы уловить ход рассуждений Лэнгдона.
– Так вы считаете, это послание... анаграмма? – Она смотрела ему прямо в глаза. – Нечто вроде письма, где буквы вырезаны из газеты?
Лэнгдон почувствовал скептицизм Софи и понимал, чем он вызван. Лишь немногим людям было известно, что анаграммы, одно время являвшиеся модным развлечением, имеют богатую историю и связаны с символизмом.
Мистические учения каббалы часто основывались именно ни анаграммах: переставляли буквы в словах на древнееврейском языке и получали новое значение. Французские короли эпохи Ренессанса были так убеждены в магической силе анаграмм, что даже вводили при дворе специальную должность королевских анаграммистов, те должны были подсказывать им лучшее решение, анализируя слова в важных документах. А римляне называли изучение анаграмм are magna – великим искусством.
Лэнгдон заглянул в глубокие зеленые глаза Софи.
– Значение того, что написал ваш дед, все время было перед нами. И он оставил нам достаточно ключей и намеков, чтобы понять это.
С этими словами Лэнгдон достал из кармана пиджака шариковую ручку и переставил буквы в каждой строке. На вид идола родич! О мина зла!
И получилось у него вот что:
Л(е)онардо да Винчи! Мона Лиза!

 
 
Глава 21
 
  Мона Лиза...
Стоявшая на лестничной площадке Софи так и застыла от изумления, словно забыла, что им надо как можно скорее бежать из Лувра.
Простота разгадки просто потрясла ее. Ведь Софи была опытным специалистом, привыкшим иметь дело со сложным криптографическим анализом, и примитивные игры в слова ее интересовали мало. А следовало бы поинтересоваться. Ведь она и сама в детстве увлекалась анаграммами, особенно на английском.
В детстве дед часто использовал анаграммы для улучшения ее английского правописания. Однажды он написал слово «планеты» и сказал, что из тех же букв, только в другом порядке, можно составить девяносто два слова разной длины. И Софи провозилась целых три дня с английским словарем, пока не нашла их все. – Просто не представляю, – сказал Лэнгдон, разглядывая распечатку, – как это вашему деду удалось создать столь замысловатые и практически почти точные анаграммы буквально за несколько минут до смерти?
Софи знала объяснение. Она припомнила, что ее дед, любитель искусств и замысловатых игр в слова, еще с младых ногтей развлекался составлением анаграмм из названий знаменитых произведений искусства. Мало того, одна анаграмма даже доставила ему немало неприятностей, когда Софи была еще совсем маленькой девочкой. Соньер давал интервью какому-то американскому искусствоведческому журналу и, чтобы выразить свое неприятие модернистского движения под названием «кубизм», назвал шедевр Пикассо «Les Demoiselles d'Avignon»[31] анаграммой: «Vile meaningless doodles». Поклонники Пикассо были далеко не в восторге.
– Возможно, дед составил анаграмму Моны Лизы давным-давно, – сказала Софи Лэнгдону. И сегодня был вынужден воспользоваться ею как кодом. Она вздрогнула: казалось, голос деда доносится до нее из преисподней.
Леонардо да Винчи!
Мона Лиза!
Почему его последними словами стало название знаменитейшей в мире картины, она не понимала. В голову приходило лишь одно объяснение, причем весьма тревожное.
То не были его последние слова...
Должна ли она теперь навестить «Мону Лизу»? Может, дед оставил там какую-то информацию? Что ж, вполне вероятно. Ведь знаменитое полотно висело в Саль де Эта – отдельном маленьком зале, попасть куда можно было только из Большой галереи. Теперь Софи со всей ясностью вспомнила: двери в этот зал находились всего в двадцати метрах от того места, где нашли убитого куратора.
Он вполне мог добраться до «Моны Лизы» перед смертью.
Софи окинула взглядом лестничный пролет и почувствовала, что ее раздирают сомнения. Она понимала: прежде всего надо вывести Лэнгдона из музея, причем чем быстрее, тем лучше. И одновременно интуиция подсказывала ей совсем другое. Снова нахлынули воспоминания. Софи, еще совсем маленькая девочка, впервые приходит в Лувр. Дед приготовил ей сюрприз, сказал, что на свете не так много мест, где человека поджидает свидание со столь же великим и загадочным произведением искусства, как «Мона Лиза».
– Она находится чуть дальше, – таинственным шепотом заметил дед, взял Софи за маленькую ручку и повел через пустые залы и галереи музея.
Тогда девочке было шесть. Она чувствовала себя маленькой и ничтожной, разглядывая огромные помещения с высокими потолками и натертый до ослепительного блеска пол. Пустой музей – они разгуливали по нему уже после закрытия – пугал ее, но она старалась не подавать виду. Лишь плотно сжала губы и вырвала ладошку из крупной руки деда.
– Вон там, впереди, – сказал Соньер. Они подходили к самому знаменитому залу Лувра. Дед чему-то радовался и был немного возбужден, а Софи больше всего на свете хотелось домой. Она уже видела репродукции «Моны Лизы» в разных книжках, и эта картина ей совсем не нравилась, ничуточки. И она не понимала, с чего это все так ею восхищаются.
– C'est ennuyeux, – пробормотала Софи.
– Скучно, – поправил ее дед. – Французский в школе. Английский дома.
– Le Louvre, c'est pas chez moi![32] – упрямо возразила она.
Дед засмеялся:
– Ты права. Тогда давай говорить по-английски просто ради забавы.
Софи капризно надула губки и продолжала шагать дальше. И вот они вошли в маленький зал. Она обвела глазами помещение. Пусто, лишь справа, в центре стены, освещенное пятно. Продолговатый портрет за пуленепробиваемым стеклом. Дед остановился в дверях и жестом велел ей подойти к картине.
– Ступай, Софи. Не так много людей удостоились чести побыть наедине с этой дамой.
Софи медленно двинулась через комнату. После всего того, что слышала о «Моне Лизе», девочке казалось, что она приближается к королевской особе. Встав перед пуленепробиваемым стеклом, Софи затаила дыхание и подняла глаза.
Девочка не знала, какие чувства будет испытывать, глядя на знаменитую картину. Ну уж определенно не такие. Ни малейшего изумления или восхищения. Знакомое лицо смотрело на нее точно так же, как со страниц книг. И Софи молча стояла перед полотном – ей показалось, длилось это целую вечность, – в ожидании, что наконец что-то должно произойти.
– Ну и как? – прошептал дед и остановился рядом с ней. – Хороша, не правда ли?
– Уж больно она маленькая. Соньер улыбнулся:
– Но ведь и ты у меня тоже маленькая. И тоже красавица.
Никакая я не красавица, подумала Софи. Она ненавидела свои рыжие волосы и веснушчатое лицо. К тому же она была выше и сильнее всех мальчишек в классе. Взгляд ее снова вернулся к «Моне Лизе», и она покачала головой:
– Она даже хуже, чем в книжках. Лицо какое-то... brameux.
– Затуманенное, – поправил ее дед.
– Затуманенное, – повторила Софи, зная, что разговор не будет иметь продолжения до тех пор, пока она не запомнит это новое, прежде незнакомое ей слово.
– Этот стиль письма называется сфумато, – сказал Соньер. – Очень сложная техника, такого эффекта трудно добиться. Леонардо это удавалось лучше, чем всем другим живописцам.
Но Софи совсем не нравилась картина.
– Она так смотрит... будто знает то, чего не знают другие. Как дети в школе, когда у них есть секрет.
Дед рассмеялся:
– Ну, отчасти потому она так и знаменита. Люди продолжают гадать, чему это она так улыбается.
– А ты знаешь, почему она улыбается?
– Может, и знаю. – Дед подмигнул ей. – Придет день, и я расскажу тебе об этом.
Софи сердито топнула ножкой:
– Я же говорила, что терпеть не могу всякие там тайны!
– Принцесса, – улыбнулся он, – жизнь полна тайн. И узнать все сразу никак не получится.
– Мне надо вернуться, – сказала Софи. Голос ее прозвучал как-то странно глухо. – К «Моне Лизе»? – догадался Лэнгдон. – Сейчас? Софи пыталась взвесить все «за» и «против».
– Меня в убийстве не подозревают. Думаю, стоит рискнуть. Я должна понять, что хотел сказать мне дед.
– А как же посольство?
Софи чувствовала себя виноватой перед Лэнгдоном за то, что бросает его на произвол судьбы в такой момент, но другого выхода просто не видела. И она указала на металлическую дверь одним пролетом ниже.
– Ступайте через эту дверь. Смотрите на освещенные указатели, они приведут вас к выходу. Дед часто водил меня в музей именно через эту дверь. Потом дойдете до контрольных турникетов. Ночью они открываются автоматически. – Она протянула ему ключи от машины. – Моя красная, «смарт», стоит на служебной стоянке. Вы знаете, как доехать отсюда до посольства?
Лэнгдон взял ключи и кивнул.
– Послушайте, – уже более мягким тоном добавила Софи, – не обижайтесь на меня. Думаю, дед оставил мне послание у «Моны Лизы», некий ключ или намек на того, кто совершил убийство. Заодно, может, пойму, почему и мне грозит опасность. – И что произошло с моей семьей. – Я должна там быть.
– Но если он намеревался предупредить вас об опасности, проще было бы написать на полу. К чему такие сложности, все эти словесные игры?
– Думаю, причина тут одна. Дед не хотел, чтобы об этом узнал кто-то другой. Даже полиция. – Нет, совершенно очевидно: дед сделал все, что было в его силах, чтобы передать сообщение именно ей. Написал анаграммы, включил инициалы ее прозвища, велел разыскать Роберта Лэнгдона. Последнее было очень мудрым решением с его стороны, ведь именно Лэнгдону, американскому специалисту по символам, удалось расшифровать код. – Возможно, вам это покажется странным, – добавила Софи, – но думаю, дед хотел, чтобы я добралась до «Моны Лизы» раньше других.
– Я с вами.
– Нет! Мы же не знаем, может, полиция решит вернуться в Большую галерею. Вам пора. Идите же!
Лэнгдон колебался. Похоже, любопытство ученого было готово взять верх над чувством самосохранения.
– Идите. Сейчас же! – Софи благодарно улыбнулась ему. – Увидимся в посольстве, мистер Лэнгдон.
– Согласен встретиться с вами при одном условии. – Голос его звучал строго и сухо.
Софи удивленно посмотрела на него:
– Это при каком же?
– В том случае, если вы перестанете называть меня мистером Лэнгдоном.
Губы его растянулись в лукавой улыбке, и Софи не могла не улыбнуться в ответ.
– Удачи, Роберт.
Лэнгдон спустился до первого этажа, и в ноздри ему ударил запах льняного масла и алебастра. Впереди, в конце длинного коридора виднелась ярко освещенная табличка со стрелкой: «SORTIE / ВЫХОД».
Лэнгдон ступил в коридор.
По правую руку располагались реставрационные мастерские, там находилась целая армия статуй, подлежащих восстановлению. Справа Лэнгдон увидел мастерские, живо напомнившие ему классы для занятий искусством в Гарварде, – целые ряды мольбертов и подрамников, тюбики с красками, шпатели, рамы и инструменты для их изготовления.
Шагая по длинному коридору, Лэнгдон думал о том, что вот-вот очнется от этого странного сна и окажется в Кембридже, дома, в постели. Весь сегодняшний вечер казался кошмарным сном. Я – беглец, преследуемый полицией. Едва не выпрыгнул из окна Лувра. Нет, это просто дикость какая-то!..
Из головы не выходили анаграммы, оставленные Соньером, и Лэнгдону было страшно интересно, что же найдет Софи у знаменитой картины. Если вообще что-то найдет. Но она абсолютно уверена: дед хотел, чтобы она еще раз пришла к знаменитому полотну. Вроде бы вполне приемлемая интерпретация, однако Лэнгдона беспокоил теперь другой парадокс.
Постскриптум. Найти Роберта Лэнгдона.
Соньер написал его имя на полу, велел Софи разыскать его. Но к чему? Просто чтобы Лэнгдон помог ей разгадать анаграммы?..
Вряд ли.
Ведь у Соньера не было причин полагать, что Лэнгдон так уж силен в разгадывании анаграмм. Мы с ним даже не встречались ни разу. Более того, Софи ясно дала понять: она смогла бы разгадать анаграммы и без его помощи. Ведь именно Софи первой догадалась, что цифры на полу – не что иное, как последовательность Фибоначчи. И нет никаких сомнений в том, что в самом скором времени она расшифровала бы и остальную часть послания.
Софи должна была расшифровать анаграммы сама, в этом Лэнгдон был теперь совершенно уверен. Но тогда зачем понадобилось Соньеру писать его имя, призывать найти именно его? Какая в этом логика?
Почему именно я? Так размышлял Лэнгдон, идя по коридору. Почему Соньер в предсмертном послании выразил внучке свою последнюю волю – разыскать меня? Что я такого особенного, по мнению Соньера, мог знать?..
И тут вдруг Лэнгдон остановился как вкопанный. Начал судорожно шарить по карманам и достал компьютерную распечатку. И уставился на последнюю строку в послании Соньера.
P. S. Найти Роберта Лэнгдона.
Две первые буквы...
P. S.
Его словно током пронзило. Он вспомнил все – и увлечение Соньера играми и символами, и свой собственный многолетний опыт в работе над символикой в искусстве. Озарение! Все наконец сошлось! Все, что делал сегодня ночью Жак Соньер, внезапно обрело вполне понятное объяснение!
Лэнгдон судорожно пытался осмыслить последствия своего открытия. Затем резко развернулся и зашагал обратно.
Есть ли у него время?
Впрочем, не важно.
Отбросив все сомнения, Лэнгдон бросился бежать по направлению к лестнице.
 
 
Глава 22
 
 

Стоя на коленях возле первого ряда скамей, Сайлас притворялся, что молится, а сам украдкой и очень внимательно оглядывал внутреннее убранство церкви. Сен-Сюльпис, подобно большинству церквей своего времени, была построена в форме гигантского латинского креста. Удлиненная центральная ее часть, неф, вела к главному алтарю, где пересекалась со второй, более короткой частью, известной под названием трансепт, или поперечный неф готического собора. Пересечение это находилось точно под центром купола и считалось как бы сердцем церкви... ее самой священной и мистической частью.
Не сегодня, подумал Сайлас. Сен-Сюльпис прячет свои секреты где-то совсем в другом месте.
Он посмотрел вправо и вниз, в южную часть трансепта, туда, где кончался ряд скамей. Место, которое упомянули все его жертвы.
Вот оно!
В полутьме слабо поблескивала тонкая отполированная медная полоска, впаянная в серую гранитную плиту пола... золотая линия, на которую были нанесены деления, как на линейке. Гномон. Так называется столбик-указатель солнечных часов, язычники использовали его в качестве астрономического прибора. И со всего мира в церковь Сен-Сюльпис съезжались туристы, ученые, историки и язычники, специально чтобы поглазеть на эту знаменитую линию.
Линия Розы.
Сайлас медленно окинул взглядом медную полоску, пролегавшую по полу справа от него и, как ему показалось, совершенно не соответствующую симметрии церковной архитектуры. Она как бы разрезала главный алтарь и была сравнима для Сайласа с безобразным шрамом, уродующим прекрасное лицо. Полоса разделяла престол надвое, затем пересекала церковь по всей ее ширине и заканчивалась в северном углу трансепта, у основания совершенно неожиданного здесь сооружения.
Колоссального древнеегипетского обелиска.
Здесь поблескивающая в темноте линия Розы образовывала вертикальный поворот под углом девяносто градусов, пролегала через «лицо» обелиска, поднималась на добрых тридцать три фута к окончанию его пирамидальной верхушки и там наконец исчезла из виду.
Линия Розы, подумал Сайлас. Члены братства спрятали краеугольный камень у линии Розы.
Чуть раньше тем же вечером, когда Сайлас сообщил Учителю, что краеугольный камень спрятан в церкви Сен-Сюльпис, Учитель выразил сомнение. Тогда Сайлас добавил, что все члены братства назвали одно и то же место и упомянули какую-то медную полоску, пересекающую всю церковь. Учитель ахнул: «Так ты говоришь о линии Розы!»
И далее он поведал Сайласу об одной уникальной архитектурной особенности церкви: медная полоска, включенная в камень, разделяла святилище точно по оси – с севера на юг. Она образовывала подобие древних солнечных часов, то был остаток языческого храма, некогда стоявшего на том же самом месте. Солнечные лучи, проникающие в отверстие в южной стене, перемещались по этой линии, отмечая время от солнцестояния до солнцестояния.
Полоска, проложенная с севера на юг, называлась линией Розы. На протяжении веков символ Розы ассоциировался с картами и проводниками путешественников. Компас Розы, изображенный почти на каждой карте, отмечал, где находятся север, восток, юг и запад. Изначально известный как роза ветров, он указывал направление тридцати двух ветров, в том числе восьми основных, восьми половинчатых и шестнадцати четвертичных. Изображенные на диаграмме в виде круга, эти тридцать две стрелки компаса в точности совпадали с традиционным изображением цветка розы из тридцати двух лепестков. По сей день этот главный навигационный прибор известен как компас Розы, где северное направление всегда обозначается наконечником стрелы. Этот символ называли еще fleur-de-lis[33].
На глобусе линию Розы называли также меридианом, или долготой, – то была воображаемая линия, проведенная от Северного полюса к Южному. И этих линий Розы было бесчисленное множество, поскольку от любой точки на глобусе можно было провести линию долготы, связывающую Северный и Южный полюса. Древние навигаторы спорили лишь об одном: какую из этих линий можно называть линией Розы, иначе говоря, нулевой долготой, с тем чтобы затем отсчитывать от нее другие долготы.
Теперь нулевой меридиан находится в Лондоне, в Гринвиче.
Но он был там не всегда.
Задолго до принятия нулевого меридиана в Гринвиче нулевая долгота проходила через Париж, точно через помещение церкви Сен-Сюльпис. И медная полоска, вмонтированная в пол, служила тому свидетельством, напоминала о том, что именно здесь пролегал некогда главный земной меридиан. И хотя в 1888 году Гринвич отобрал у Парижа эту честь, изначальная, самая первая линия Розы сохранилась по сей день.
– Так, значит, легенда не врет, – сказал Учитель Сайласу. – Недаром говорят, что краеугольный камень лежит «под знаком Розы».
Не поднимаясь с колен, Сайлас оглядел церковь и прислушался. На секунду показалось, что сверху, с балкона, послышался слабый шорох. Он всматривался туда несколько секунд. Никого.
Я один.
Он поднялся и, стоя лицом к алтарю, трижды осенил себя крестом. Затем повернул влево и зашагал вдоль медной блестящей полоски к обелиску.
В этот момент шасси авиалайнера коснулось взлетной полосы международного аэропорта Леонардо да Винчи в Риме, и легкий толчок пробудил задремавшего в кресле епископа Арингаросу.
– Benvenuto a Roma[34], – раздался голос из динамиков.
Арингароса поднялся из кресла, расправил складки сутаны и позволил себе улыбнуться, что делал крайне редко. Он был рад, что отправился в это путешествие. Слишком долго отсиживался в окопах. Сегодня правила игры изменились. Всего пять месяцев назад Арингароса опасался за будущее своей веры. Отныне, с Божьей помощью, все будет складываться иначе.
Священная интервенция.
Если сегодня в Париже все пройдет по плану, то вскоре он, Арингароса, завладеет тем, что сделает его самым могущественным человеком в христианском мире.

 
 
Глава 23
 
  Софи, запыхавшись, остановилась перед высокими деревянными дверьми в Саль де Эта, маленький зал, где хранилась «Мона Лиза». Перед тем как войти, невольно оглянулась на то место, где ярдах в двадцати от нее лежало на полу все еще освещенное прожектором бездыханное тело деда.
Софи пронзила острая тоска, смешанная с чувством вины. За последние десять лет этот человек много раз протягивал ей руку для примирения, но она отталкивала ее. Письма и посылки так и остались невскрытыми и лежали в ящике комода – немые свидетели ее нежелания увидеться с дедом. Он лгал мне! Он скрывал от меня свои постыдные тайны! Что я должна была делать? Она выбросила его из своей жизни. Полностью и окончательно.
И вот теперь дед мертв и пытается говорить с ней уже из могилы.
«Мона Лиза»...
Софи толкнула тяжелые двустворчатые двери. Они распахнулись. Секунду она неподвижно стояла на пороге, осматривая небольшой зал прямоугольной формы. И он тоже купался в тусклом красноватом свете. Саль де Эта являлся одним из немногих тупиков в музее и единственным закрытым со всех сторон помещением в самом центре Большой галереи. Напротив двери, на стене, висело большое полотно Боттичелли. Под ним, на блестящем паркетном полу, восьмиугольный диван, казалось, так и звал многочисленных посетителей присесть и передохнуть перед тем, как увидеть и восхититься самым ценным экспонатом Лувра.
И тут Софи поняла, что ей не хватает одной важной детали. Черный свет. Она снова взглянула на то место, где лежал дед, вокруг были разбросаны различные приспособления, которыми пользовались полицейские. Если дед оставил ей какую-то надпись в зале «Моны Лизы», то она наверняка сделана специальным «невидимым» маркером.
Собравшись с духом, Софи зашагала к месту преступления. Стараясь не смотреть на деда, порылась в коробке с инструментами и нашла маленький ультрафиолетовый фонарик. Сунула его в карман свитера и поспешила обратно, к распахнутым настежь дверям в Саль де Эта.
И едва переступила порог, как в коридоре послышался приглушенный топот. Шум приближался. Здесь кто-то еще! В следующее мгновение из красноватого полумрака вынырнула фигура. Софи отпрянула.
– Вот вы где! – послышался хрипловатый шепот Роберта Лэнгдона, и он материализовался прямо перед ней. Облегчение было лишь секундным.
– Роберт, я же сказала вам, вы должны убраться из музея немедленно! Если Фаш...
– Где вы были?
– Ходила за фонариком, – прошептала она в ответ и покачала фонарик. – Если дед оставил мне сообщение, оно...
– Послушайте, Софи! – Лэнгдон впился в нее голубыми глазами. – Эти буквы, P. S., они вам ничего не говорят? Хоть что-нибудь они для вас значат?
Опасаясь, что звуки их голосов эхо разнесет по всей галерее, Софи схватила Лэнгдона за рукав и втянула в маленький зал, а затем тихо притворила высокие двойные двери.
– Я же вам уже говорила. Это инициалы от прозвища Принцесса Софи.
– Да, помню, но вы нигде с ними больше не сталкивались? Может, ваш дед использовал эти две буквы как-то еще? Ну, скажем, в виде монограммы?
Вопрос удивил Софи. Как только Роберт догадался? Она действительно видела эти буквы в виде монограммы. То было накануне ее дня рождения, ей исполнялось девять. Втайне от деда она обыскивала дом в надежде найти спрятанные подарки. С тех самых пор она и невзлюбила всякие там секреты. Любопытно, что же дедушка приготовил для меня на сей раз? Она рылась в шкафах и ящиках комодов. Может, купил куклу, которую мне так хотелось? Если да, то где он ее спрятал?
Обшарив весь дом, но так ничего и не найдя, Софи покусилась на святая святых – дедову спальню. Собравшись с духом, тихонько приотворила двери и скользнула в комнату. Вход сюда ей строжайше воспрещался, но сам дед спал в это время внизу, и гостиной, на диване.
Только гляну одним глазком – и все!
Подкравшись по скрипучему полу к большому встроенному шкафу, Софи проверила полки за одеждой. Ничего. Потом заглянула под кровать. Тоже ничего. Подошла к бюро, стала по очереди выдвигать ящики и заглядывать в них. Если уже и спрятал, так только здесь! Но вот она добралась до самого нижнего ящика, но не обнаружила и намека на куклу. Сердито выдвинув последний ящик, Софи увидела там ворох какой-то черной одежды – она никогда не замечала, чтобы дед носил такую. Сдвинула и сторону тряпки, и тут вдруг в дальнем углу что-то блеснуло. Золото! Сначала ей показалось, что это карманные часы на цепочке, но дед никогда не носил их. И тут она поняла, и сердечко ее бешено забилось.
Ожерелье!
Софи осторожно вытянула его из ящика. И увидела, что на одном конце подвешен золотой ключик, усыпанный бриллиантами. Тяжелый, сверкающий. Затаив дыхание, она рассматривала ключ. Таких прежде ей видеть не доводилось. Обычно ключи были плоские, с зубчатым краем, этот же имел форму цилиндра, треугольного в поперечном сечении, и был весь покрыт мелкими впадинками. А венчал его крест, но тоже необычный, с равными по длине перекладинами, отчего он походил на знак «плюс». А ровно посередине крест украшал какой-то странный символ: две буквы, переплетенные между собой и образующие нечто похожее на цветок.
– P. S., – прошептала она, всмотревшись в узор. Что же это означает?
– Софи! – окликнул ее дед. Он стоял в дверях.
Вздрогнув от неожиданности, она обернулась и выронила ключ. Он, звякнув, упал на пол. Софи не осмеливалась поднять глаза на деда.
– Я... я искала свой подарок на день рождения, – пролепетала Софи, понимая всю неприглядность своего проступка.
Дед стоял в дверях и молчал – казалось, целую вечность. Потом огорченно вздохнул:
– Подними ключ, Софи. Она повиновалась.
Он подошел к ней.
– Следует уважать частную жизнь других людей, Софи. – Дед опустился на колени рядом с ней и осторожно взял из ее рук находку. – Это не простой ключ. Если бы ты его потеряла...
От тихого голоса деда Софи стало еще хуже. Лучше бы он накричал на нее.
– Прости меня, дедушка. Мне правда очень стыдно. – Она помолчала, потом добавила: – Просто я подумала: это ожерелье – подарок на день рождения.
Он смотрел на нее несколько секунд.
– Повторю еще раз, Софи, потому что эго очень важно. Человек должен уважать частную жизнь других людей. Тебе следует хорошенько это усвоить.
– Да, дедушка.
– Поговорим об этом как-нибудь потом. А теперь надо прополоть клумбы в саду.
И Софи поспешила выполнять задание.
Наутро подарка от деда она не получила. Впрочем, не очень-то и надеялась из-за своей вчерашней выходки. И за весь день дед близко к ней не подошел, даже не поздравил с днем рождения. Софи, опечаленная и страдающая, пошла спать. И вдруг, ложась в кровать, обнаружила на подушке открытку. Причем не простую: открытку-загадку. Еще не успев разгадать ее, она заулыбалась. А я знаю, что это! Дед уже проделывал это однажды, рождественским утром.
Игра! Называется «охота за сокровищами»!
Софи взялась за загадку и вскоре решила ее. Отгадка привела ее в другую часть дома, где она нашла еще одну открытку с еще одной головоломкой. И эту она тоже разгадала и бросилась на поиски третьей открытки. Так она и бегала по всему дому от одной подсказки к другой, и наконец поиски привели ее обратно в спальню. Софи быстро взбежала по ступенькам, ворвалась и комнату и резко остановилась. Посередине комнаты стоял новенький сверкающий красный велосипед с бантом на ручке. Софи даже взвизгнула от восторга.
– Знаю, ты просила куклу, – сказал дед. Он стоял в углу и улыбался. – Но я подумал: тебе это больше понравится.
На следующий же день дед начал учить ее кататься на велосипеде, бежал рядом с ней по дорожке, придерживая седло. И когда Софи выкатилась на лужайку с высокой травой, то потеряла равновесие, и они упали в траву, крича и захлебываясь от смеха.
– Дедуля! – Софи крепко и нежно обняла Соньера. – Прости меня за ключ, мне и правда страшно стыдно.
– Знаю, родная, знаю. Ты прощена. Просто не могу на тебя долго сердиться. Дедушки и внучки всегда должны прощать друг друга.
Софи понимала, что спрашивать об этом не следует, но не сдержалась.
– А что открывает этот ключик? Никогда такого не видела. Такой красивый!..
Дед довольно долго молчал, и Софи поняла: он не знает, как лучше ответить. Дедуля никогда не врет. – Он открывает одну шкатулку, – ответил наконец Соньер. – Там я храню много секретов.
Софи капризно надула губки:
– Ненавижу секреты!
– Но это очень важные секреты. И однажды ты узнаешь их, и они тебе обязательно понравятся.
– Я видела на ключе какие-то буквы. И цветок.
– Да, это мой любимый цветок. Называется fleur-de-lis. Такие растут у нас в саду. Белые, и очень хорошо пахнут. В Англии их называют лилиями.
– А-а, знаю! Мне они тоже очень нравятся.
– Тогда давай договоримся так. – Дед приподнял брови смешным домиком, он всегда делал так, когда хотел чем-нибудь ее озадачить. – Если будешь хранить это в тайне, никому и никогда не станешь рассказывать об этом ключе, даже со мной говорить о нем не будешь, придет день, и я подарю его тебе.
Софи не могла поверить своим ушам.
– Правда?
– Обещаю. Придет время, и ключ твой. Ведь на нем твое имя.
Софи нахмурилась:
– Да нет же, дедуля! Не мое! Там две буквы – P. S. А мое имя начинается совсем с других букв!
Дед понизил голос и огляделся, точно проверял, не подслушивает ли их кто.
– Так уж и быть, Софи. Слушай. P. S. – это код. Твои тайные инициалы.
Глаза девочки удивленно расширились.
– У меня есть тайные инициалы?
– Конечно. Всем внучкам полагается иметь тайные инициалы, о которых знают только их дедушки.
– P. S.?
Он игриво подмигнул:
– Принцесса Софи. Она захихикала:
– Никакая я не принцесса!
– Для меня – принцесса.
С того дня они с дедом ни разу не заговорили о ключе. А она стала Принцессой Софи. Софи молчала, погруженная в воспоминания, боль невозвратной утраты терзала ее.
– Инициалы, – прошептал Лэнгдон, как-то странно глядя на нее. – Вы их прежде где-нибудь видели?
Софи показалось, что из темных коридоров музея до нее доносится голос деда. Никогда не говори об этом ключе, Софи. Ни с кем, даже со мной. Но она понимала: настал момент нарушить клятву. P. S. Найти Роберта Лэнгдона. Дед хотел, чтобы Лэнгдон помог ей. И она нехотя кивнула:
– Да, однажды я видела эти инициалы. Когда была еще совсем девчонкой.
– Где?
Софи колебалась.
– Ну, на одном очень важном для него предмете. Лэнгдон смотрел ей прямо в глаза:
– Софи, это страшно важно! Скажите, не было ли рядом с инициалами какого-нибудь символа? Ну, скажем, fleur-de-lis?
Софи даже отпрянула от удивления:
– Да... но как вы догадались? Лэнгдон понизил голос:
– Я почти на сто процентов уверен, что ваш дед был членом тайного общества. Старинного тайного братства.
Софи вздрогнула. Она и сама была уверена в этом. На протяжении десяти лет она попыталась забыть инцидент, подтверждающий этот столь неприятный для нее факт. Ей довелось стать свидетельницей вещи немыслимой. Непростительной!
– Fleur-de-lis, – сказал Лэнгдон, – в комбинации с инициалами P. S. является официальным девизом братства. Его гербом. Его эмблемой.
– Откуда вы это знаете? – спросила Софи. И мысленно взмолилась: «Господи, сделай так, чтобы сам он не оказался членом этого братства».
– Просто мне доводилось писать об этой группе. – Голос Лэнгдона дрожал от возбуждения. – Дело в том, что я изучаю символы тайных обществ, это часть моей профессии. Это братство называет себя Prieure de Sion – Приорат Сиона. Базируется но Франции, привлекает влиятельных людей со всей Европы. Вообще-то это одно из старейших тайных обществ на земле.
Софи никогда о нем не слышала. Лэнгдон говорил теперь торопливо, взахлеб:
– Среди членов братства было немало выдающихся личностей. Боттичелли, сэр Исаак Ньютон, Виктор Гюго. – Он выдержал паузу, а затем со значением добавил: – И Леонардо да Винчи.
Софи вздрогнула.
– Да Винчи был членом тайного общества?
– Он даже возглавлял братство в период между 1510-м и 1519 годами. Наверное, отчасти именно этим и можно объяснить страстное увлечение вашего деда работами Леонардо. Этих двоих связывала принадлежность к братству, пусть даже они и были разделены веками. И все это прекрасно вписывается в общую картину поклонения богине, языческим символам и презрения к Церкви. У Приората Сиона накоплено немало документальных свидетельств их приверженности культу богини.
– Вы хотите сказать, эта группа была привержена языческому культу поклонения богине?
– Даже больше, чем просто культу. Но что гораздо важнее, они известны как хранители древнейшей тайны, что и делает их безмерно могущественными.
Софи отказывалась верить своим ушам. Тайный языческий культ? Братство возглавлялось Леонардо да Винчи? Это казалось полным абсурдом. И однако же... Мысленно она вернулась в прошлое, к той ночи, когда десять лет назад застала деда врасплох, стала свидетельницей того, что казалось ей абсолютно неприемлемым. Может, именно это объясняет?..
– Личности и имена ныне здравствующих членов братства строго засекречены, – сказал Лэнгдон. – Но инициалы и изображение цветка, которые вы видели еще ребенком, являются доказательством связи вашего деда с братством.
Выходит, поняла Софи, Лэнгдону известно о ее деде куда больше, чем можно было предположить. Этот американец мог бы поведать ей немало интересного, вот только теперь не время.
– Я не могу допустить, чтобы они схватили вас, Роберт. Нам так много надо обсудить! Бегите же! Бегите!
До Лэнгдона ее голос доносился словно издалека. Он и не думал никуда бежать. Он находился сейчас совсем в другом мире. В мире, где на поверхность всплывали древние тайны. В мире, где из теней выходили давно забытые всеми истории. Он не спеша, точно в замедленной съемке, повернул голову и взглянул туда, где в красноватой подсветке виднелась знаменитая картина.
Fleur-de-lis... цветок Лизы... Мона Лиза.
Все это как-то связано между собой, сплелось в неслышную симфонию тайны, отголоски которой доносятся сейчас до него. Тайны Приората Сиона и Леонардо да Винчи.
В нескольких милях от Лувра, на набережной за Домом инвалидов, вконец растерявшийся водитель грузовика стоял под прицелом автомата и наблюдал за тем, как капитан судебной полиции, взревев от ярости, швырнул кусок туалетного мыла в темные воды Сены.
 
 
Глава 24
 
  Сайлас, задрав голову, разглядывал египетский обелиск, стоявший в церкви Сен-Сюльпис. Мышцы и нервы были натянуты точно струны, казалось, каждая жилочка в нем пела от возбуждения. Он еще раз осмотрелся по сторонам – убедиться, что один в церкви. А затем опустился на колени перед обелиском, движимый вовсе не религиозным чувством, но простой физической необходимостью.
Краеугольный камень спрятан под линией Розы.
В основании обелиска церкви Сен-Сюльпис.
Стоя на коленях, Сайлас провел рукой по каменным плитам пола. Ни трещинки, ни какого-либо знака, указывающего на то, что плиту можно сдвинуть. И тогда он начал тихонько простукивать пол костяшками пальцев. Простукивал каждую плитку по отдельности, в особенности те, что вплотную примыкали к бронзовой полоске. И вот наконец одна из них откликнулась странным звуком.
Там, под плитой, полость!
Сайлас улыбнулся. Его жертвы не лгали.
Он поднялся с колен и начал осматривать помещение в поисках предмета, с помощью которого можно было бы сдвинуть плиту. Затаившаяся на хорах сестра Сандрин тихонько ахнула и тут же прикрыла рот ладошкой. Худшие ее опасения оправдались. Посетитель выдавал себя не за того, кем являлся в действительности. Этот странный монах из «Опус Деи» пришел в Сен-Сюльпис совсем с другой целью.
С секретным заданием.
Не у тебя одного есть секреты, подумала она.
Сестра Сандрин заведовала не только церковным имуществом. Она была стражем Сен-Сюльпис. Старинные колесики и винтики вновь пришли в движение. Прибытие незнакомца, его возня у обелиска – все это сигнал от братства.
Сигнал тревоги.
 
 
Глава 25
 
 

Посольство США в Париже размещалось в компактном комплексе зданий на авеню Габриэль, к северу от Елисейских полей. Эти три акра земли принадлежали Америке, что, в свою очередь, означало, что на всех граждан, оказавшихся на этой земле, распространяются те же законы и подлежат они той же защите, что и граждане, проживающие на территории Соединенных Штатов.
Ночная дежурная-оператор была погружена в чтение журнала «Тайм», когда от этого занятия ее отвлек телефонный звонок.
– Посольство США, – бросила она в трубку.
– Добрый вечер, – человек говорил по-английски с французским акцентом, – мне нужна ваша помощь. – Говоривший старался быть вежливым, но в тоне его явно улавливались командные и раздраженные нотки. – Мне сообщили, что на вашу автоматизированную систему для меня поступил звонок. На имя Лэнгдона. К сожалению, я забыл цифровой код доступа. Эти злосчастные три цифры. Если поможете, буду вам премного благодарен.
Девушка-оператор растерялась: – Простите, сэр. Но это послание, должно быть, поступило очень давно. Дело в том, что два года назад ту систему сняли из соображений безопасности. Кроме того, код доступа состоял из пяти цифр. А кто вам сказал, что для вас поступило сообщение?
– Так у вас нет автоматизированной системы приема звонков?
– Нет, сэр. Любое сообщение теперь записывается в бюро дежурным. Как, вы сказали, ваше имя?
Но мужчина уже повесил трубку.
Вконец обескураженный Безу Фаш брел по набережной Сены. Он был уверен, что Лэнгдон набирал какой-то местный городской номер, потом назвал код из трех цифр и выслушал запись. Но если Лэнгдон звонил не в посольство, куда, черт побери, он звонил?
Тут взгляд Фаша упал на мобильник, и он понял, что ответ в прямом смысле у него в руке. Ведь Лэнгдон пользовался моим телефоном!
Фаш нажал несколько клавиш и получил доступ в меню, представлявшее список недавно набранных телефонных номеров. И нашел номер, по которому звонил Лэнгдон. Парижский номер плюс код доступа из трех цифр. 454. Фаш тут же набрал.
После нескольких гудков он услышал женский голос.
– Bonjour, vous etes bien chez Sophie Neveu, – сообщил ему автоответчик. – Je suis absente pour le moment, mais...
У Фаша вся кровь прихлынула к лицу, пока он набирал код доступа – 4... 5... 4.

 
 
Глава 26
 
 

Несмотря на репутацию величайшего в мире произведения искусства, «Мона Лиза» была совсем небольшой картиной, размером тридцать один на двадцать один дюйм, то есть даже меньше репродукций с ее изображением, продававшихся в сувенирном киоске Лувра. Она висела на северо-западной стене за пуленепробиваемым стеклом толщиной два дюйма. Написана она была маслом по дереву, на популярной в те времена среди живописцев доске из тополя, а словно затягивающая полотно туманная дымка свидетельствовала об умении да Винчи пользоваться техникой сфумато, создававшей эффект плавного перехода одной формы в другую.
Обосновавшись в Лувре, «Мона Лиза» – или «Джоконда», как называли ее во Франции, – дважды похищалась. Последний раз – в 1911 году, когда она загадочным образом исчезла из «salle impenetrable»[35] Лувра под названием Ле салон карре. Парижане рыдали прямо на улицах и писали письма в газеты, умоляя воров вернуть похищенную картину. Два года спустя «Мону Лизу» обнаружили в гостиничном номере во Флоренции, спрятанную в сундук с двойным дном.
Лэнгдон, дав Софи ясно понять, что уходить никуда не собирается, вместе с ней двинулся к картине. «Мона Лиза» находилась ярдах в двадцати, а Софи уже включила фонарик, и тонкий голубоватый луч высвечивал пол впереди. Софи, точно минер с миноискателем, водила лучом, стараясь обнаружить следы люминесцентных чернил.
Шагая рядом с ней, Лэнгдон вдруг ощутил волнение – с ним так всегда бывало, когда предстояла встреча с выдающимся произведением искусства. Напрягая зрение, он всматривался сквозь красноватое освещение. Вот слева мелькнул восьмиугольный диван, издали он напоминал одинокий островок среди мерцающей глади паркета.
И вот Лэнгдон уже начал различать прямоугольник темного стекла на стене. Он знал, что за этим стеклом в гордом уединении находится самое прославленное живописное полотно в мире.
Лэнгдону было известно, что статус «Моны Лизы» как самой величайшей картины в мире не имеет ничего общего с загадочной улыбкой изображенной на ней женщины.
Не связан он был и с таинственными интерпретациями, приписываемыми ей искусствоведами разных времен. Все очень просто: «Мона Лиза» стала знаменита потому, что являлась наивысшим достижением Леонардо да Винчи как живописца. Путешествуя, он всегда возил картину с собой. А когда его спрашивали почему, отвечал, что ему трудно расстаться с этим самым возвышенным изображением женской красоты, принадлежавшим его кисти.
И все равно многие искусствоведы подозревали, что такая привязанность Леонардо да Винчи объясняется чем-то иным, нежели просто художественным совершенством. В действительности полотно являлось довольно стандартным портретом, исполненным в технике сфумато. И привязанность Леонардо к этому своему творению, как утверждали многие, имела куда более глубокие корни: в слоях краски крылось тайное послание. «Мона Лиза», по мнению ряда искусствоведов, являлась скрытой шуткой художника. Игривые аллюзии, которые вызывало это полотно, описаны во многих книгах по искусству, и тем не менее подавляющее большинство людей были склонны считать главной загадкой улыбку Джоконды.
Никакой тайны тут нет, думал Лэнгдон, приближаясь к картине и наблюдая за тем, как на стене все отчетливее вырисовываются очертания полотна. Абсолютно никакой тайны.
Не столь давно Лэнгдон объяснял тайну «Моны Лизы» довольно необычным слушателям – группе заключенных в федеральной тюрьме Эссекса. Семинар Лэнгдона был частью программы, разработанной в Гарварде и призванной нести культуру в самые отсталые слои населения, коими считались обитатели тюрем. «Культура для заключенных» – так называли эту программу коллеги Лэнгдона.
Лекция проходила в тюремной библиотеке. Лэнгдон демонстрировал слайды и делился тайнами «Моны Лизы» с группой заключенных-мужчин. К его удивлению, они слушали с интересом и отпускали хоть и грубоватые, но остроумные реплики.
– Можно заметить, – говорил Лэнгдон, расхаживая перед увеличенным изображением картины на стене, – что задний план, фон за ее лицом, неровный. – И он указал, где именно. – Да Винчи изобразил линию горизонта, и в левой части она у него значительно ниже, чем в правой.
– Под мухой был, что ли? – спросил один из слушателей. Лэнгдон усмехнулся:
– Нет. Да Винчи не слишком часто напивался. Это один из его маленьких фокусов. Понизив линию горизонта с сельским пейзажем в левой части картины, он зрительно увеличил лицо Моны Лизы. Весьма характерный для него прием. Ученые утверждают, что согласно концепции женского и мужского начал левая сторона всегда считалась женской, а правая – мужской. Ну и поскольку Да Винчи по своим взглядам был поклонником женственности, вот он и изобразил ее лицо более величественным благодаря искривлению горизонта.
– Я слышал, он лидером был, – сказал низкорослый мужчина с козлиной бородкой.
Лэнгдон поморщился:
– У историков неоднозначное мнение на сей счет. Но вообще-то вы правы. Да Винчи был гомосексуалистом.
– Так вот почему он баловался этими феминистскими штучками?
– Не совсем так. Да Винчи старался найти баланс между мужским и женским началами. Верил, что душу человека можно считать просвещенной лишь тогда, когда в ней счастливо уживаются оба начала.
– Как член с киской? – спросил кто-то.
Аудитория так и покатилась со смеху. Лэнгдон собрался было углубиться в этимологию слова «гермафродит», рассказать, что произошло оно из имен двух богов, Гермеса и Афродиты, но внутренний голос подсказал ему, что здесь этого делать не стоит.
– Скажите-ка, мистер Лэнгдон, – спросил какой-то мускулистый парень, – а правду говорят, что «Мона Лиза» – это портрет самого да Винчи в женской одежде? Так многие считают.
– Вполне возможно, – ответил Лэнгдон. – Да Винчи был большим шутником, к тому же компьютерный анализ «Моны Лизы» и автопортретов самого да Винчи подтверждает сходство этих двух лиц по основным антропометрическим показателям. Но что бы там ни замыслил да Винчи, – продолжил Лэнгдон, – его «Мона Лиза» не мужчина и не женщина. Она соединяет в себе противоположные свойства. Это слияние двух начал.
– Может, это вы так интеллигентно выражаетесь, как принято у вас в разных там гарвардах. Вместо того чтобы просто сказать: урод эта Мона Лиза и больше ничего!
Теперь уже Лэнгдон расхохотался:
– Возможно, вы правы. Но Леонардо да Винчи оставил нам ключ, подсказку на то, что в портрете соединяются противоположные свойства. Вы когда-нибудь слышали о египетском боге по имени Амон?
– Черт, еще бы! Конечно! – воскликнул какой-то здоровяк. – Это же бог мужской силы!
Лэнгдон был потрясен. – Так написано на каждой упаковке с презервативами «Амон». – Здоровяк ухмыльнулся. – И на ней еще нарисован парень с бараньей башкой, а ниже сказано, что это египетский бог плодовитости.
Лэнгдону была неизвестна эта марка, оставалось лишь порадоваться тому, что производители этого профилактического средства выбрали удачное название.
– Молодец! Да, Амона действительно изображали в виде мужчины с головой барана. Известна неразборчивость в связях этого животного, ну а изогнутые рога лишь призваны подчеркнуть напор и сокрушительную сексуальную силу. У нас таких мужчин называют на сленге «боец».
– Правда, что ли?
– Правда, – ответил Лэнгдон. – А известно ли вам, кем была партнерша Амона? Египетская богиня плодородия. Как ее звали?
Аудитория молчала.
– Изис, или Исида, – сказал Лэнгдон и взял кусок мела. – Итак, у нас имеется бог-мужчина, Амон. – Он написал на доске ото слово. – И богиня-женщина, Изис. В древности ее имя египтяне отражали пиктограммой, которую можно прочесть как Л' ИЗА.
Лэнгдон дописал и отступил на шаг от доски.
АМОН Л' ИЗА
– Ну, смекаете, что у нас получилось? – спросил он.
– Мона Лиза... святый Боже! – ахнул кто-то из заключенных. Лэнгдон кивнул:
– Так что, как видите, джентльмены, не только лицо Моны Лизы представляет собой загадку. Само ее имя является анаграммой божественного слияния двух начал, мужского и женского. Это и есть маленький секрет да Винчи, именно поэтому Мона Лиза так загадочно улыбается нам. Будто знает нечто особенное, недоступное больше никому.
– Дедушка был здесь! – воскликнула Софи и резко опустились на колени футах в десяти от картины. И указала на высвеченное фонариком на паркетном полу пятно.
Сначала Лэнгдон ничего не увидел. Затем, опустившись на колени рядом с ней, разглядел крошечную капельку высохшей жидкости, издававшую слабое свечение. Что это? Чернила? И тут он вспомнил, как обычно используются специальные маркеры. Кровь! Софи права. Перед смертью Жак Соньер действительно нанес визит «Моне Лизе».
– Он бы сюда просто так не пришел, – прошептала Софи и поднялась. – Знаю, где-то здесь он оставил мне еще одно сообщение. – Она подбежала к картине и осветила пол прямо под ней. Потом начала водить лучиком света по голому паркету. – Здесь ничего!
В этот момент Лэнгдон различил на пуленепробиваемом стекле какое-то слабое свечение. Взял Софи за руку и медленно притянул ее к себе. Теперь оба они смотрели на картину.
И застыли, точно громом пораженные.
На стекле поперек лица Джоконды высвечивались красным шесть слов.

 
 
Глава 27
 
 

Сидя за столом в кабинете Жака Соньера, Колле прижимал трубку к уху и недоверчиво щурился. Правильно ли я понял Фаша?
– В куске мыла? Но как Лэнгдон мог узнать о маячке?
– Софи Невё, – ответил Фаш. – Это она ему сказала.
– Но зачем?
– Чертовски хороший вопрос, но я только что слышал запись, подтверждающую, что именно она помогла ему сорваться с крючка.
На миг Колле лишился дара речи. О чем только думала эта Невё? И у Фаша есть доказательства, подтверждающие, что она сорвала операцию судебной полиции? Софи Невё следует не просто уволить, ее надо отдать под суд!
– Но, капитан... а где сейчас Лэнгдон?
– Там, в музее, где-нибудь еще сработала сигнализация? – Нет, сэр.
– И ни один человек не пролезал под решеткой у входа в Большую галерею?
– Нет. Мы поставили там охранника музея. Как вы приказали. – Ладно. В таком случае Лэнгдон должен быть где-то в Большой галерее.
– Здесь, у нас? Но что ему тут делать?
– Охранник Лувра вооружен?
– Да, сэр. Он старший по званию.
– Отзовите его, – скомандовал Фаш. – Всех людей надо бросить на охрану выходов из здания. Чтобы расставить моих людей по периметру, понадобится несколько минут. И я не хочу, чтобы Лэнгдон ускользнул. – Фаш умолк и после паузы добавил: – И еще скажите охране, что агент Невё, по всей видимости, где-то с ним. С Лэнгдоном.
– А я думал, агент Невё ушла.
– Вы что, видели, как она выходила?
– Нет, сэр, но...
– Никто из наших людей, дежуривших на улице, тоже не видел, как она выходила. А вот как входила – видели.
Колле был просто потрясен наглостью и безрассудством Невё. Неужели она еще в здании?
– Давайте действуйте! – рявкнул Фаш. – Ко времени, когда вернусь, чтоб Лэнгдон и Невё были у вас в наручниках!
Водителя грузовика отпустили, и Фаш принялся инструктировать своих людей. Роберт Лэнгдон доставил им сегодня немало хлопот. А с учетом того, что теперь ему помогает агент Невё, пинать его в угол будет труднее, чем он предполагал.
И Фаш решил не рисковать.
Половину своих людей он отправил обратно к Лувру следить за всеми входами и выходами. А остальных послал к единственному месту в Париже, которое могло бы служить Лэнгдону безопасным пристанищем.

 
 
Глава 28
 
  Лэнгдон с изумлением разглядывал шесть слов, начертанных на пуленепробиваемом стекле. Казалось, они парят в воздухе, отбрасывая неровную тень на загадочную улыбку Моны Лизы. – Приорат, – прошептал Лэнгдон. – Еще одно доказательство, что ваш дед был членом братства!
Софи взглянула на него с недоумением:
– Вам понятно, что это?
– Да, – рассеянно кивнул Лэнгдон, погруженный в собственные мысли. – Это провозглашение одного из самых фундаментальных философских принципов братства!
Софи растерянно взирала на отсвечивающие красным слова, выведенные поперек лица Моны Лизы:
ТАК ТЕМЕН ОБМАННЫЙ ХОД МЫСЛИ ЧЕЛОВЕКА
– Дело в том, Софи, – сказал Лэнгдон, – что традиция поклонения богине была основана у братства на веровании, что могущественные люди эпохи раннего христианства «обманывали» мир, пропагандируя лживые идеи. Идеи, обесценивающие значение женского начала и возвышающие значение начала мужского.
Софи не ответила, молча глядя на слова.
– Приорат Сиона считал, что Константину[36] и его преемникам по мужской линии удалось отвратить мир от языческого матриархата и насадить патриархальное христианство. И делали они это, развернув пропагандистскую кампанию, где демонизировалось священное женское начало, что привело к исчезновению богини из современной религии.
На лице Софи отразилось сомнение.
– Дед послал меня сюда, чтобы я нашла эту запись. Наверняка он хотел сказать нечто большее.
Лэнгдон понял, что она имеет в виду. Она считает, что есть еще один код. Но есть ли в этой фразе какой-то потаенный смысл, он пока не знал.
Так темен обманный ход мысли человека, повторил он про себя. Вот уж воистину темен.
Никто не посмел бы отрицать то огромное благо, которое привносит Христианская церковь в беспокойный современный мир, и тем не менее история Церкви полна насилия и обмана. Кровавые крестовые походы с целью обратить язычников в христианство и уничтожить религии, связанные с поклонением женскому началу, длились на протяжении трех веков, и методы подавления инакомыслия были чрезвычайно жестоки.
Католическая инквизиция опубликовала книгу, которую без преувеличения можно назвать самой кровавой в истории человечества. Называлась она «Malleus Maleficarum», или в переводе с латинского «Молот ведьм». Книга предупреждала мир об «опасности свободомыслия среди женщин», а также инструктировала священников, как находить, пытать и уничтожать ведьм. К числу «ведьм» Христианская церковь того времени относила всех женщин-ученых, женщин-священников, цыганок, любительниц мистики и природы, собирательниц трав, вообще любую женщину, «выказывающую подозрительное пристрастие к миру Природы». Повитух тоже убивали – за их еретическую практику использовать различные снадобья для облегчения болей у рожениц. По утверждениям Церкви, эти страдания даны им свыше как наказание Господне за первородный грех Евы, посмевшей вкусить от Древа познания. За три века охоты за ведьмами Церковь сожгла на кострах пять миллионов женщин!
Пропаганда и кровопролитие дали свои плоды. Сегодняшний мир – живое тому доказательство.
Женщинам, считавшимся прежде воплощением священного духовного начала, запрещено занимать высокие должности. На свете не существует женщин-раввинов, католических священников, исламских муфтиев. Считавшийся некогда священным акт естественного сексуального слияния мужчины и женщины, через который оба они соединяются не только телом, но и духом, ныне признан постыдным. Мужчины в сутанах и рясах боятся даже собственных вполне естественных сексуальных порывов, считают их происками самого дьявола, который совращает их через свою верную пособницу... женщину.
Даже женские организации с «левым уклоном» не избежали гонений со стороны Церкви. Во Франции и Италии само слово «левый» – gauche и sinistre – приобрело негативный оттенок, в то время как слово «правый» стало почти полным синонимом правоты, правильности, праведности. По сей день радикально мыслящих политиков называют левым крылом, иррациональное мышление – левым, а слово sinistre переводится как «плохой», «дурной», «злой».
Дни богини были сочтены. Маятник качнулся в другую сторону. Мать Земля стала мужским миром, боги разрушения и войны наверстывали упущенное. Подавляемое на протяжении двух тысячелетий мужское эго вырвалось на свободу. Приорат Сиона считал, что изничтожение священного женского начала в современной жизни вызвало феномен, который американские индейцы племени хопи называли «койянискватси» – «жизнь вне равновесия», подчеркивая тем самым нестабильность ситуации в мире, страдающем от войн, обилия женоненавистнических обществ и все растущего пренебрежения к Матери Земле.
– Роберт, – шепнула Софи, – кажется, сюда кто-то идет! Тут и он услышал шаги в коридоре. Они приближались.
– Сюда! – прошипела Софи, выключив фонарик, и Лэнгдон тут же перестал ее видеть.
На секунду он совершенно ослеп. Сюда? Это куда же? Но затем глаза освоились с темнотой, и он разглядел силуэт Софи, она бежала к центру комнаты и через мгновение нырнула за большой восьмиугольный диван. Он был готов бежать следом, но его остановил грозный возглас.
– Arretez![37] – скомандовал человек в дверях.
Агент из службы безопасности Лувра вошел в Саль де Эта с револьвером на изготовку. Он целился прямо в грудь Лэнгдону. Лэнгдон чисто инстинктивным жестом поднял руки.
– Couchez-vous! – громко скомандовал мужчина. – Ложись!
И через секунду Лэнгдон оказался на полу, лицом вниз. Агент подскочил и ударом ботинка заставил его раздвинуть ноги и руки.
– Mauvaise idee[38], Monsieur Langdon, – сказал он и вдавил дуло револьвера в спину Лэнгдону. – Mauvaise idee.
Лежа лицом к полу, с нелепо раскинутыми руками и ногами, Лэнгдон не удержался от ироничного сравнения. Прямо как Витрувианский человек, подумал он. Только лицом вниз.
 
 
Глава 29
 
  Сайлас взял тяжелый железный подсвечник с алтаря и вернулся к обелиску. Вполне подходящий инструмент, его можно использовать в качестве рычага. Разглядывая серую мраморную плиту, под которой была пустота, он вдруг понял, что вскрыть пол, не наделав шума, не удастся.
Железо по мрамору. Эхо разнесет удары по всей церкви.
Что, если монахиня услышит? Она сейчас, наверное, спит. Но грохот разбудит ее. В таких делах Сайлас предпочитал не рисковать. И начал озираться в поисках какой-нибудь тряпки, которой можно обернуть железный наконечник. Но не увидел ничего подходящего, кроме покрывала на алтаре. Как-то неловко было его снимать. Моя сутана, подумал он. Зная, что в церкви он один, Сайлас развязал шнур, стягивающий сутану у горла, и она тут же соскользнула с тела и упала на пол. Он слегка поморщился от боли – грубая шероховатая ткань задела свежие раны на спине.
Теперь он был наг, не считая некоего подобия набедренной повязки из свивальника. Сайлас обернул краем сутаны конец железного прута. Затем примерился и нанес удар прямо по центру серой плитки. Раздался приглушенный стук. Камень выдержал. Он ударил еще раз. Снова глухой стук, только на сей раз сопровождаемый треском. С третьего удара удалось наконец расколоть мраморную плиту, ее кусочки разлетелись по полу, часть провалилась в углубление под камнем.
Тайник!
Осторожно освободив отверстие от осколков камня, Сайлас заглянул в него. Потом опустился на колени, кровь стучала в висках. И сунул в тайник белую обнаженную руку.
Сперва ничего найти не удавалось. Повсюду просто гладкий холодный камень. Затем он продвинул руку дальше, под линию Розы, и что-то нащупал! Толстый прямоугольный предмет, на ощупь тоже похожий на камень. Он ухватил его кончиками пальцев и осторожно вытянул. Поднялся с колен и, держа находку на ладони, внимательно разглядывал ее. Грубо обработанный кусок камня, а на нем выцарапаны какие-то слова. На секунду Сайлас ощутил себя новым Моисеем.
Но, прочитав слова на камне, удивился. Он считал, что краеугольный камень окажется картой или же целой комбинацией указаний направления, возможно, даже закодированной. Однако надпись на камне поражала простотой и лаконичностью:
ИОВ 38: 11
Цитата из Библии? Сайлас был просто потрясен примитивностью своей находки. В тайнике, на поиски которого потрачено столько сил, всего лишь цитата из Библии? Да, братство ни перед чем не остановится, чтоб поглумиться над правоверными!
Иов. Глава тридцать восьмая. Стих одиннадцатый.
Сайлас не помнил наизусть одиннадцатого стиха этой главы, но знал, что в Книге Иова рассказывается о человеке, чья вера в Господа подверглась нескольким тяжелым испытаниям. Что ж, это как раз наш случай, подумал он, и в сердце его вновь возродилась надежда.
Он еще раз взглянул на линию Розы и улыбнулся. Затем посмотрел через плечо. На главном алтаре на позолоченной подставке стояла огромная, переплетенная в кожу Библия.
Сидевшая наверху, на хорах, сестра Сандрин дрожала мелкой дрожью. Всего лишь несколько минут назад она была готова бежать и исполнить свой долг, но тут пришелец внезапно скинул сутану. Она увидела его алебастрово-белую кожу и содрогнулась от ужаса и изумления. Вся его широкая белая спина была сплошь в кровавых шрамах. Даже отсюда было видно, что раны свежие.
Этого человека безжалостно пороли хлыстом!
Она также заметила и кровавый круг на бедре, что оставила подвязка с шипами. Что это за Бог такой, которому угодно, чтобы плоть человеческая подвергалась подобным мукам? Heт, сестра Сандрин просто отказывалась понимать ритуалы, практиковавшиеся членами «Опус Деи». Но сейчас это беспокоило ее меньше всего. «Опус Деи» ищет краеугольный камень! Как они узнали о нем, сестра не представляла и знала, что раздумывать об этом сейчас просто некогда.
Окровавленный монах спокойно надел сутану, затем расправил складки ткани и, сжимая в руке находку, двинулся к алтарю, где находилась Библия.
Стараясь не дышать, сестра Сандрин вышла с хоров и устремилась вниз по лестнице, к себе в келью. Оказавшись в комнате, подбежала к деревянной кровати, опустилась перед ней на колени и вытащила из самого дальнего угла запечатанный конверт, который сама спрятала здесь три года назад.
Торопливо вскрыла его и увидела четыре парижских телефонных номера.
Дрожащей рукой она принялась накручивать диск. Сайлас положил камень на алтарь и снял тяжелую Библию в кожаном переплете с подставки. Он стал торопливо перелистывать страницы, мельком отметив, что его длинные белые пальцы вспотели от возбуждения. И вот наконец он нашел в Ветхом Завете Книгу Иова. Так, теперь глава тридцать восьмая. Вот она. Он вел указательным пальцем вдоль колонки с текстом, заранее предвкушая торжество при виде заветных слов.
Они укажут нам путь!
Отыскав стих одиннадцатый, Сайлас прочел текст. Всего несколько слов. Смутился, растерялся, прочел их еще раз и понял, что произошло нечто ужасное. Стих гласил:
... ДОСЕЛЕ ДОЙДЕШЬ, И НЕ ПЕРЕЙДЕШЬ, И ЗДЕСЬ ПРЕДЕЛ НАДМЕННЫМ ВОЛНАМ ТВОИМ.
 
 
Глава 30
 
  Начальник охраны Клод Груар так и кипел от ярости, стоя над распростертым на полу перед «Моной Лизой» арестованным. Этот ублюдок посмел убить Жака Соньера! Для Клода и его людей Соньер был как отец родной.
Больше всего на свете в этот момент Груару хотелось нажать на спусковой крючок и выстрелить в спину Роберту Лэнгдону. Ему, как начальнику музейной охраны, разрешалось носить огнестрельное оружие. Но он тут же напомнил себе, что быстрая смерть от пули – слишком уж легкий выход для негодяя в сравнении с теми муками и унижениями, которым подвергнет его Фаш, а затем и пенитенциарная система французского правосудия.
Клод выхватил из-за пояса радиопереговорное устройство и попытался связаться со своими людьми, чтобы прислали подмогу. Нo в трубке раздавалось лишь потрескивание. Дополнительно установленное в этом зале охранное электронное оборудование создавало помехи. Ладно, иду к двери. Продолжая целиться в спину Лэнгдону, Груар начал пятиться к выходу. Сделал шага два и вдруг застыл как вкопанный. Что это, черт побери?
В центре комнаты материализовался какой-то смутный объект. Силуэт. Так, значит, в зале находится кто-то еще? Да, то была женщина, она быстро надвигалась на него слева. А впереди нее плясал и подпрыгивал узкий красноватый лучик света. Она водила им по полу, точно пыталась что-то найти.
– Qui est la?[39] – окликнул женщину Груар. Сердце его бешено билось. Он не знал, в кого теперь целиться, куда бежать.
– НТП, – спокойно ответила женщина, продолжая осматривать пол с помощью фонарика.
Научно-технический отдел полиции. Начальник охраны весь вспотел. Я думал, все агенты уже ушли! Теперь он узнал фонарик с ультрафиолетовым лучом, вспомнил, что точно такие же использовали здесь агенты судебной полиции. И все же не понимал, что техническая служба пытается отыскать здесь.
– Votre nom! – взревел начальник охраны, инстинктивно чувствуя, что здесь что-то не так. – Repondez![40]
– C'est moi[41], – спокойно ответил ему женский голос по-французски. – Софи Невё.
Это имя определенно было знакомо Клоду Груару. Ах, ну да, конечно, Софи Невё! Вроде бы так звали внучку Жака Соньера? Она приходила сюда совсем еще маленькой девочкой, но с тех пор прошло много лет. Да нет, быть того не может, чтобы она! Если эта женщина и есть Софи Невё, тем меньше оснований доверять ей. Груар был наслышан о полном разрыве Соньера со своей внучкой.
– Вы меня знаете! – крикнула женщина. – И Роберт Лэнгдон не убивал моего деда! Можете мне поверить!
Но начальник охраны не был склонен принимать это на веру. Надо вызвать подкрепление! Снова попробовал связаться со своими людьми по радиопередатчику, и снова в ответ лишь потрескивание. Вход находился в добрых двадцати ярдах у него за спиной, и тогда Груар начал медленно, шаг за шагом пятиться к двери, нацелив револьвер на мужчину, распростертого на полу. Еще шаг, и тут вдруг он увидел, что женщина прошла по залу, а затем, включив ультрафиолетовый фонарик, принялась осматривать большое полотно, висевшее напротив «Моны Лизы».
Сообразив, что это за картина, Груар тихо ахнул.
Что, черт побери, она делает?
Софи Невё почувствовала, что на лбу у нее выступил холодный пот. Лэнгдон по-прежнему лежал на полу, раскинув руки и ноги. Держись, Роберт. Я уже почти у цели. Понимая, что охранник ни за что в них не выстрелит, Софи перенесла свое внимание на главное: начала тщательно осматривать все вокруг шедевра – еще одной картины Леонардо да Винчи. Но даже специальное ультрафиолетовое освещение не помогло обнаружить ничего интересного ни на полу, ни на стенах, ни на самом полотне.
Здесь точно должно что-то быть!
Софи была уверена, что правильно поняла намерения деда.
А какой еще был у него выход?
Шедевр, который она осматривала, был довольно большим полотном высотой в пять футов. Да Винчи изобразил на нем весьма причудливую сцену. Деву Марию, сидящую в какой-то неуклюжей позе, младенца Иисуса, Иоанна Крестителя и ангела Уриеля – все они размещались на острых скалах. Когда Софи была еще маленькой девочкой, каждый осмотр «Моны Лизы» заканчивался тем, что дед тащил ее к этой картине, висевшей напротив.
Я здесь, дедуля! Но не вижу пока ничего!
Софи слышала, как начальник охраны вновь попытался связаться по рации со своими людьми.
Думай же, думай!
Мысленно она представила надпись на стекле перед «Моной Лизой». Так темен обманный ход мысли человека. Перед полотном, которое она рассматривала, не было защитного пуленепробиваемого стекла, так что писать было просто не на чем, к тому же Софи знала, что дед никогда бы не осквернил картину надписью поверх краски. Тут ее осенило. По крайней мере снаружи. Она полпяла глаза и принялась рассматривать длинные шнуры, свисавшие с потолка, на которых держалось полотно.
Может, здесь? Ухватив раму за левый край, Софи притянула картину к себе. Потом заглянула за картину и, включив фонарик, стала осматривать ее оборотную сторону. Нескольких секунд было достаточно, чтобы понять: на сей раз интуиция подвела. Задняя сторона картины была девственно чиста. Никакого текста не высветилось, лишь мелкие темные точечки и пятна на состарившемся холсте и...
Нет, погоди-ка!
Софи заметила, как в нижней части деревянной рамы, в том месте, где к ней прилегало полотно, что-то блеснуло. Предмет был маленький и почти полностью провалился в щель между рамой и полотном. Свисал лишь кончик золотой цепочки.
К своему изумлению, Софи обнаружила на цепочке знакомый золотой ключик, верхняя часть которого представляла собой крест с гербом. Последний раз она видела его, когда ей должно было исполниться девять. Fleur-de-lis с загадочными инициалами P. S. И тут Софи словно услышала голос призрака, дед нашептывал ей на ушко: Придет время, и ключик будет твоим. К горлу подкатил ком, она поняла, что, умирая, дед сдержал свое обещание. Этот ключ открывает шкатулку, сказал он тогда, где я храню много разных секретов.
Только теперь Софи поняла, что смыслом затеянной сегодня дедом игры в слова было обнаружение этого ключа. Ключ был при нем, когда его убивали. Не желая, чтобы он попал в руки полиции, дед спрятал его за этой картиной. И чтобы отыскать его, требовалась не только недюжинная смекалка. Для этого надо было родиться Софи Невё.
– Аu secours![42] – крикнул охранник.
Софи выдернула цепочку с ключом и сунула ее в карман вместе с фонариком. Выглянула из-за рамы и увидела, как охранник отчаянно пытается связаться с кем-то по рации. Он направлялся к выходу, продолжая целиться в лежавшего на полу Лэнгдона.
– Аu secours! – снова крикнул он.
В ответ лишь треск и невнятные шумы.
Он ничего не может сообщить, догадалась Софи, вспомнив, что туристы с мобильными телефонами, пришедшие в этот зал, напрасно пытались дозвониться домой, чтобы сообщить радостную новость: они наконец увидели «Мону Лизу». Стены зала были так напичканы проводами охранных устройств, что телефоны работали только на выходе из помещения. Теперь охранник поспешно направлялся к двери, и Софи поняла, что надо действовать незамедлительно.
Большое полотно было прекрасным укрытием, и Софи подумала, что второй раз за сегодняшний день Леонардо да Винчи может прийти ей на помощь.
Еще несколько метров, сказал себе Груар, продолжая целиться в Лэнгдона.
– Arretez! Ou je la detruis![43] – Эхо от женского крика разнеслось по всему залу.
Груар обернулся и похолодел.
– Mon dieu, non![44]
В красноватом тумане он видел, как женщина сняла большую картину со стены и выставила перед собой, как щит. Картина прикрывала ее почти полностью. Первой мыслью Груара было: почему не сработала сигнализация? Но затем он вспомнил, что кабельные датчики, ведущие к отдельным экспонатам, сегодня еще не включали. Что она делает?!
Охранник похолодел.
Полотно вспучилось посередине, смутные очертания Девы Марии, младенца Иисуса и Иоанна Крестителя исказились.
– Non! – вскричал Груар, в ужасе наблюдая за тем, какой ущерб наносится бесценному полотну да Винчи. Женщина вдавливала колено в самый центр полотна. – NON!
Груар развернулся и прицелился в женщину, но тут же сообразил, что это пустая угроза. Картина представляла собой надежный щит – ведь стоимость ее равнялась шести миллионам долларов.
Не могу же я всадить пулю в да Винчи!
– Оружие и рацию на пол! – спокойно скомандовала женщина по-французски. – Иначе продавлю полотно коленом. Полагаю, ты знаешь, как бы отнесся к этому мой дед.
У несчастного просто голова пошла кругом.
– Пожалуйста... не надо! Ведь это «Мадонна в гроте»! – И он бросил на пол рацию и револьвер и поднял руки вверх.
– Спасибо, – сказала женщина. – А теперь делай, что тебе говорят, и все будет хорошо.
 
     
  Несколько секунд спустя Лэнгдон с бешено бьющимся сердцем мчался вместе с Софи вниз по пожарной лестнице. Ни один из них не произнес ни слова с тех пор, как они выбежали из зала, где висела «Мона Лиза» и лежал на полу дрожащий от злобы и страха охранник Лувра. Теперь уже Лэнгдон крепко сжимал его револьвер в руке и не мог дождаться, когда же наконец от него избавится. Револьвер казался ему страшно тяжелым, от него так и веяло опасностью.
Перепрыгивая сразу через две ступеньки, Лэнгдон пытался сообразить, понимала ли Софи, насколько бесценным было полотно, которое она едва не погубила. Картина да Винчи, за которой она пряталась, также как и «Мона Лиза», изобиловала, по мнению большинства искусствоведов, тайными языческими символами.
– А вы выбрали ценного заложника, – бросил он на бегу.
– «Мадонна в гроте», – ответила Софи. – Но я ее не выбирала, мой дед сделал это. Оставил мне одну маленькую вещичку за рамой.
Лэнгдон удивленно покосился на нее:
– Что? Но как вы узнали, что предмет этот спрятан именно там? Почему «Мадонна в гроте»?
– Так темен обманный ход мысли человека! – Она торжествующе улыбнулась. – Мне не удалось разгадать двух первых анаграмм, Роберт. Но уж с третьей я просто обязана справиться.
 
 
Глава 31
 
  – Они мертвы! – говорила в телефонную трубку сестра Сандрин. Слова эти предназначались для автоответчика. – Пожалуйста, снимите трубку. Они все мертвы!
Ее звонки по первым трем телефонным номерам из списка принесли ужасные вести – истерически рыдающая вдова, детектив, вызванный на место преступления, мрачный священник, утешающий осиротевшую семью. Все трое связных были мертвы. И теперь она звонила по четвертому, последнему в списке номеру, по которому разрешалось звонить лишь в том случае, если с первыми тремя ничего не получится. И нарвалась на автоответчик. Причем голос, звучавший в трубке, не назвал имени абонента, лишь просил звонившего оставить сообщение.
– Пол взломан! – умоляющим голосом бормотала она. – Остальные трое мертвы.
Сестра Сандрин не была знакома лично с владельцами четырех телефонных номеров, но по этим номерам, надежно спрятанным под кроватью, разрешалось звонить лишь в одном случае.
Если пол взломают и найдут тайник, инструктировал ее мужчина с не запоминающейся внешностью, это означает, что верхний эшелон понес потери. Что по крайней мере одному из нас угрожали смертью и он был вынужден солгать. Вам следует обзвонить всех. Предупредить остальных. И уж постарайтесь не подвести нас.
То был сигнал тревоги. Надежный и безопасный способ предупредить своих. План поразил ее своей простотой, еще когда она впервые узнала о нем. Если хотя бы один из братьев подвергнется смертельной опасности, он может солгать. И эта ложь тут же включает механизм, призванный предупредить остальных. Впрочем, сегодня опасности, похоже, подверглись сразу трое.
– Пожалуйста, ответьте, – отчаянным шепотом бормотала она в трубку. – Где же вы, где?..
– А ну брось трубку! – вдруг рявкнул у нее за спиной мужчина.
Сестра Сандрин вздрогнула и обернулась. В дверях стоял монах, сжимая в руке тяжелую железную подставку от подсвечника. Дрожа всем телом, она медленно опустила трубку на рычаг.
– Все они мертвы, – сказал монах. – Все четверо. И они меня обдурили. А ну-ка говори, где краеугольный камень?
– Но я не знаю! – совершенно искренне ответила сестра Сандрин. – Эту тайну хранили другие. – Те, что теперь мертвы.
Мужчина начал приближаться к ней, не выпуская подставку из мертвенно-белых рук.
– Ведь ты сестра Церкви! И служишь этим негодяям?
– Иисус поведал нам множество истин, – храбро ответила сестра Сандрин. – Но что-то ни одной из этих истин в действиях «Опус Деи» я не наблюдаю.
Монах яростно сверкнул красными глазами. И замахнулся, зажав в кулаке подставку, точно биту. Сестра Сандрин рухнула на пол, и последней ее мыслью было отчаянное:
Все четверо мертвы.
Драгоценная тайна потеряна навсегда.
 
 
Глава 32
 
  От пронзительного воя сигнализации в западном крыле Лувра снялись с насиженных мест и разлетелись все голуби, обитавшие в саду Тюильри. Софи и Лэнгдон выбежали в парижскую ночь из-под козырька над входом в здание. И бросились бежать через площадь к машине Софи. Вдали завывали сирены полицейских автомобилей.
– Вон она! – крикнула Софи. И указала на красную тупоносенькую малолитражку, припаркованную через площадь.
Да она никак шутит? Такой маленькой машинки Лэнгдон еще никогда не видел.
– Называется «смарт», – пояснила Софи. – Ест всего литр на сто километров.
Лэнгдон едва успел втиснуться на переднее сиденье, когда Софи включила зажигание и резким рывком послала машину вперед, через каменный бордюр, на разделительную полосу, выложенную гравием. Затем она промчалась по тротуару и выехала на проезжую часть, образующую небольшой круг перед Карузель де Лувр.
На секунду Лэнгдону показалось, что сейчас Софи, желая срезать угол, помчится прямо вперед, через живую изгородь, и пересечет круг с газоном по центру.
– Нет! – крикнул Лэнгдон, зная, что кусты, образующие изгородь, высажены, чтобы замаскировать глубокую впадину, так называемую перевернутую пирамиду, которую он видел сегодня раньше из окон музея. Миниатюрную машинку Софи она проглотила бы мгновенно. К счастью, Софи выбрала более привычный маршрут, резко крутанула руль вправо, проехала примерно с полкруга и выбралась на дорогу, ведущую на север. А затем, прибавив скорость, помчалась по направлению к рю де Риволи.
Вой полицейских сирен становился все громче, стремительно нарастал у них за спиной, и теперь Лэнгдон видел в боковом зеркальце свет фар. Мотор «смарта» заверещал, словно в знак протеста, когда Софи выжала педаль акселератора до упора, стремясь поскорее убраться как можно дальше от Лувра. Впереди, ярдах в пятидесяти, на перекрестке с Риволи, загорелся красный. Тихо чертыхнувшись, Софи продолжала мчаться вперед. Лэнгдон весь напрягся. – Софи!..
Подъезжая к перекрестку, она лишь слегка сбросила скорость, мигнула фарами, посмотрела по сторонам, затем снова до отказа выжала акселератор и, резко свернув влево, выехала через пустой перекресток на Риволи. Промчавшись по этой улице примерно с четверть мили к западу, Софи перестроилась в правый крайний ряд. И вскоре они выехали на широкую авеню Елисейских полей.
Лэнгдон повернулся на тесном сиденье и посмотрел в заднее окно в сторону Лувра. Похоже, полицейские их не преследовали. Голубые огоньки стекались к площади перед музеем.
Немного успокоившись, Лэнгдон заметил:
– Это было очень занимательно.
Софи, видно, не слышала его слов. Глаза ее были устремлены вперед, на просторную проезжую часть Елисейских полей. По обеим сторонам примерно на две мили тянулись витрины роскошных магазинов, именно поэтому улицу часто называли Пятой авеню Парижа. Посольство США находилось теперь в миле от них, и Лэнгдон расслабленно откинулся на спинку сиденья.
Так темен обманный ход мысли человека.
Да, в сообразительности Софи не откажешь.
«Мадонна в гроте».
Софи сказала, дед оставил ей что-то за рамой картины. Последнее послание? Лэнгдон не мог не восхищаться изощренностью, с которой Соньер выбрал этот последний тайник. «Мадонна в гроте» была еще одним недостающим звеном в сегодняшней цепи символов. Казалось, каждым своим шагом Соньер словно демонстрировал увлеченность темной и мистической стороной творчества да Винчи.
Заказ на написание «Мадонны в гроте» Леонардо да Винчи получил от Братства непорочного зачатия; им нужна была роспись центральной части алтаря в церкви Сан-Франческо в Милане. Монахини дали Леонардо все необходимые размеры, а также примерный сюжет: на картине должны были быть изображены Дева Мария, младенец Иоанн Креститель, ангел и младенец Иисус. Сколь ни покажется странным, но на картине художника вопреки привычным канонам именно младенец Иоанн благословлял Иисуса... а Иисус полностью ему подчинялся! Мало того, Мария держала одну руку высоко поднятой над головой младенца Иоанна, и жест этот выглядел угрожающим. Пальцы походили на когти орла, готовые впиться в чью-то невидимую голову. И наконец, там присутствовал еще один пугающий образ: находившийся прямо под хищно согнутыми пальцами Марии Уриель словно намеревался ребром ладони отсечь эту невидимую голову, попавшую в когти Девы Марии.
Студенты Лэнгдона всегда с удивлением узнавали, что позже да Винчи все-таки ублажил Братство непорочного зачатия, написав второй, «смягченный» вариант той же картины, «Мадонны в гроте», где все изображалось в более ортодоксальной манере. Второй вариант находился теперь в Лондонской национальной галерее и носил другое название – «Мадонна в скалах». Но сам Лэнгдон предпочитал более интригующий луврский вариант.
Софи гнала машину по Елисейским полям, и Лэнгдон спросил:
– Картина... Что было за ней спрятано? Она не сводила глаз с дороги.
– Позже покажу. Когда будем в безопасности, в посольстве.
– Покажете? – удивился Лэнгдон. – Так он оставил вам вполне осязаемый предмет?
Софи кивнула:
– Да. Украшенный геральдической лилией и инициалами P. S.
Лэнгдон ушам своим не верил.
Мы прорвемся, думала Софи, резко сворачивая вправо. Вот машина пронеслась мимо фешенебельного отеля «Де Крийон», и они оказались в обсаженном деревьями так называемом дипломатическом районе Парижа. До посольства оставалось меньше мили. Теперь можно вздохнуть спокойно.
Даже во время езды Софи продолжала размышлять о ключе, что лежал у нее в кармане. Вспоминала о том, как впервые увидела его много лет назад и как поразил ее тогда этот ключ с вмятинами вместо обычных зубчиков, украшенный равносторонним крестом, геральдическим рисунком и двумя буквами – P. S.
Хотя за долгие годы, прошедшие с тех пор, Софи редко вспоминала о дедовском ключе, работа в полицейском управлении научила ее многому, в том числе и средствам, с помощью которых обеспечивается безопасность. И теперь необычная форма ключа уже не казалась столь загадочной. Матрица, сработанная с помощью лазера. Дубликат такого ключа практически невозможно изготовить. Не имеющий обычных зубчиков, ключ такого типа обладал рядом выжженных лазером мелких углублений, и реагировало на них только специальное электронное устройство замка. Если устройство определяло, что шестиугольные углубления расположены правильно, в определенном порядке, замок открывался.
Софи не представляла, что именно может открыть этот ключ, но чувствовала: и здесь ей может помочь Роберт. Ведь он умудрился описать выгравированную на ключе эмблему, даже ни разу не видев его. Крест наверху означал, что ключ, по всей видимости, принадлежал какой-то христианской организации. Однако Софи не знала церквей, где могли бы использовать такие изготовленные при помощи лазера матричные ключи.
Кроме того, мой дед вовсе не был христианином...
Доказательство тому Софи получила десять лет назад. И в том по иронии судьбы ей помог другой ключ – правда, вполне обычный. Именно с его помощью она и узнала правду.
В тот теплый весенний день она прилетела в Париж. Самолет приземлился в аэропорту Шарль де Голль. Софи взяла такси и отравилась домой. Как же обрадуется и удивится дедуля, увидев меня! - думала она. Она вернулась из Англии на весенние каникулы несколькими днями раньше, чем предполагалось. И с нетерпением ожидала встречи с дедом, хотела рассказать ему о своих успехах в области криптографии, которой их обучали в колледже.
Но дома деда вопреки ожиданиям не оказалось. Софи огорчилась, хоть и понимала: он не ждал ее сегодня. Наверное, совсем заработался у себя в Лувре. Впрочем, что это я, ведь сегодня же воскресенье, тут же напомнила она себе. А дед редко работал но выходным. По выходным он обычно...
Софи улыбнулась и бросилась к гаражу. Ну конечно, машины на месте нет. Ведь сегодня уик-энд. А Жак Соньер, презиравший езду по городу, использовал машину только с одной целью – добраться до своего загородного шато в Нормандии, к северу от Парижа. Софи, уставшая за несколько месяцев лондонской жизни от города, истосковалась по природе, свежему воздуху, зелени и решила немедленно ехать в Нормандию. Вечер только начался, к ночи она приедет, то-то удивится и обрадуется дедуля! Софи одолжила машину у друга и отправилась в путь, на север. Дорога вилась среди полей и холмов. На место она прибыла в начале одиннадцатого, свернула с дороги и въехала на длинную, с милю, аллею, ведущую к убежищу деда. Она проехала по ней примерно половину пути, и наконец среди деревьев показался дом – большое и старое каменное шато, угнездившееся в лесу на склоне холма.
Софи опасалась, что в этот час дед уже улегся спать, а потому страшно обрадовалась, заметив в окнах свет. Удивление ее возросло, когда она увидела, что большая площадка перед домом буквально забита машинами. Тут были и «мерседесы», и «БМВ», и «ауди», и даже «роллс-ройсы».
На секунду Софи растерялась, а потом весело засмеялась. Вот вам и дедуля, знаменитый отшельник! Оказывается, Жак Соньер ведет не столь уж и уединенную жизнь, как о нем привыкли думать. Очевидно, решил устроить вечеринку, воспользовавшись отсутствием Софи, и, судя по автомобилям, гости из Парижа к нему съехались весьма влиятельные.
Сгорая от нетерпения, она поспешила к двери. Но, подойдя и подергав за ручку, обнаружила, что дверь заперта. Софи постучала. Никто не ответил. Растерянная, она обошла дом и попробовала войти через черный ход. Но и здесь дверь оказалась заперта. И никто не отвечал на ее стук.
Софи стояла и прислушивалась. Но единственным звуком, достигавшим ее слуха, было жалобное стонущее завывание холодного ветра, разгулявшегося по долинам Нормандии. Из дома не доносилось ни звука.
Ни музыки.
Ни голосов.
Ровным счетом ничего.
Софи еще раз обежала дом и, вскарабкавшись на поленницу, заглянула в окно гостиной. То, что она там увидела, удивило еще больше.
Да там ни души!
На всем первом этаже, похоже, никого.
Куда же подевались люди?
С бешено бьющимся сердцем Софи подбежала к дровяному сараю и достала запасной ключ, который дед прятал под коробкой с лучиной для растопки. Потом снова бросилась к дому и отперла входную дверь. Едва она успела войти в прихожую, как на контрольной панели замигала красная лампочка. Это означало, что у вошедшего есть всего десять секунд, чтобы набрать код доступа в дом. В противном случае должна была сработать сигнализация.
Он включил сигнализацию во время приема гостей?..
Софи торопливо набрала код, и красная лампочка погасла.
Дом выглядел необитаемым. Не только внизу, но и наверху тоже. Спустившись со второго этажа в гостиную, она несколько секунд простояла в полной тишине, пытаясь сообразить, что все это означает.
И тут вдруг услышала.
Приглушенные голоса. И доносились они откуда-то снизу. Софи вконец растерялась. Встала на четвереньки и прижала ухо к полу. Да, звуки определенно доносятся снизу. И голоса эти поют... или бормочут какие-то невнятные заклинания?.. Она испугалась. Еще более странным показался тот факт, что в доме не было никакого подвала.
Во всяком случае, я до сих пор не знала, что он здесь есть.
Софи начала осматриваться. И только тут заметила, что в гостиной что-то не так. Старинный обюссонский ковер, столь ценимый дедом, обычно висел на восточной стене, рядом с камином. Сегодня же он был сдвинут в сторону и свисал с медной штанги, точно знамя, а за ним открывалась голая деревянная стена.
Осторожно приблизившись к ней, Софи заметила, что голоса стали громче. Прижала ухо к деревянной стене. Да, голоса теперь звучали отчетливее. Похоже, люди читали нараспев какую-то молитву или заклинание, но отдельных слов Софи никак не могла разобрать.
Стало быть, там, за стеной, есть помещение?
Софи провела пальцем по краю дверной панели и вот наконец нащупала небольшое углубление. Сработан запор был весьма искусно, невооруженным глазом не заметить. Потайная дверца! С бешено бьющимся от волнения сердцем Софи снова сунула палец в крошечную щель и надавила на находящийся там выступ. Тяжелая стена бесшумно начала отползать в сторону. Изнутри, из темноты, доносились голоса.
Софи проскользнула в образовавшийся проход и оказалась на маленькой площадке перед винтовой лестницей, выложенной из грубых серых камней. Лестница вела вниз. Софи бывала в доме с раннего детства, но понятия не имела о существовании этой лестницы.
Чем ниже она спускалась, тем прохладнее становилось. А хор голосов – четче. Теперь она различала мужские и женские голоса. И вот наконец осталось несколько последних ступеней, и она увидела пол внизу. Тоже выложенный из камня и освещенный мерцающим оранжевым светом, исходящим от костра или камина.
Затаив дыхание, Софи преодолела последние несколько ступенек и слегка пригнулась, чтобы лучше видеть.
Подвальное помещение походило на грот, по всей видимости, выдолбленный в гранитной породе, из которой состоял холм рядом с домом. Источником света служили факелы, укрепленные на стенах. Освещенные их мерцающим пламенем, в центре помещения стояли, образуя круг, человек тридцать или около того.
Мне снится сон, сказала себе Софи. Сон. Только во сне можно увидеть такое.
На всех людях были маски. Женщины одеты в просторные белые платья из тонкого газа, на ногах золоченые сандалии. Маски у них были белые, а в руках они держали золотые шары. На мужчинах были черные туники и черные маски. Создавалось впечатление, что перед Софи доска с белыми и черными шахматными фигурами. Стоявшие кругом люди раскачивались из стороны в сторону и нараспев повторяли какие-то заклинания, обращенные к предмету, лежавшему в центре круга. А вот что это был за предмет, Софи не видела.
Пение возобновилось с новой силой. Ускорилось. Звучало все громче и громче. И вдруг все участники этой странной церемонии сделали шаг к центру круга и упали на колени. И тут наконец Софи увидела, чему они поклонялись. И хотя она тут же отпрянула в ужасе, сцена эта навеки запечатлелась в памяти. К горлу подкатила тошнота, и Софи начала карабкаться обратно, вверх по лестнице, цепляясь руками за стену. Затворив за собой потайную дверцу, она выбежала из дома, села в машину и, обливаясь слезами, поехала обратно в Париж.
Той же ночью она собрала все свои вещи, находившиеся в городской квартире деда, и навсегда покинула родной дом. А на столе в гостиной оставила такую записку: Я ТАМ БЫЛА. НЕ ПЫТАЙСЯ НАЙТИ МЕНЯ.
Рядом с запиской она положила запасной ключ от загородного дома деда. – Софи! – прервал ее размышления голос Лэнгдона. – Стойте! Остановитесь же!
Софи ударила по тормозам, их обоих резко бросило вперед. – Что? Что такое?
Лэнгдон указал на длинную улицу впереди.
Софи похолодела. Впереди, примерно в сотне ярдов от них, перекресток блокировали два автомобиля судебной полиции. Намерения их были вполне очевидны. Они отрезали нам путь к посольству!
Лэнгдон, нервно усмехнувшись, заметил:
– Как я понимаю, в посольство нам сегодня не попасть?
Впереди двое офицеров полиции отошли от своих автомобилей и смотрели в ту сторону, где остановилась малолитражка Софи.
Ладно, сказала себе Софи. Поворачивай назад, девочка, только очень медленно.
Она дала обратный ход, затем развернулась и поехала назад. Удаляясь от перекрестка, услышала, как за спиной взвизгнули шины резко затормозившего автомобиля. И тут же завыли сирены.
Чертыхаясь, Софи вдавила педаль газа.
 
 
Глава 33
 
  Малолитражка Софи мчалась по дипломатическому кварталу, мимо посольств и консульств, и наконец оказалась на боковой улице. Проехав по ней, свернула вправо, и вот они вновь на просторной автостраде Елисейских полей.
Лэнгдон сидел на пассажирском сиденье, сжав кулаки так крепко, что побелели костяшки пальцев. Он то и дело оборачивался и смотрел в заднее окно, проверить, не преследуют ли их, Он уже жалел, что ударился в бегство. Ведь я ни в чем не виновен, напомнил он себе. Это Софи приняла за него решение, когда выбросила маячок из окна туалета в Лувре. Теперь же, по мере того как они все дальше отъезжали от американского посольства, Лэнгдон чувствовал, что уверенность его слабеет. Софи удалось на какое-то время оторваться от преследователей, но Лэнгдон сомневался, что им и дальше будет так же везти.
Сидевшая за рулем Софи пошарила в кармане свитера. Вытащила какой-то маленький металлический предмет и передала Лэнгдону.
– Взгляните-ка на это, Роберт. Вот что оставил мне дед за рамой «Мадонны в гроте».
Лэнгдон взял протянутый ему предмет и принялся осматривать. Его охватило волнение. Тяжелый, а верхняя часть образует подобие равностороннего креста. Напоминает по форме миниатюрную копию мемориального костыля, который втыкают в землю, чтобы отметить участок, где будет находиться могила. Затем Лэнгдон заметил, что стержень ключа, отходящий от головки в виде креста, являет собой треугольную в поперечном сечении призму. И что его сплошь покрывают сотни крошечных шестиугольных углублений, причем расположение их выглядит хаотично.
– Это ключ, изготовленный с помощью лазера, – пояснила Софи. – А шестиугольники считываются контрольным электронным устройством.
Ключ?.. Таких прежде Лэнгдон никогда не видел.
– Переверните и взгляните на другую сторону, – сказала она, выехав на другую полосу. И проехала очередной перекресток.
Лэнгдон перевернул ключ и буквально раскрыл рот от изумления. В центре креста красовалась искусно выгравированная лилия, fleur-de-lis, с инициалами P. S.
– Софи! – воскликнул он. – Но это же геральдическая лилия, о которой я вам говорил. Официальный герб Приората Сиона.
Она кивнула:
– А я говорила, что видела этот ключ давным-давно, еще девочкой. И дед просил никому о нем не рассказывать.
Лэнгдон не сводил глаз с необычного ключа. Странное сочетание: высокие лазерные технологии и вековой давности символ. Этот ключ – словно мостик, соединяющий прошлое с настоящим.
– И еще дед сказал мне, что ключ открывает шкатулку, где он хранит много разных секретов.
При одной только мысли о том, какого рода секреты мог хранить Жак Соньер, у Лэнгдона по спине пробежали мурашки. Но что именно делало братство с этим футуристическим ключом, невозможно было представить. Похоже, Приорат существовал ради единственной цели: хранить свою тайну. Секрет невероятной непобедимой силы и власти. Но при чем здесь этот ключ?
– Скажите, а вы знаете, что он открывает? Ну хоть по крайней мере догадываетесь?
Софи была явно разочарована.
– Я надеялась... вы это знаете.
Лэнгдон молчал, вертя странный ключ в руках.
– Похож на христианский, – добавила Софи.
Лэнгдон вовсе не был в этом уверен. Головка ключа ничуть не походила на традиционный христианский крест с более короткой горизонтальной перекладиной. Нет, крест был квадратным – все четыре конца равной длины – такие существовали за полторы тысячи лет до христианской эпохи. Ни один на свете христианин не пользовался таким крестом, предпочитая ему другой, ставший затем традиционным. Латинский крест, использовавшийся еще древними римлянами в качестве орудия пыток. Лэнгдона всегда удивлял один факт: очень немногие христиане, видевшие распятие, знали, что в самом названии символа заложен чуждый истинному христианину смысл. Ведь слова «крест» и «распинать» («cross», «crucifix») происходят от латинского «cruciare» – «мучить, подвергать пыткам».
– Единственное, что я могу сказать, Софи, – начал он, – так это то, что такие равносторонние кресты считались «мирными». Квадратная конфигурация не позволяет использовать их при казни или пытке, а их одинаковые вертикальные и горизонтальные элементы символизируют собой единение мужского и женского начал, что вполне соответствует философии братства.
Софи устало взглянула на него:
– Так, значит, никаких идей, да?
– Никаких, – хмуро ответил Лэнгдон.
– Ладно. А сейчас сворачиваем с главной дороги. – Софи покосилась в зеркальце бокового вида – Нам надо попасть в безопасное место. Там и подумаем, что может открыть этот ключ.
Лэнгдон с тоской вспомнил о своем уютном номере в «Ритце». Нет, совершенно ясно, что им туда нельзя.
– Как насчет моих коллег из Американского университета Парижа?
– Слишком предсказуемо. Фаш непременно проверит все адреса.
– Но ведь у вас должны быть какие-то знакомые. Вы же здесь живете.
– Фаш проверит все мои телефонные звонки и электронную почту. Переговорит с коллегами по работе. И сразу выявит, с кем я общаюсь. А снимать номер в отеле тоже не имеет смысла, ведь там требуется регистрация.
Лэнгдон снова подумал о том же: а не лучше ли было ему сразу сдаться Фашу еще в Лувре?
– Давайте позвоним в посольство. Я объясню ситуацию, и посольство пошлет за нами своих людей. Назначим место встречи и...
– Встречи? – Софи обернулась и взглянула на него как на сумасшедшего. – Да вы, я вижу, просто грезите наяву, Роберт. Юрисдикция вашего посольства распространяется только на его территорию. Стоит им послать за нами своего человека, и его можно будет обвинить в пособничестве преступникам, которых разыскивает французская полиция. Этого никак нельзя допускать. Одно дело, если вы пройдете на территорию посольства и попросите там убежища, и совсем другое – просить их нарушать существующий во Франции закон. – Она покачала головой. – Попробуйте позвонить прямо сейчас в свое посольство. И я заранее знаю, что вам ответят. Скажут, что в целях исключения дальнейших неприятностей вы должны сдаться Фашу. Ну и, естественно, пообещают использовать все свои дипломатические каналы для облегчения вашего положения и справедливого суда. – Она взглянула на витрины роскошных магазинов, выстроившихся вдоль Елисейских полей – Сколько у вас при себе наличных?
Лэнгдон заглянул в бумажник.
– Сто долларов. Несколько евро. А что?
– Кредитные карты?
– Да, конечно.
Софи прибавила скорость, и Лэнгдон понял, что у нее созрел какой-то план. Впереди, в конце Елисейских полей, высилась Триумфальная арка, монумент высотой 154 фута, построенный еще Наполеоном для увековечения собственных военных побед. Прямо за ней находился круг с девяти полосным движением.
Приближаясь к нему, Софи посмотрела в зеркальце заднего вида.
– Пока вроде бы оторвались, – сказала она. – Но и пяти минут не протянем, если останемся в этой машине.
А потому надо украсть другую, подумал Лэнгдон, раз уж мы все равно преступники.
– Что собираетесь делать?
– Сейчас поймете, – ответила Софи и резко свернула на круг.
Лэнгдон промолчал. За сегодняшний вечер он уже не раз полагался на эту женщину, и вот к чему это привело. Он отогнул рукав пиджака, взглянул на часы. То были коллекционные механические наручные часы с изображением Микки-Мауса, подарок родителей на десятилетие. На циферблат люди часто поглядывали с недоумением, но Лэнгдон носил только эти часы. Знакомство с диснеевской анимацией послужило своеобразным толчком, именно с тех пор он стал интересоваться магией формы и цвета; и теперь Микки-Маус служил Лэнгдону ежедневным напоминанием об этом и позволял оставаться молодым в душе. Впрочем, в этот момент Микки-Маус показывал весьма позднее время. 02.51.
– Забавные часы, – заметила Софи, покосившись на запястье Лэнгдона, и направила машину по кругу против часовой стрелки.
– Долгая история, – ответил он и поправил рукав пиджака.
– Да уж, наверное, – с улыбкой сказала Софи и съехала с круга. Теперь они направлялись на север от центра города. Пролетев два перекрестка на зеленый свет, она притормозила на третьем и резко свернула вправо, на бульвар Мальзерб. Они выехали из уютного дипломатического района с утопающими в зелени роскошными особняками и оказались в неприглядном рабочем квартале. Затем Софи свернула влево, и тут наконец Лэнгдон сообразил, где находится.
Вокзал Сен-Лазар.
Впереди виднелась стеклянная крыша-купол терминала для поездов, напоминающая нелепый гибрид самолетного ангара с теплицей. Вокзалы в Европе никогда не спят. Даже в этот поздний час у главного входа стояло с полдюжины такси. Разносчики развозили тележки с сандвичами и минеральной водой, а из зала ожидания выходила группа ребятишек с рюкзаками. Они протирали глаза и сонно осматривались по сторонам, точно никак не могли сообразить, в какой попали город. Чуть поодаль, у обочины, маячили двое патрульных полицейских, направляя сбившихся с пути туристов.
Софи припарковала свою малолитражку за рядом выстроившихся цепочкой такси, в так называемой красной зоне, хотя неподалеку, через улицу, находилась обычная парковка. Не успел Лэнгдон спросить, что Софи собирается делать, как она выпорхнула из машины. Подбежала к одному из таксомоторов и принялась переговариваться о чем-то через окно с сидевшим за рулем водителем.
Лэнгдон выбрался из машины и увидел, что Софи протягивает водителю толстую пачку купюр. Таксист кивнул и, к удивлению Лэнгдона, тут же отъехал.
– Что случилось? – спросил он, подходя к Софи. Такси уже успело скрыться из виду.
– Идемте, – сказала Софи и зашагала к главному входу в вокзал. – Купим два билета на ближайший поезд из Парижа.
Лэнгдон поспешил следом. Вместо того чтобы преодолеть какую-то милю, отделявшую их от посольства, они, похоже, отправляются теперь в дальнее путешествие. Лэнгдону все меньше и меньше нравилась эта затея.
 
 
Глава 34
 
 

Водитель, встретивший епископа Арингаросу в аэропорту Леонардо да Винчи, сидел за рулем маленького неприметного черного «фиата». Арингароса помнил время, когда служители Ватикана пользовались исключительно роскошными большими лимузинами со специальной эмблемой и флажками папского престола. Те дни давно миновали. Теперь машины Ватикана выглядели куда как скромнее и не имели отличительных знаков. Ватикан утверждал, что делается это из экономии, чтобы больше средств оставалось на благие дела; сам же Арингароса подозревал, что вызвано это соображениями безопасности. Мир сошел с ума, и во многих странах Европы демонстрировать любовь к Христу стало столь же опасно, как размахивать красной тряпкой перед быком.
Подобрав полы черной сутаны, Арингароса опустился на сиденье и приготовился к долгому путешествию до замка Гандольфо. Тот же путь ему довелось проделать пять месяцев назад.
Последнее путешествие в Рим, вздохнул он. Самая долгая ночь в моей жизни.
Пять месяцев назад позвонили из Ватикана и потребовали, чтобы епископ Арингароса незамедлительно явился в Рим. Без каких-либо объяснений. Билет вам оставили в аэропорту. Папский престол был готов на все, чтобы сохранить плотную завесу тайны во всем, что связано с высшими чинами Католической церкви.
Арингароса подозревал, что сие таинственное распоряжение связано с представившейся папе и служителям Ватикана возможностью опорочить недавний публичный успех «Опус Деи»: завершение строительства штаб-квартиры этой организации в Нью-Йорке. Журнал «Акитекчурел дайджест» назвал здание штаб-квартиры «сияющим маяком католицизма, органично вписавшимся в современный городской пейзаж». Надо сказать, что в Ватикане теперь с излишней восторженностью относились к слову «современный», особенно если это было связано с делами Церкви.
У Арингаросы не было иного выбора, кроме как принять приглашение, что он и сделал, пусть даже нехотя. Не являясь поклонником нынешней папской администрации, Арингароса, подобно большинству представителей консервативного духовенства, мрачно и настороженно наблюдал за деяниями нового папы, который занял престол всего год назад. Выдающийся либерал, его святейшество возглавил Католическую церковь в один из самых сложных и противоречивых моментов в истории Ватикана. Ничуть не ошеломленный столь неожиданным и быстрым возвышением, понтифик, похоже, не собирался тратить времени даром. И, опираясь на поддержку либерального крыла в коллегии кардиналов, во всеуслышание объявил о новой миссии папства: «обновление ватиканской доктрины, приведение католицизма в соответствие с новыми требованиями третьего тысячелетия».
За этими словами Арингароса усматривал весьма опасный, по его мнению, смысл. Он боялся, что человек этот возомнил о себе слишком много, раз собрался переписать законы Божий, думая, что привлечет тем самым сердца тех, кто считает требования Католической церкви несовместимыми с реалиями современного мира.
И Арингароса использовал все свое политическое влияние – немалое, если учесть всех сочувствующих «Опус Деи», а также весьма солидный банковский счет этой организации, – чтобы убедить папу и его советчиков, что смягчение церковных законов есть не только предательство веры и трусость. Нет, это просто политическое самоубийство. Он напомнил им, что все прежние попытки смягчить церковный закон имели самые негативные последствия: число прихожан резко уменьшилось, ручеек пожертвований практически иссяк, мало того, стало просто не хватать католических священников для руководства местными приходами.
Людям нужна жесткая структура и точные указания от Церкви, настаивал Арингароса, а не заигрывание и попустительство.
В ту ночь, выехав из аэропорта в «фиате», Арингароса с удивлением заметил, что направляются они не в Ватикан, а куда-то к востоку, по извилистой горной дороге.
– Куда это мы едем? – осведомился он у водителя.
– В Альбан-Хиллз, – ответил тот. – Встреча назначена в замке Гандольфо.
В летней резиденции папы? Арингароса ни разу там не был, да и не слишком стремился побывать. Помимо летней резиденции папы, в этой цитадели шестнадцатого века находилась так называемая Спекула Ватикана – Ватиканская обсерватория, считавшаяся одной из самых хорошо оснащенных обсерваторий в Европе. Арингароса никогда не одобрял заигрываний Ватикана с наукой. Какой смысл смешивать науку и веру? Ведь всерьез и без предубеждений наукой просто не мог заниматься человек, по-настоящему верующий в Бога. Да и вера не нуждалась в материальном подтверждении своей правоты.
И тем не менее я здесь, подумал он, когда на фоне звездного ноябрьского неба возникли очертания замка Гандольфо. С дороги замок напоминал огромного каменного монстра, готового совершить самоубийственный прыжок в пропасть. Примостившийся на самом краю скалы, он словно нависал над колыбелью итальянской цивилизации – над долиной, где задолго до основания Рима правили враждующие кланы Куриаци и Ораци.
Даже издали Гандольфо производил величественное впечатление. Классический образчик старинной крепостной архитектуры, он прекрасно вписывался в грозный горный пейзаж. К сожалению, отметил Арингароса, Ватикан изрядно подпортил внешний вид сооружения, возведя над крышей два огромных алюминиевых купола, где и располагалась знаменитая обсерватория. Теперь замок напоминал гордого и воинственного рыцаря, нацепившего зачем-то сразу две шляпы, в каких уместно посещать приемы.
Не успел Арингароса выбраться из машины, как навстречу ему поспешил молодой священник-иезуит.
– Добро пожаловать, епископ. Я отец Мангано. Работаю здесь астрономом.
С чем тебя и поздравляю. Арингароса буркнул слова приветствия и последовал за священником в холл замка. Просторное помещение с довольно безвкусным декором, украшенное образчиками искусства Ренессанса и разными астрономическими картинками и картами. Они поднялись по широкой мраморной лестнице, и Арингароса увидел на стенах объявления о проведении научных конференций, различных тематических лекций, а также специальных астрономических экскурсий для туристов. Просто удивительно, подумал он, на что растрачивает Ватикан силы и время, вместо того чтобы заботиться о духовности прихожан и служить надежным проводником к вере истинной.
– Скажите-ка, – обратился Арингароса к молодому священнику, – с каких это пор хвост начал бежать впереди собаки?
Молодой человек удивился:
– Простите, сэр?
Но Арингароса лишь отмахнулся, решив не пускаться в дальнейшие объяснения и не портить себе вечер. Ватикан окончательно сошел с ума. Похож на ленивого родителя, готового исполнить любую прихоть капризного ребенка, но не способного проявить твердость и приобщить его к истинным ценностям. Так и Церковь, забыв об истинном своем предназначении, уступает теперь на каждом шагу, старается подстроиться под прихоти современной цивилизации.
Широкий коридор на верхнем этаже вел в одном направлении – к высоким двойным дубовым дверям с медной табличкой:
АСТРОНОМИЧЕСКАЯ БИБЛИОТЕКА
Арингароса был наслышан об этом месте, знаменитой Астрономической библиотеке Ватикана. Ходили слухи, что там хранится свыше двадцати пяти тысяч томов, в том числе такие раритеты, как труды Коперника, Галилея, Кеплера, Ньютона и многих других ученых. И еще говорили, что именно здесь, в библиотеке, папа проводит частные встречи с высшими чинами церковной иерархии... встречи, содержание которых не следовало выносить за пределы Ватикана.
Приближаясь к дубовым дверям, епископ Арингароса и представить не мог, какие шокирующие новости ждут его там, началом какой ужасной цепи событий станет эта встреча. Лишь час спустя, когда он нетвердым шагом вышел из библиотеки, он окончательно осознал, сколь разрушительные последствия может иметь услышанное им там. Осталось всего шесть месяцев, подумал он. Да поможет нам Господь!
И вот теперь, сидя в «фиате», епископ Арингароса, судорожно сжав руки в кулаки, вспоминал о той первой встрече. Затем спохватился, разжал пальцы и сделал несколько глубоких вдохов и выдохов, пытаясь расслабиться.
Все будет хорошо, твердил он мысленно по мере того, как «фиат» забирался все выше в горы. Странно, однако, что мобильный телефон молчит. Почему не звонит Учитель? Ведь к этому времени Сайлас уже должен был завладеть краеугольным камнем.
Пытаясь успокоиться, епископ принялся рассматривать пурпурный аметист в кольце. Ощупывая прохладную и гладкую его поверхность, обрамленную россыпью искусно ограненных бриллиантов, он напомнил себе, что кольцо это – символ значительно меньшей власти, чем он рассчитывал получить в самом скором времени.

 
 
Глава 35
 
  Внутри Сен-Лазар ничем не отличался от всех остальных железнодорожных вокзалов Европы. В зале ожидания обычная картина: бездомные с картонными табличками на груди, группа сонных юнцов, учащихся какого-то коллежа – одни вповалку спят на рюкзаках, другие слушают музыку по плейерам. В углу сгрудились носильщики в синей униформе, бездельничают, покуривают сигаретки.
Софи подняла голову и посмотрела на огромное табло с указанием времени прибытия и отправления поездов. С шелестом мелькают черные и белые таблички, выбрасывают все новые слова и цифры по мере поступления информации. Вот обновление данных закончилось, и Лэнгдон тоже уставился на табло. В верхней части возникла надпись:
ЛИЛЛЬ – СКОРЫЙ – 3. 06.
– Жаль, что раньше ничего нет, – заметила Софи. – Что ж, Лилль так Лилль.
Раньше? Лэнгдон посмотрел на часы: 2. 59. Поезд отправляется через семь минут, а они еще даже не купили билеты. Софи подвела Лэнгдона к окошку кассы и сказала:
– Купите нам два билета по вашей кредитной карте.
– Но я думал, кредитную карту всегда можно отследить и...
– Совершенно верно.
Лэнгдон решил не возражать – Софи Невё, конечно, виднее. Используя карту «Visa», приобрел два купейных билета до Лилля и протянул их Софи.
Они вышли на платформу, из громкоговорителя над перроном раздался голос, объявляющий посадку на скорый до Лилля. Перед ними было шестнадцать путей. Справа, чуть поодаль, у платформы под номером три, готовился к отправке их поезд. Но тут Софи решительно взяла Лэнгдона под руку и повлекла за собой совсем в другом направлении. Они торопливо прошли через боковой вестибюль, мимо ночного кафе, затем – по какому то длинному коридору и вышли из здания вокзала на тихую улочку.
У тротуара стояло одинокое такси.
Водитель увидел Софи и мигнул фарами. Софи уселась на заднее сиденье, Лэнгдон последовал за ней.
Таксист отъехал от здания вокзала. Софи достала из кармана свитера только что приобретенные билеты и порвала на мелкие кусочки.
Семьдесят долларов на ветер, вздохнул Лэнгдон.
Машина направлялась на север, и, лишь доехав до рю де Клиши, Лэнгдон понял, что теперь они избавились от преследования. Из окна по правую руку он видел Монмартр и изумительной красоты купол собора Сакре-Кёр. По встречной полосе проносились полицейские автомобили с мигалками.
При их приближении Лэнгдон и Софи дружно сползали вниз по сиденью.
Софи не назвала водителю никакого конкретного адреса, просила лишь выехать из города. И теперь, видя, как она решительно сжала губы, Лэнгдон догадался, что спутница его обдумывает следующий ход.
Он принялся снова осматривать ключ, даже поднес его поближе к глазам, пытаясь рассмотреть какие-либо отметины или знаки, указывающие, где была изготовлена эта необычная вещица. Но в свете пролетающих мимо уличных фонарей не заметил ничего, кроме герба тайного общества.
– Не имеет смысла, – пробормотал он.
– Что именно? – откликнулась Софи.
– Да то, что ваш дедушка вовлек вас в такие приключения ради того, чтоб добыть ключ, с которым вы не знаете, что делать.
– Согласна.
– Вы уверены, что он ничего не написал на обратной стороне полотна?
– Я все осмотрела. Там ничего не было. А сам ключ находился в щели между рамой и полотном. Я увидела герб, сунула ключ в карман, а потом мы ушли.
Лэнгдон, сосредоточенно хмурясь, разглядывал притуплённый кончик ключа. Ничего. Щурясь, он снова поднес ключ к глазам и осмотрел ободок головки. И здесь тоже ничего.
– Мне кажется, ключ совсем недавно чистили.
– Это почему?
– Пахнет спиртовым раствором. Она обернулась:
– Простите, не поняла... – От него пахнет так, точно кто-то протирал его специальным спиртовым раствором. – Лэнгдон поднес ключ к носу Софи. – С другой стороны запах сильнее. – Он перевернул ключ. – Да, растворитель на спиртовой основе с добавлением чистящего средства. Или... – Туг Лэнгдон внезапно умолк.
– Или что?
Он повернул ключ под углом к свету и начал рассматривать гладкую поверхность поперечины креста. Местами она поблескивала, словно была мокрой.
– А вы хорошенько рассмотрели этот ключ, перед тем как сунуть в карман?
– Да нет, не очень. Я же торопилась.
– Фонарик у вас еще при себе? – спросил Лэнгдон. Софи достала из кармана ультрафиолетовый фонарик. Лэнгдон включил его и направил узкий лучик на ключ.
На металле тут же высветились буквы. Что-то там было написано. Специальным маркером, в спешке, но вполне различимо.
– Что ж, – улыбнулся Лэнгдон, – думаю, теперь мы знаем, откуда взялся этот спиртовой запах.
Софи с изумлением разглядывала пурпурные цифры и слова, выступившие на обратной стороне креста.
24 РЮ АКСО Адрес! Дед оставил мне адрес!
– Где это? – спросил Лэнгдон.
Софи понятия не имела. Отвернулась и возбужденно спросила водителя:
– Connaissez-vous la Rue Haxo?[45]
Тот задумался на секунду-другую, затем кивнул. И сказал Софи, что улица эта находится неподалеку от теннисных кортов на окраине Парижа к западу отсюда. Она попросила немедленно отвезти их туда.
– Быстрее будет через Булонский лес, – сказал водитель по-французски. – Нормально?
Софи нахмурилась. Можно было бы выбрать и менее «скандальный» маршрут, но сегодня не до таких тонкостей.
– Ладно. – Американец наверняка будет в шоке от увиденного.
Софи снова взглянула на ключ и задумалась над тем, что же находится на рю Аксо. Какая-нибудь церковь? Нечто вроде штаб-квартиры братства?
Снова нахлынули воспоминания о тайном ритуале, свидетельницей которого она невольно стала десять лет назад в загородном доме деда. Она вздохнула.
– Я должна кое в чем признаться вам, Роберт... – Софи сделала паузу, потом посмотрела на него. – Но сперва расскажите мне все, что знаете об этой организации. О Приорате Сиона.
 
 
Глава 36
 
  На выходе из зала, где висела «Мона Лиза», Безу Фаш выслушивал путаные объяснения охранника, и лицо его заливала краска ярости. Груар говорил о том, как Софи и Лэнгдону удалось разоружить его. Почему ты не выстрелил в это чертово полотно?
– Капитан! – окликнул начальника лейтенант Колле. – Капитан, я только что слышал по рации. Обнаружена машина агента Невё.
– У посольства?
– Нет. Возле вокзала. Они купили два билета. Поезд только что отбыл.
Фаш жестом показал Груару, что тот может идти, затем отвел Колле в укромный уголок и свистящим шепотом осведомился:
– В каком направлении?
– На Лилль.
– Возможно, нас хотят навести на ложный след. – Фаш запыхтел, обдумывая дальнейшие действия. – Ладно. Свяжитесь с полицией на ближайшей станции, пусть остановят и обыщут весь поезд, мало ли что. Машина Невё пусть остается там, где стоит. Пошлите туда детективов в штатском. Как знать, может, они решат вернуться и забрать ее. Пошлите людей, пусть обыщут все улицы вокруг станции, это на тот случай, если они решили уйти пешком. От вокзала отходят какие-нибудь автобусы? – He в этот час, сэр. Там дежурят только такси.
– Прекрасно. Опросите водителей. Может, они что видели. Затем свяжитесь с таксомоторной компанией, перешлите им описание беглецов. А я позвоню в Интерпол.
Колле удивился:
– Вы хотите предать дело огласке?
Это было, конечно, нежелательно, но Фаш просто не видел другого выхода.
Чем быстрее захлопнется ловушка, тем лучше.
Первый час всегда самый критический. В первый час побега беглецы наиболее предсказуемы. Всем им нужно одно и то же. Транспорт. Жилье. Наличные. Святая троица. Интерполу ничего не стоит мгновенно проследить за этими тремя факторами. Передать по факсу снимки Лэнгдона и Софи во все парижские транспортные управления, отели и банки. И тогда у беглецов не останется ни одного шанса. Они не смогут выехать из города, найти себе убежище, снять со счета наличные без риска быть узнанными. Как правило, беглецы впадают в панику и непременно совершают какую-нибудь глупость. Угоняют автомобиль. Грабят магазин. Используют от безысходности кредитную карту. Какую бы ошибку ни совершили, они быстро выдадут свое местонахождение.
– Только Лэнгдона, я вас правильно понял? – спросил Колле. – Вы же не собираетесь сдавать Софи Невё? Она наш агент.
– Еще как собираюсь! – рявкнул в ответ Фаш. – Это она делает за Лэнгдона всю грязную работу! Лично я собираюсь заняться ее досье. Проверить все – друзей, семью, личные связи. Всех, к кому она может обратиться за помощью. Не знаю, что она там задумала и почему так себя ведет, но это будет ей дорого стоить! Не только работы!
– Хотите, чтобы я остался на связи? Или подключился к поискам?
– К поискам. Поезжайте на вокзал, будете координировать работу наших людей. Берите в свои руки бразды правления, но чтобы каждый шаг согласовывать со мной, ясно?
– Да, сэр! – И Колле выбежал из комнаты.
Фаш стоял у окна. Отсюда открывался вид на стеклянную пирамиду, она сияла и переливалась огнями, блики которых отражались в воде фонтанов. Прямо сквозь пальцы ускользнули, подумал Фаш. И тут же велел себе расслабиться и успокоиться. Даже самому опытному агенту трудно противостоять давлению, которое может оказать Интерпол.
А тут какой-то учителишка и девчонка-шифровалъщица!.. Да им до рассвета не продержаться.
 
 
Глава 37
 
  Какие только прозвища не давали парижане прославленному Булонскому лесу! Но среди знатоков этот парк был известен как Сад земных наслаждений. Вроде бы вполне лестный эпитет на деле означал обратное. И любой, кто видел одноименное зловещее полотно Босха, понимал, в чем тут смысл. На картине великого мастера деревья в лесу были темные, с перекрученными стволами, – самое подходящее прибежище для жуликов и извращенцев всех мастей. Ночами вдоль дорожек, вьющихся среди густых зарослей Булонского леса, выстраивались сотни белеющих в темноте тел. Выстраивались на продажу, готовые удовлетворить любые, самые немыслимые желания и прихоти – мужчин, женщин и лиц промежуточного пола.
Пока Лэнгдон собирался с мыслями, готовясь рассказать Софи о Приорате Сиона, такси въехало в лесистый парк и двинулось в западном направлении по вымощенной булыжником дорожке. Лэнгдону было трудно сосредоточиться, поскольку на свет фар из темноты начали стекаться ночные обитатели парка и демонстрировать свой «товар». Вот впереди мелькнули две до пояса обнаженные девочки-подростка, они бросали зазывные взгляды в сторону такси. За ними выступил из темноты огромный негр с лоснящейся, точно смазанной маслом, кожей. На нем красовалось нечто вроде набедренной повязки, прикрывавшей только причинное место. Но он восполнил этот пробел, повернулся спиной и заиграл голыми ягодицами. Рядом с ним возникла пышнотелая блондинка. Приподняла мини-юбку, и тут же выяснилось, что никакая это не женщина.
Господи, помоги! Лэнгдон поспешно отвел глаза и глубоко вздохнул.
– Расскажите о Приорате Сиона, – повторила Софи. Лэнгдон кивнул. Трудно было представить более неподходящий фон для легенды, которую он собирался изложить. С чего же начать?.. История братства насчитывала свыше тысячи лет, то была поражающая воображение хроника тайн, предательств, шантажа и даже жестоких пыток по приказанию папы.
– Братство Приорат Сиона, – начал он, – было основано в Иерусалиме в 1099 году французским королем по имени Годфруа де Буйон сразу после того, как его войска захватили город.
Софи кивнула, не сводя с рассказчика любопытных глаз.
– Если верить легенде, король Годфруа владел чрезвычайно важным секретом. Именно он делал его таким могущественным и передавался в семье от отца к сыну со времен Христа. Опасаясь, что с его смертью секрет этот может быть потерян, король основал тайное братство, Приорат Сиона, и наделил его полномочиями хранить секрет и передавать из поколения в поколение. За годы пребывания в Иерусалиме братству стало известно об очень важных документах, зарытых под руинами храма Ирода. Этот храм был возведен на развалинах более ранней постройки – храма царя Соломона. По мнению братства, документы эти подтверждали тайну короля Годфруа и обладали такой взрывной силой, что Церковь не остановилась бы ни перед чем, чтобы завладеть ими.
Софи смотрела недоверчиво.
– И вот Приорат решил, что документы следует извлечь из-под развалин и хранить вечно, чтобы истина не умерла. С этой целью братство создало даже специальное военное подразделение – группу из девяти рыцарей, получивших название «Орден нищих рыцарей Христа и храма Соломона». – Лэнгдон выдержал паузу. – Но оно больше известно как орден тамплиеров.
Софи обрадованно кивнула, ей было знакомо это название.
Лэнгдон достаточно часто читал лекции об ордене тамплиеров, а потому знал, что многие люди о нем наслышаны, хотя целиком и не представляют, какие события с ним связаны. На взгляд ученых, история тамплиеров выглядела весьма сомнительной: факты и домыслы сплелись в тесный клубок, и разобраться, что есть истина, а что ложь, почти не представлялось возможным. И постепенно в своих лекциях Лэнгдон начал избегать упоминаний о рыцарях-тамплиерах, поскольку всякий раз это влекло за собой отступления и вторжение в область непроверенных фактов. Софи заволновалась:
– Так вы говорите, орден тамплиеров был создан братством специально для того, чтобы завладеть секретными документами? А я всегда думала, что их задача – это защита Святой земли.
– Ну, это очень распространенное заблуждение. Идея защиты паломников была лишь прикрытием основной миссии рыцарей. Истинной целью их пребывания на Святой земле было извлечение документов из-под развалин храма.
– Так они нашли их? Лэнгдон усмехнулся:
– Точно этого не знает никто. Но ученые сходятся в одном: под развалинами рыцари действительно обнаружили нечто. Нечто такое, что сделало их невообразимо богатыми и могущественными.
Лэнгдон вкратце поведал Софи об общепринятой в ученом мире истории ордена тамплиеров. Рассказал о том, как рыцари оказались на Святой земле во время второго крестового похода, как обратились с просьбой к царю Болдуину II разрешить им защищать паломников-христиан на дорогах. Рыцари клялись и божились, что никто им не платит, что они совсем обнищали, и попросили, чтобы царь разрешил им обосноваться в конюшнях на развалинах храма. Царь разрешил, и рыцари поселились в самом сердце Святой земли.
Столь странный выбор жилища, объяснил далее Лэнгдон, оказался далеко не случаен. Рыцари были твердо убеждены, что секретные документы, которые столь рьяно искало братство, находятся где-то глубоко под развалинами, в самом священном на земле месте, избранном Господом Богом для своей обители. Иными словами, в самом сердце иудаистской веры. На протяжении почти десяти лет рыцари жили на этих развалинах и тайно от посторонних глаз долбили каменную породу.
Софи обернулась:
– И они нашли что искали?
– Да, это определенно, – ответил Лэнгдон. – Рыцари потратили девять лет и наконец нашли. Забрали сокровище и отправились с ним в Европу, где их влияние тут же неизмеримо возросло.
Никто точно не знал, шантажировали ли тамплиеры Ватикан, или же Церковь просто пыталась купить их молчание, но факт то, что папа Иннокентий II тут же издал беспрецедентную папскую буллу, наделявшую орден тамплиеров неограниченной властью и провозгласившую их «законом в себе». И орден прекратился в автономную армию, вмешиваться в деяния которой не дозволялось никому, даже королям и прелатам.
Получив карт-бланш от Ватикана, орден тамплиеров быстро распространил свое политическое влияние, приумножил ряды, обзавелся огромными земельными владениями в десятках стран. Рыцари начали давать щедрые кредиты разорившимся королевским семействам, требуя в ответ защиты своих интересов, и положили тем самым начало современному банковскому делу. Они неустанно приумножали свои богатства и расширяли влияние.
К 1300 году в руках ордена, не без помощи Ватикана, сосредоточилось столько власти, что взошедший на престол папа Климент V решил, что этому пора положить конец. При содействии короля Франции Филиппа IV папа разработал весьма хитроумную операцию по уничтожению верхушки ордена тамплиеров и захвату их богатств, а также с целью завладения их секретными документами, с помощью которых они добились такой власти над Ватиканом. Путем искусных маневров и уловок, достойных ЦРУ, папа Климент разослал секретные военные приказы по всей Европе, причем вскрыть их надлежало одновременно и строго в один день и час, а именно: в пятницу 13 октября 1307 года.
На рассвете 13 октября документы были распечатаны и их поразительное содержание предано огласке. В письме папы говорилось, будто бы ему было видение. К нему явился сам Господь Бог и предупредил, что орден тамплиеров есть не что иное, как сборище еретиков. Будто бы они служат самому дьяволу, уличены в гомосексуализме, осквернении креста, содомском грехе, богохульстве и тому подобных грехах. И будто бы сам Господь просил папу Климента очистить землю от еретиков, собрать их всех и пытать до тех пор, пока не сознаются в прегрешениях против Господа. Макиавеллиевская операция папы прошла без сучка и задоринки. В тот самый день, пятницу тринадцатого, были пойманы и пленены целые толпы рыцарей. Их безжалостно пытали, а затем сожгли на кострах как еретиков. Эхо той трагедии долетело до наших дней: по сию пору пятница тринадцатое считается несчастливым днем.
– Так, выходит, всех тамплиеров уничтожили? – удивленно спросила Софи. – А мне казалось, братства тамплиеров существуют до сих пор. – Существуют, но под разными названиями. Несмотря на ложные обвинения и все старания папы стереть орден с лица земли, некоторым рыцарям удалось избежать гибели. Ведь во многих странах у них были верные союзники. Истинной целью папы Климента были, разумеется, документы, добытые тамплиерами, но они словно сквозь землю провалились. Они уже давно были переданы на хранение теневым покровителям тамплиеров, Приорату Сиона, и секретность, окружавшая это братство, делала их недоступными для Ватикана. Когда в Ватикане немного успокоились, Приорат под покровом ночи перегрузил документы из парижского тайника на корабли тамплиеров в Ла-Рошели.
– И куда же они затем отправились?
Лэнгдон пожал плечами:
– Это знают только члены братства. Секретные документы остаются предметом постоянных спекуляций и поисков по сей день. Очевидно, их перепрятывали не один раз. Если верить недавним слухам, последним их пристанищем стало Соединенное Королевство.
Софи была явно разочарована.
– На протяжении тысячи лет, – продолжил Лэнгдон, – легенда о секретных документах передавалась из уст в уста. Сами эти документы, их власть над людьми и тайну, окутывающую все, что им сопутствовало, стали называть одним словом: Сангрил. Об этом написаны сотни книг, мало что вызывает у историков и других ученых такой же интерес.
– Сангрил? Что за слово такое? Имеет ли оно что-либо общее с французским sang или испанским sangre, что означает «кровь»?
Лэнгдон кивнул. Из-за этих загадочных документов пролились реки крови, однако происхождение слова тут было ни при чем.
– В легендах много чего говорится по этому поводу. Важно помнить одно: Приорат рьяно охраняет их и, возможно, ждет подходящего исторического момента, чтобы раскрыть правду.
– Какую правду? В чем она заключается? Какие такие тайны могущества и власти охраняет братство?
Лэнгдон глубоко вздохнул.
– Сангрил – древнее слово, Софи. С годами оно превратилось в новый термин, более современный... – Он сделал паузу. – И когда я назову вам это новое слово, вы сразу поймете, что много знаете о нем. Практически каждый человек на земле хоть раз да слышал о Сангрил.
Софи скроила скептическую гримасу:
– Лично я никогда не слышала.
– Уверен, что слышали, – улыбнулся Лэнгдон. – Вам прекрасно известны эти два слова: чаша Грааля.
 
 
Глава 38
 
  Софи уставилась на Лэнгдона широко раскрытыми глазами. Да он никак шутит!
– Чаша Грааля?
Лэнгдон кивнул с самым серьезным выражением лица:
– Чаша Грааля и есть так называемый Сангрил. Происходит от французского Sangraal, сами можете заметить, как легко это слово превращается в два других – San Greal.
Святой Грааль!.. «Странно, – подумала Софи, – как это я не догадалась сразу». И однако она так до конца и не могла поверить в то, что ей только что поведал Лэнгдон.
– Я всегда думала, что Грааль – это чаша. А вы только что сказали, что Сангрил – это некий сборник документов, раскрывающих тайну.
– Да, но документы Сангрил – всего лишь часть, половина сокровищ Святого Грааля. Они были похоронены под развалинами храма вместе с самой чашей... и это помогает понять ее истинное значение. Документы наделили тамплиеров такой огромной властью лишь потому, что благодаря им стало возможным осознать истинную природу Грааля.
Истинную природу Грааля? Софи окончательно растерялась. Она всегда думала, что чаша Грааля представляет собой сосуд, из которого пил Иисус во время Тайной вечери и с помощью которого Иосиф Аримафейский ловил затем капающую с креста кровь распятого Христа.
– Грааль – чаша Христова, – сказала она.
– Что может выть проще? – Софи, – Лэнгдон наклонился к ней и говорил теперь шепотом, – если верить Приорату Сиона, то Грааль никакая не чаша. Члены общества утверждают, что легенда о Граале лишь красивая аллегория, метафора для обозначения чего-то другого, гораздо более могущественного. – Он на секунду умолк, затем продолжил: – Чего-то такого, что прекрасно сочетается с тем, что ваш дедушка пытался сказать нам сегодня, в том числе и со всеми его символическими ссылками на священное женское начало.
Все еще не уверенная в правоте его слов, Софи взглянула на Лэнгдона. Он улыбался, но глаза оставались серьезными.
– Хорошо, – сказала она. – Допустим. Но если Грааль не чаша, тогда что это?
Лэнгдон предвидел этот вопрос, но до сих пор так и не решил, как лучше на него ответить. Ответ был невозможен без ссылки на соответствующий исторический контекст, в противном случае это вызовет у Софи лишь недоумение. Именно такое недоуменное выражение лица наблюдал Лэнгдон у своего редактора несколько месяцев назад, когда принес ему план рукописи, над которой работал.
– Так вы утверждаете, что... – Тут редактор поперхнулся, закашлялся, поставил бокал вина на стол рядом с недоеденным ленчем и уставился на него. – Вы это серьезно? Быть такого не может!
– Совершенно серьезно. Недаром же я потратил целый год на исследования.
Знаменитый нью-йоркский редактор Джонас Фаукман нервно затеребил козлиную бородку. На протяжении всей своей блистательной карьеры ему, несомненно, довелось повидать немало книг с самыми дикими идеями, но ни с чем подобным сталкиваться не доводилось.
– Послушайте, Роберт, – сказал он после паузы, – поймите меня правильно. Мне нравится ваша работа, мы с вами всегда прекрасно ладили. Но если я соглашусь напечатать эту книгу, то целые месяцы под окнами моего издательства будут стоять пикеты. Кроме того, она просто пагубна для вашей репутации. Вы же ученый, историк, преподаете в Гарварде, а не какой-нибудь там популяризатор дешевых сенсаций, решивший урвать лишний доллар. Скажите, есть ли у вас хоть какие-то надежные доказательства, подтверждающие эту версию?
Лэнгдон улыбнулся и достал из кармана твидового пиджака листок бумаги. Протянул его Фаукману. То был библиографический список из пятидесяти наименований – книги известных историков, как современных, так и средневековых. Многие из этих книг давно стали своего рода научными бестселлерами. Сами их названия служили косвенным подтверждением теории Лэнгдона. Фаукман пробежал глазами список, и на лице его появилось выражение, какое бывает у человека, вдруг узнавшего, что Земля на самом деле плоская.
– Да, кое-кого из этих авторов я действительно знаю. Они... настоящие историки!
Лэнгдон усмехнулся:
– Так что, как видите, Джонас, это не только моя теория. Она уже давно вселилась в умы. Я просто выстраиваю на ней свою книгу. Ни в одном из серьезных исторических трудов еще ни разу не исследовалась легенда о чаше Грааля, с чисто символической точки зрения, разумеется. И иконографические свидетельства, которые я нашел в поддержку этой теории, тоже выглядят достаточно убедительно.
Фаукман не сводил глаз со списка.
– О Боже! Одна из книг написана самим сэром Лью Тибингом, членом Королевского исторического общества.
– Тибинг почти всю жизнь посвятил изучению чаши Грааля. Вообще-то именно он является моим вдохновителем. Он верит в это, как и все остальные упомянутые здесь авторы.
– Вы что же, хотите сказать, все эти историки действительно верят в... – Тут Фаукман запнулся, не в силах подобрать нужных слов.
Лэнгдон опять усмехнулся:
– Согласно общепринятому мнению, чаша Грааля – сокровище, которое чаще всего пытались разыскать на протяжении истории человечества. Она породила массу легенд, стала причиной войн и поисков, занимавших порой всю жизнь некоторых людей. Неужели все это оправданно, если Грааль просто какая-то чаша? Если так, то почему тогда другие реликвии, такие как, к примеру, терновый венец, крест, на котором был распят Иисус, не вызвали подобного интереса? На протяжении всей истории чаша Грааля занимала особое место в умах людей. – Лэнгдон улыбнулся. – И теперь вы знаете почему.
Фаукман недоверчиво тряс головой.
– Но раз об этом написано столько книг, почему тогда о нашей теории наслышаны единицы? – Просто эти книги не в силах повлиять на складывавшееся веками общепринятое мнение. Особенно если учесть, что на формирование этого мнения повлиял бестселлер всех времен и народов.
Фаукман вытаращил глаза:
– Только не говорите мне, что в «Гарри Поттере» речь идет о чаше Грааля!
– Я говорю о Библии. Фаукман поежился.
– Я так и понял.
– Laissez-le![46] – крикнула Софи. – Оставьте, выключите немедленно!
Лэнгдон вздрогнул от этого пронзительного крика. Софи перегнулась через сиденье и орала на водителя. Только тут Лэнгдон заметил, что таксист сжимает в руке микрофон радиопередатчика и что-то в него говорит.
Софи развернулась и сунула руку в карман твидового пиджака Лэнгдона. Не успел он понять, что происходит, как она выдернула револьвер и прижала дуло к виску таксиста. Тот тут же выронил микрофон, поднял одну руку над головой.
– Софи! – нервно выдохнул Лэнгдон. – Какого черта...
– Arretez! – скомандовала Софи водителю.
Тот, дрожа, повиновался. Остановил машину.
Только теперь Лэнгдон услышал металлический голос диспетчера таксомоторного парка, доносившийся из радиоприемника:
– ... qui s'appelle Agent Sophie Neveu... – Треск помех, затем голос продолжил: – Et un Americain, Robert Langdon...[47]
Лэнгдон почувствовал, как напряглись все мышцы. Так они нас уже вычислили?
– Descendez! – скомандовала Софи. – Вон отсюда!
Дрожащий водитель выбрался из машины, обхватив руками голову, и отошел на несколько шагов.
Софи опустила стекло и теперь целилась в обезумевшего от страха таксиста.
– Роберт, – спокойно сказала она, – садитесь за руль. Теперь вы поведете.
Лэнгдон не стал спорить с женщиной, размахивающей огнестрельным оружием. Вылез из машины и перебрался на переднее сиденье. Водитель выкрикивал в их адрес какие-то проклятия, но руки по-прежнему держал над головой.
– Роберт, – сказала Софи с заднего сиденья, – я так полагаю, вы вдоволь насмотрелись на чудеса этого парка?
Он кивнул. С него более чем достаточно.
– Вот и прекрасно. Пора убираться отсюда. Поехали!
Лэнгдон взглянул на коробку переключения скоростей, и на лице его отразилось сомнение. Черт! Он взялся за рукоятку передач.
– Может, лучше вы, Софи?..
– Вперед! – крикнула она.
Из темноты леса показались несколько зевак, подошли посмотреть, что происходит. Одна женщина достала мобильник и что-то в него сказала. Лэнгдон включил мотор и поставил рукоятку переключения на первую скорость, по крайней мере так ему показалось. Потом нерешительно надавил на педаль газа.
Шины взвизгнули, машина резко рванула вперед, вильнула в сторону, и толпа зевак вмиг рассыпалась. Люди кинулись кто куда. Женщина с мобильным телефоном нырнула в кусты, машина едва не сбила ее.
– Doucement![48] – воскликнула Софи, когда машина, подпрыгивая на кочках, выехала на дорогу. – Что это вы делаете?
– Я пытался предупредить! – крикнул Лэнгдон в ответ. – Я ножу машины только с автоматической коробкой передач!
 
 
Глава 39
 
  Хотя спартански обставленной комнате в кирпичном доме на рю Лабрюйер довелось повидать немало страданий, Сайлас сомневался, чтобы они могли сравниться с муками, терзающими сейчас его душу и белое тело. Меня обманули! Все пропало!
Да, его действительно провели. Братья солгали, предпочли смерть, но не выдали свою заветную тайну. У Сайласа просто не было сил позвонить и сообщить об этом Учителю. Ведь он убил не только четверых членов братства, знавших, где спрятан краеугольный камень, он убил монахиню прямо в церкви Сен-Сюльпис. Она была против Бога! Она осуждала деятельность «Опус Деи»!
Убийство Сайлас совершил чисто импульсивно, но смерть этой женщины сильно осложняла положение. Звонок о просьбе пропустить Сайласа в церковь Сен-Сюльпис поступил от епископа Арингаросы; что подумает аббат, обнаружив тело монахини? Хотя Сайлас положил ее на кровать и прикрыл одеялом, рана на голове говорила сама за себя. Сайлас пытался замаскировать дыру в полу, но не слишком удачно. Повреждения бросались в глаза. Они сразу поймут, что здесь кто-то побывал.
Выполнив задание, Сайлас рассчитывал укрыться в «Опус Деи». Епископ Арингароса защитит меня. Альбинос всегда мечтал о тихой уединенной жизни в ревностных молитвах в стенах штаб-квартиры «Опус Деи» в Нью-Йорке. Да он оттуда ни ногой! Все, что ему необходимо, есть в этом убежище. Искать меня все равно никто не будет. Но увы, Сайлас прекрасно понимал, что такому известному человеку, как епископ Арингароса, исчезнуть будет нелегко.
Я подверг опасности жизнь епископа. Сайлас тупо смотрел в пол и размышлял о превратностях бытия. Всем на свете он был обязан Арингаросе. Епископ спас ему жизнь... прятал в своем маленьком приходе в Испании, обучил его, дал ему цель в жизни.
– Друг мой, – говорил ему Арингароса, – ты родился альбиносом. Не позволяй другим насмехаться над тобой за это. Неужели не понимаешь, что, сделав тебя альбиносом, Господь Бог выделил тебя среди остальных? Известно ли тебе, что сам Ной тоже был альбиносом?
– Ной, который с ковчегом? – Сайлас слышал об этом впервые.
Арингароса улыбался:
– Да, Ной с ковчегом. Он тоже был альбиносом. С такой же, как у тебя, белой, точно у ангела, кожей. Вдумайся! Ведь Ной спас жизнь на всей планете! И тебя тоже ждут великие дела, Сайлас. Господь недаром отметил тебя, выделил среди остальных. Ты призван. Господь нуждается в твоей помощи. Со временем Сайлас научился смотреть на себя совсем в новом свете. Я чист. Я бел. Я прекрасен. Совсем как ангел.
И тут до него донесся голос из далекого прошлого. Голос отца. Сердитый и разочарованный:
– Ти eres un desastre. Un spectre[49].
Рухнув на колени на деревянный пол, Сайлас принялся молиться о прощении. Затем сорвал с себя сутану и занялся самобичеванием.
 
 
Глава 40
 
  Кое-как управляясь с коробкой передач, Лэнгдон все же выровнял машину и погнал ее в сторону самой удаленной от центра части Булонского леса. Ситуация была бы комичной, если бы не доносившийся по радио голос диспетчера таксомоторного парка:
– Voiture cing-six-trois. Ou etes-vous? Repondez![50]
Доехав до выхода из парка, Лэнгдон облегченно вздохнул и ударил по тормозам.
– Лучше уж вы садитесь за руль.
Софи с не меньшим облегчением пересела на водительское место. И через несколько секунд машина бойко катила к западу по аллее де Лоншан, оставив позади «сад земных наслаждений».
– А где находится эта самая улица Аксо? – спросил Лэнгдон, наблюдая за тем, как стрелка спидометра подползает к отметке сто километров в час.
– Таксист сказал, что это недалеко от стадиона Ролан-Гар-рос, – не отрывая глаз от дороги, ответила Софи. – Я этот район знаю.
Лэнгдон снова достал тяжелый ключ из кармана, взвесил его на ладони. Он нутром чувствовал, как важен этот предмет для понимания происходящего. Возможно, лишь с помощью этого ключа он добудет себе свободу.
Чуть раньше, рассказывая Софи о рыцарях-тамплиерах, Лэнгдон понял: ключ, помимо того что был отмечен печатью Приората, имел еще кое-что общее с этой организацией. Распятие с перекладинами равной длины являлось не только символом равновесия и гармонии, но и знаком рыцарского ордена. Всем знакомы изображения рыцарей-тамплиеров в белых туниках, украшенных такими же красными крестами с одинаковыми по длине перекладинами.
Квадратный крест. В точности как на ключе.
Воображение Лэнгдона заработало, он пытался представить, что может открывать этот ключ. Доступ к тайнику, где хранится чаша Грааля? Он улыбнулся абсурдности этой мысли. Судя по слухам, чаша Грааля хранилась где-то в Англии, глубоко под землей, в тайнике, вырытом под одной из церквей тамплиеров. И попала она туда году в 1500-м.
В эпоху Великого мастера да Винчи.
В первые века второго тысячелетия братство неоднократно перепрятывало ценные документы. По мнению историков, попав в Европу из Иерусалима, чаша раз шесть меняла местонахождение. Последний раз чаша Грааля предстала перед многочисленными свидетелями в 1447 году, и зрелище это было сопряжено с трагедией. Вспыхнувший пожар едва не уничтожил бесценные документы, но их все же успели спасти, перенесли в безопасное место в четырех огромных сундуках, настолько тяжелых, что каждый тащили сразу шесть человек. После этого никто ни разу не утверждал, что видел чашу Грааля собственными глазами.
Остались лишь слухи. Чаще всего говорили, что сокровище нашло приют в Великобритании, земле короля Артура и рыцарей Круглого стола.
И тем не менее существовало еще два важных фактора.
Леонардо знал, где спрятана чаша Грааля.
Возможно, она пребывала там и по сей день.
Именно по этой причине энтузиасты поисков Грааля так носились с картинами и дневниками да Винчи в надежде отыскать в них некий потайной ключ, указывающий на место, где спрятаны сокровища. Кое-кто уверял, что фон в виде гор на полотне «Мадонна в гроте» соответствует топографии холмов с пещерами в Шотландии. Другие говорили, что странное размещение апостолов за столом в «Тайной вечере» тоже является своего рода кодом. Третьи уверяли, будто рентгеновский анализ «Моны Лизы» позволил выявить, что первоначально на ней красовалась подвеска богини Исиды из ляпис-лазури – деталь, которую позднее да Винчи почему-то решил закрасить. Лэнгдону не доводилось видеть ни одного доказательства, свидетельствующего в пользу последней теории, не мог он также представить, какое отношение может иметь подвеска из ляпис-лазури к чаше Грааля. Однако поклонники Грааля до сих пор активно обсуждали это в Интернете.
Люди обожают все таинственное.
А тайн и загадок меж тем становилось все больше. Сравнительно недавно мир потрясло открытие, что знаменитая картина да Винчи «Поклонение волхвов» скрывает под слоями краски некий секрет. Известный итальянский реставратор Маурицио Серазини раскрыл миру истину, после чего в газете «Нью-Йорк таймс» появилась статья под интригующим названием «Дымовая завеса Леонардо».
Серазини не оставил ни малейших сомнений в том, что этюд «Поклонения» в серо-зеленых тонах, находящийся под слоем краски, принадлежит кисти да Винчи, а вот сама картина – нет. Некий анонимный художник расписал набросок Леонардо, как расписывают дети картинки в книжках, и сделал это через много лет после смерти мастера. Но куда более тревожным оказалось другое открытие. Снимки, сделанные с помощью инфракрасного излучения, а также рентгеновские снимки полотна показали, что этот мошенник от искусства, расписывая красками этюд Леонардо, в значительной степени отошел от оригинала, точно задался целью исказить истинные намерения да Винчи. Но что именно изобразил Леонардо на полотне и какова была природа этих искажений, так и оставалось тайной. Тем не менее растерянные сотрудники галереи Уффици во Флоренции, где экспонировалась эта картина, немедленно переправили ее в запасник, расположенный через улицу от здания музея. И теперь посетители, пришедшие в зал Леонардо, с разочарованием видели вместо «Поклонения волхвов» табличку:
ПОЛОТНО СНЯТО В СВЯЗИ С ПРОВЕДЕНИЕМ ДИАГНОСТИЧЕСКИХ ТЕСТОВ ПРИ ПОДГОТОВКЕ К РЕСТАВРАЦИИ
В темном и запутанном мире современных охотников за чашей Грааля Леонардо по-прежнему оставался величайшей из загадок. В каждом его произведении, казалось, так и сквозило желание раскрыть тайну, и, однако, тайна оставалась то спрятанной под слоем краски, то зашифрованной в пейзаже на заднем плане. А может, никакой тайны вовсе и не было. Может, изобилие невнятных и мучительных намеков на некую загадку было лишь пустым обещанием, призванным разочаровать любопытных и вызвать загадочную и насмешливую улыбку Моны Лизы.
– А может быть так, – голос Софи вернул Лэнгдона к реальности, – может быть, чтобы ключ, который вы держите в руке, открывал тайник с чашей Грааля?
Лэнгдон вымученно усмехнулся:
– Не представляю, что такое возможно. Кроме того, считается, что чаша Грааля спрятана сейчас где-то в Британии, а не во Франции.
– Но Грааль – это единственное разумное объяснение, – продолжала настаивать она. – У нас в руках ключ, защищенный от подделок, мало того, он помечен эмблемой Приората Сиона. И передан нам членом этого братства. А именно члены братства, по вашим словам, и охраняли тайну Грааля на протяжении многих веков.
Лэнгдон понимал, что рассуждения Софи вполне логичны, но все-таки чисто интуитивно не мог принять их. Ходили слухи, что Приорат якобы поклялся в один прекрасный день вернуть Грааль во Францию, где он и будет храниться вечно. Но никаких исторических свидетельств в пользу того, что это действительно произошло, не существовало. И даже если бы Приорату все же удалось переправить Грааль во Францию, адрес на рю Аксо, по соседству со знаменитым теннисным стадионом, мало походил на место, где сокровище могло найти последнее пристанище.
– Нет, Софи, лично я не знаю, что общего может иметь этот ключ с чашей Грааля.
– Только потому, что Грааль предположительно находится в Англии?
– Не только поэтому. Местонахождение чаши Грааля является самым строго охраняемым секретом в истории. Члены Приората вынуждены были ждать десятилетиями, прежде чем удостоиться чести войти в круг особо посвященных и узнать, где спрятан Грааль. Знал об этой тайне весьма ограниченный круг лиц, и хотя братство насчитывает немало членов, лишь четверым из них в каждый определенный отрезок времени было известно, где Грааль. Это Великий мастер и трое его senechaux. И вероятность того, что ваш дедушка был одним из этой четверки, весьма призрачна.
Мой дед был одним из них, подумала Софи, до отказа выжав педаль газа. В памяти навеки запечатлелась сцена, неоспоримо подтверждавшая высокий статус Жака Соньера в братстве.
– Даже если ваш дед и входил в высший эшелон, он никогда и ни за что не рассказал бы об этом. Ни единому человеку на свете, не входящему в братство. И уж тем более ни при каких обстоятельствах не стал бы вводить в этот узкий круг вас.
Но я там уже побывала, подумала Софи, и в памяти вновь всплыла сцена в подвале загородного дома. Стоит ли рассказать Лэнгдону, свидетельницей чего ей довелось стать в нормандском шато? Настал ли такой момент? Вот уже десять лет она хранит это в тайне от всех, и поведать ей не позволяет стыд. Даже при одном воспоминании ее передергивало от отвращения. Сирены завывали где-то вдалеке, и она почувствовала, как на нее навалилась усталость.
– Вон он! – воскликнул Лэнгдон и указал на возникший впереди гигантский комплекс теннисного стадиона Ролан-Гаррос.
Софи направила машину к стадиону. Немного поплутав по узким улицам, они наконец обнаружили перекресток, от которого начиналась улица Аксо, и, свернув на нее, они принялись искать нужный дом. Софи и Роберт попали в деловой район города, по обе стороны от дороги мелькали вывески офисов и учреждений.
Нам нужен дом двадцать четыре, напомнил себе Лэнгдон, спохватившись, что непроизвольно высматривает шпиль церкви или собора. Не будь смешным! Чтобы в этом районе оказалась никому не известная церковь тамплиеров?
– Ну вот и приехали, – заметила Софи. И кивком указала куда-то вперед.
Лэнгдон проследил за направлением ее взгляда.
Что за чертовщина?
Здание современное. Квадратная цитадель с неоновой эмблемой в виде гигантского равностороннего креста на фасаде. А под крестом вывеска:
ДЕПОЗИТАРНЫЙ БАНК ЦЮРИХА Лэнгдон порадовался, что не поделился версией о церкви с Софи. Карьера ученого, специалиста по символам, приучила его искать потайное значение там, где его не существовало вовсе. В данном случае у Лэнгдона просто вылетело из головы, что крест с перекладинами равной длины является, помимо всего прочего, символом Швейцарии и изображен на ее флаге.
По крайней мере хоть одна тайна раскрыта.
В руках у Софи с Лэнгдоном оказался ключ от ячейки в депозитарном швейцарском банке.
 
 
Глава 41
 
  Стены замка Гандольфо овевал холодный горный ветер, налетавший сюда с самых вершин, и, выбираясь из «фиата», епископ Арингароса зябко поежился. Надо было одеться потеплее, подумал он, стараясь преодолеть охватившую его дрожь. Ему страшно не хотелось выказывать сегодня признаки слабости или недомогания.
Замок был погружен во тьму, если не считать нескольких окон на самом верху, из них лился свет. Библиотека, подумал Арингароса. Они не спят, они ждут. Он опустил голову, борясь с порывами ветра, и направился к входу, стараясь не смотреть на купола обсерватории.
Священник, встретивший его у двери, был сонным. Тот самый молодой человек, который встречал Арингаросу пять месяцев назад, только сегодня он делал это менее приветливо.
– А мы уже начали беспокоиться, епископ, – заметил священник, взглянув на наручные часы, но выглядел он при этом скорее раздраженным, нежели обеспокоенным.
– Прошу прощения. Но авиалинии в наши дни так ненадежны.
Священник пробормотал в ответ нечто нечленораздельное, а потом сказал:
– Вас ждут наверху. Я провожу.
Библиотека являла собой просторное, квадратной формы, помещение, отделанное темным деревом от потолка до пола. Вдоль стен – высокие шкафы, набитые книгами. Пол из янтарных мраморных плит в черной базальтовой окантовке – приятное напоминание о том, что некогда в этом здании был дворец.
– Добро пожаловать, епископ, – прозвучал мужской голос с другого конца комнаты.
Арингароса пытался разглядеть, кто с ним говорит, но источники света были расположены слишком низко, гораздо ниже, чем во время первого его визита. Точно разбудили среди темной ночи. Сегодня все эти люди прятались в тени, словно стыдились того, что должно было произойти.
Арингароса двигался медленно, с достоинством. Он увидел смутные силуэты трех человек за длинным столом в дальнем конце комнаты. Силуэт сидевшего посередине мужчины был вполне узнаваем: тучный председатель секретариата Ватикана, ведавший всеми юридическими вопросами. Двое других – итальянские кардиналы.
Арингароса направился к столу.
– Прошу простить за то, что прибыл в столь поздний час. Но разница в часовых поясах, знаете ли. Вы, должно быть, устали ждать.
– Отнюдь, – сказал секретарь. Пухлые его ручки были уютно сложены на огромном животе. – Мы благодарны вам за то, что прибыли издалека. И меньшее, что могли сделать в знак признательности, так это бодрствовать, дожидаясь вас. Может, желаете кофе или закусить?
– Предпочитаю сразу перейти к делу. Мне еще надо успеть на обратный самолет. Так к делу?..
– Ну разумеется, – ответил толстяк. – Вы действовали гораздо быстрее, чем мы могли ожидать.
– Разве?
– У вас остался еще целый месяц.
– Вы выразили озабоченность пять месяцев назад, – ответил Арингароса. – Так к чему было медлить?
– И то правда. Мы очень довольны вашей расторопностью.
Арингароса обежал взглядом длинный стол и заметил на нем большой черный портфель.
– Здесь то, о чем я просил?
– Да. – В голосе секретаря звучала некоторая настороженность. – Хотя, должен признаться, нас удивила эта просьба. Она показалась... – Опасной, – закончил за него один из кардиналов. – Вы уверены, что не хотите, чтобы мы переправили вам все это каким-либо другим путем? Сумма просто огромная.
Свобода дорого стоит.
– Моя безопасность волнует меня меньше всего. Бог поможет.
Но во взглядах мужчин читалось сомнение.
– Здесь именно столько, сколько я просил? Секретарь кивнул:
– Облигации крупного достоинства на предъявителя, выписанные Банком Ватикана. Принимаются как наличные по всему миру.
Арингароса подошел к столу и открыл портфель. Внутри две толстые стопки облигаций, каждая скреплена лентой и проштампована печатью Ватикана. И надпись тоже на месте, «PORTATORE», – она означает, что погасить или выкупить эти облигации вправе человек, владеющий ими в данный момент.
В позе секретаря ощущалась напряженность.
– Должен заметить, епископ, все мы чувствовали бы себя спокойнее, если б эти средства были в наличных.
Да столько наличных мне не унести, подумал Арингароса. Закрыл портфель и сказал:
– Облигации равноценны наличным. Это ваши слова.
Кардиналы обменялись беспокойными взглядами, потом один из них заметил:
– Да, но эти облигации легко проследить. Они неминуемо выведут на Банк Ватикана.
Арингароса едва сдержал улыбку. По этой-то причине Учитель и посоветовал ему взять деньги именно в виде облигаций Банка Ватикана. Своего рода страховка. Теперь мы все крепко повязаны.
– Это вполне законная форма сделки, – возразил он. – Ведь «Опус Деи» является прелатурой Ватикана, и его святейшество вправе распределять деньги как считает нужным и удобным. Никакого закона мы не нарушаем.
– Да, это так, и все же... – Секретарь всем телом подался вперед, стул жалобно скрипнул под его тяжестью. – Мы не знаем, как вы намерены распорядиться этими фондами. И если возникнет какое-либо недоразумение...
– С учетом того, что вы от меня требуете, – перебил его Арингароса, – как я поступлю с этими деньгами, не ваша забота. В комнате повисла долгая и напряженная пауза.
Они прекрасно понимают, что я прав, подумал Арингароса.
– А теперь вы, вероятно, хотите, чтобы я подписал какие-то бумаги?
Его собеседники с такой готовностью подтолкнули к нему бумаги, точно желали поскорее избавиться от него.
Арингароса взглянул на лежавшие перед ним листки. На каждом красовалась папская печать.
– Они идентичны той копии, которую вы мне послали?
– Разумеется.
Арингароса удивился: подписывая документы, он не ощущал никаких эмоций. Зато сидевшие за столом трое мужчин явно испытывали облегчение.
– Благодарю вас, епископ, – сказал секретарь. – Ваши услуги Церкви никогда не будут забыты.
Епископ приподнял портфель, словно взвешивая силу и власть заключенных в нем денег. Какое-то время все четверо молча смотрели друг на друга, точно собирались сказать что-то еще, но затем передумали. Арингароса развернулся и направился к двери.
– Епископ! – окликнул его один из кардиналов, когда он уже собирался переступить порог.
Арингароса замер, потом медленно обернулся:
– Да?
– Куда вы теперь направляетесь?
Арингароса почувствовал, что вопрос продиктован скорее чисто духовным интересом, а не простым любопытством. Но он не собирался обсуждать вопросы морали в столь поздний час.
– В Париж, – коротко ответил он и вышел.
 
 
Глава 42
 
  Депозитарный банк Цюриха работал круглые сутки и предоставлял весь современный набор услуг по анонимному обслуживанию клиентов в лучших традициях швейцарских банков. Имея свои отделения в Цюрихе, Куала-Лумпуре, Нью-Йорке и Париже, банк за последние годы значительно расширил сферу услуг и, помимо всего прочего, располагал сейфами для хранения ценностей с анонимным компьютерным кодом доступа.
Основной доход поступал именно от этого старейшего в мире изобретения – анонимных депозитарных ячеек, или сейфов. Клиенты, желающие сберечь какие-либо ценности, от акций и облигаций до ценных полотен, могли разместить здесь свое имущество, не называя имен и фамилий. При этом обеспечивалась многоступенчатая защита с использованием самых современных высоких технологий. Забрать свое имущество из ячеек тоже можно было в любое время и совершенно анонимно.
Софи остановила машину перед зданием банка. Лэнгдон оглядел его и понял, что Депозитарный банк Цюриха – заведение серьезное. Здание являло собой прямоугольник без окон, казалось, отлитый из толстой пуленепробиваемой стали. Напоминавшее гигантский металлический кирпич строение было максимально удалено от дороги, и фасад его украшал переливающийся неоновым светом крест, укрепленный на высоте футов пятнадцати.
Репутация швейцарских банков, обеспечивающих высшую степень надежности и секретности, позволила этой стране получать огромные доходы именно от банковских операций. Особенно их услуги ценились в сфере дельцов от искусства, поскольку именно в швейцарских банках воры и жулики всех мастей могли хранить похищенные ценности, если понадобится, долгие годы, до тех пор пока не утихнут страсти вокруг их исчезновения. Специальные законы защищали депозитные сейфы от чрезмерно любопытной полиции, а деньги, хранившиеся на счетах, были привязаны лишь к цифровым шифрам, а не конкретным именам. И воры могли спать спокойно, зная, что украденные ими ценности находятся в полной безопасности и что никто никогда не выследит по ним их самих.
Софи остановила машину перед внушительными воротами, перекрывавшими доступ к подъезду – забетонированному пандусу, огибавшему здание. Глазок размещенной над воротами видеокамеры смотрел прямо на них, и у Лэнгдона возникло неприятное ощущение, что в отличие от видеокамер Лувра эта самая настоящая, все видит и все фиксирует.
Софи опустила стекло и осмотрела электронное табло, закрепленное у ворот. На экране высвечены надписи с указателями на нескольких языках. Верхняя строка на английском:
ВСТАВИТЬ КЛЮЧ
Софи достала из кармана золотой ключ с крестом. Под экраном виднелось небольшое отверстие треугольной формы.
– Что-то подсказывает мне: наш ключ подойдет, – заметил Лэнгдон.
Софи вставила ключ в отверстие, протолкнула его внутрь до упора. По всей видимости, поворачивать ключ не следовало: стальные ворота тут же поползли в сторону. Софи сняла ногу с тормоза и проехала по пандусу до вторых ворот. Первые ворота тут же закрылись за ними, машина оказалась запертой, точно корабль в шлюзе.
По спине у Лэнгдона пробежали мурашки. Остается надеяться, что и вторые ворота тоже откроются.
На втором табло те же надписи на нескольких языках.
ВСТАВИТЬ КЛЮЧ
Софи вставила ключ, и ворота немедленно отворились. Несколько секунд спустя их автомобиль уже катил по пандусу, который привел его в подземный гараж.
Помещение было небольшое, рассчитанное максимум на дюжину машин, и в нем царил полумрак. В дальнем его конце Лэнгдон разглядел вход в здание. По серому бетонному полу тянулся красный ковер, словно приглашая посетителей к высокой двери, сделанной, как показалось на первый взгляд, из цельного куска металла.
Добро пожаловать, а посторонним вход воспрещен, подумал Лэнгдон.
Софи остановила машину недалеко от двери и выключила мотор.
– Оружие, наверное, лучше оставить здесь.
С радостью, подумал Лэнгдон и сунул револьвер под сиденье.
Они вышли из машины и зашагали по красному ковру к неприступной на вид двери. Никаких ручек на ней не было, но на стене рядом виднелось уже знакомое треугольное отверстие. И никаких табло с указателями на сей раз.
– Это уже только для своих, – заметил Лэнгдон. Софи нервно хихикнула.
– Что ж, вперед! – Она вставила ключ в отверстие, дверь открылась внутрь с тихим гулом. Софи с Лэнгдоном обменялись взглядами и вошли. Дверь с тихим стуком тут же затворилась.
Вестибюль Депозитарного банка Цюриха поразил Лэнгдона своим убранством. Большинство банков довольствовались в отделке помещений отполированным мрамором и гранитом, здесь же от стенки до стенки поблескивали металлические панели и заклепки.
Интересно, кто же дизайнер? – подумал Лэнгдон. Сталелитейная корпорация «Эллайд стил»?
На Софи помещение произвело примерно то же впечатление. Она с любопытством озиралась по сторонам.
Повсюду серый металл. Пол, стены, двери, стойки, даже кресла в вестибюле, похоже, были отлиты из металла. Зрелище впечатляющее. Сама обстановка, казалось, говорила: вы входите в сейф.
Стоявший за стойкой крупный мужчина поднял на них глаза. Затем выключил маленький телевизор, который только что смотрел, и приветствовал их радушной улыбкой. Несмотря на сильно развитую мускулатуру и пистолет в кобуре под мышкой, он так и излучал любезность.
– Bonsoir[51], – сказал он. – Чем могу помочь?
Двуязычное приветствие было характерно для всех современных европейских организаций и учреждений. Оно ни к чему не обязывало и предоставляло посетителям возможность выбрать тот язык, на котором им удобнее говорить.
Но Софи ему не ответила. Просто выложила ключ на стойку. Мужчина взглянул на него и тут же выпрямился.
– Да, конечно, пожалуйста. Ваш лифт в конце коридора. Сейчас предупрежу сотрудника, он вас встретит.
Софи кивнула и забрала ключ.
– Какой этаж?
Охранник как-то странно взглянул на нее:
– Ключ подскажет лифту, где остановиться.
Она одарила его улыбкой:
– Ах, ну да, конечно!
Охранник проводил их взглядом. Он видел, как они подошли к лифту, вставили ключ, вошли в лифт и исчезли из виду. Как только двери за ними затворились, он схватился за телефон.
Он никого не собирался предупреждать об их появлении, в этом просто не было нужды. Хранитель сейфов получал предупреждение сразу, как только клиент открывал специальным ключом первые ворота.
Нет, охранник набирал номер ночного менеджера, дежурного по банку. В трубке раздался гудок, и он тут же включил телевизор и уставился на экран. Выпуск новостей, которые он смотрел, как раз заканчивался. Впрочем, не важно. Он еще раз взглянул на два лица, крупным планом показанные на экране.
– Oui? – раздался в трубке голос менеджера.
– У нас здесь, внизу, внештатная ситуация.
– Что случилось?
– Французская полиция разыскивает двух человек.
– И что?
– Они только что вошли в банк. Менеджер тихо чертыхнулся, потом сказал:
– Ладно. Сейчас свяжусь с месье Берне.
Охранник повесил трубку и сразу же набрал еще один номер. На сей раз – Интерпола.
Лэнгдон удивился: ощущение было такое, что лифт не поднимается, а падает в пропасть. Он понятия не имел, на сколько этажей они углубились под землю, когда двери лифта раздвинулись. Ему было все равно. Он обрадовался, что можно наконец выйти из этого проклятого лифта.
У дверей их уже встречали. Пожилой, приятной внешности мужчина в аккуратно отглаженном фланелевом костюме. Выглядел он здесь неуместно – эдакий старомодный банковский служащий в мире самых современных высоких технологий.
– Bonsoir, – сказал мужчина. – Добрый вечер. Не будете ли столь любезны проследовать за мной, s'il vous plait[52]? – И, не дожидаясь ответа, он развернулся и быстро зашагал по узкому металлическому коридору.
Лэнгдон с Софи прошли по нескольким коридорам, миновали ряд комнат, где стояли компьютеры с мигающими мониторами.
– Voici, – сказал их проводник, остановившись у стальной двери и распахивая ее перед ними. – Вот мы и на месте.
И Лэнгдон с Софи шагнули в совсем иной мир. Небольшая комната, в которой они оказались, походила на роскошную гостиную дорогого отеля. Куда только делись металлические панели и заклепки! Вместо них – толстые восточные ковры, темная мебель из мореного дуба, мягкие кресла. На широком столе посреди комнаты возле открытой бутылки перье стояли два хрустальных бокала на высоких ножках, в них пузырилась прозрачная жидкость. А рядом – оловянный кофейник с дымящимся ароматным кофе.
Перемещение во времени против часовой стрелки, подумал Лэнгдон. Да, швейцарцы в таких делах мастера.
Мужчина одарил их очередной лучезарной улыбкой:
– Я полагаю, это ваш первый визит к нам? Софи помедлила, затем кивнула.
– Понял. Ключи часто передаются по наследству, и наши посетители ведут себя в первый раз несколько неуверенно. Что естественно, ведь они не знакомы с нашими порядками и правилами. – Он жестом пригласил их к столу. – Добро пожаловать, здесь все в вашем распоряжении.
– Вы сказали, ключи иногда передаются по наследству? – спросила Софи.
– Да, именно так. Ваш ключ – это все равно что счет в швейцарском банке, а счета часто наследуют из поколения в поколение. Что касается хранения золотых слитков и прочих ценностей, то самый короткий срок аренды депозитарного сейфа составляет пятьдесят лет. Плата вперед. Так что нам довелось повидать немало счастливчиков, унаследовавших целые состояния.
– Вы сказали, пятьдесят лет? – удивленно спросил Лэнгдон.
– Это минимальный срок, – ответил мужчина. – Нет, разумеется, вы можете арендовать сейф и на более длительное время, но если условия не оговорены особо и если на протяжении пятидесяти лет содержимое сейфа ни разу не было востребовано, то оно уничтожается. Могу ли я начать процесс организации доступа к вашей ячейке?
Софи кивнула:
– Да, пожалуйста.
Мужчина широким жестом указал на роскошную гостиную:
– Эта комната в личном вашем распоряжении. И предназначена она для осмотра содержимого сейфа. Как только я выйду из комнаты, вы можете сколько угодно наслаждаться созерцанием того, что лежит в вашей коробке-сейфе, перемещать и перекладывать его по вашему усмотрению. Сама коробка-сейф должна появиться вот отсюда... – Он подошел к дальней стене, где из люка в комнату, сделав изящный изгиб, входил широкий ленточный конвейер, напоминавший те, что используются в аэропортах в зале выдачи багажа. – Вставляете ключ сюда... – Тут он указал на большое электронное табло возле конвейера, чуть ниже которого виднелось уже знакомое им треугольное отверстие. – Вот сюда. И как только компьютер подтвердит соответствие вашего ключа, набираете код доступа, и вам автоматически подается ваша стальная коробка, хранящаяся внизу, в основном сейфе. Ну а когда вы закончите, ставите коробку на конвейер, снова вставляете ключ в отверстие, и процесс повторяется, только в обратном порядке. Поскольку все у нас автоматизировано, вашему имуществу гарантируется полная неприкосновенность и приватность. Даже сотрудники банка не знают о содержимом сейфов клиентов. А если понадобится что-то еще или возникнут какие-то вопросы, просто нажмете кнопку вызова вот здесь, в столе, в центре комнаты.
Софи хотела спросить что-то еще, но тут зазвонил телефон. Мужчина, похоже, несколько растерялся.
– Прошу прощения. – Он подошел к столу, где рядом с перье и кофе стоял телефон. Снял трубку и бросил в нее: – Oui?
Он слушал говорившего и озабоченно хмурился.
– Oui, oui... d'accord[53]. – Затем опустил трубку на рычаг и нервно улыбнулся: – Извините, но вынужден вас ненадолго покинуть. Чувствуйте себя как дома. – И с этими словами он быстро направился к двери.
– Простите! – окликнула его Софи. – Нельзя ли попросить вас прояснить один момент до того, как вы уйдете? Вы вроде бы упомянули, что мы должны набрать код?
Мужчина нехотя остановился у двери, лицо его было бледно как полотно.
– Ну разумеется. Как и заведено в большинстве швейцарских банков, наши депозитные ячейки привязаны к номеру, а не к имени клиента. У вас имеется ключ и номер, не известный больше никому. Ключ – это только часть процедуры идентификации. Ее завершает личный номер. Все это делается в целях подстраховки. Ведь если вы, допустим, потеряете ключ, им может воспользоваться кто-то другой. Софи колебалась.
– Ну а если мой благодетель не оставил мне этого номера?
Сердце у банковского служащего тревожно забилось. Эти двое явно темнят, здесь что-то не так! Однако он умудрился выдавить улыбку:
– Что ж, в таком случае призову на помощь еще одного нашего сотрудника. Он скоро подойдет.
Мужчина плотно притворил за собой дверь и, повернув тяжелую ручку, запер подозрительную парочку в комнате.
У находившегося на другом конце города, в здании Северного вокзала, агента Колле зазвонил телефон. Это был Фаш.
– У Интерпола появилась зацепка, – сказал он. – Забудь о поезде. Лэнгдон и Невё только что вошли в парижское отделение Депозитарного банка Цюриха. Скажи своим людям, чтобы немедленно выезжали туда.
– Есть какие-либо новые соображения о том, что пытался сказать Соньер агенту Невё и Роберту Лэнгдону?
– Вот арестуете их, лейтенант, тогда я их сам спрошу, лично, – ледяным тоном ответил Фаш.
Колле намек понял.
– Дом двадцать четыре по улице Аксо. Ясно. Слушаюсь, капитан! – Он повесил трубку и связался по рации со своими людьми.
 
 
Глава 43
 
 

Президент парижского отделения Депозитарного банка Цюриха Андре Берне жил в шикарной квартире над банком. Несмотря на уют и обилие обитой бархатом мебели, он всегда мечтал об особняке или квартире на рю Сен-Луи-ан-л'Иль, где можно было бы общаться с действительно выдающимися личностями, а не то что здесь, со скучными и противными богачами.
Вот выйду на пенсию, говорил себе Берне, и заполню погреба дома редкими бургундскими винами, украшу салон картинами Фрагонара и, возможно, Буше. И буду проводить дни в охоте за редкой антикварной мебелью и книгами в Латинском квартале.
Сегодня Берне не дали поспать. Разбудили, и через шесть с половиной минут он уже шагал по подземному коридору банка и выглядел при этом так, словно личный портной и парикмахер занимались его внешностью не меньше часа. На нем красовался безупречный шелковый костюм, мало того, перед тем как выйти из квартиры, Берне не забыл попрыскать в рот освежителем дыхания и аккуратно завязать галстук, уже на ходу. Ему уже приходилось встречать среди ночи важных клиентов, которые съезжались в банк с разных концов света и из разных временных поясов. И умение просыпаться быстро и сразу он позаимствовал у воинов масаев, африканского племени, известного своей способностью моментально переходить из состояния сна к бодрствованию и быть при этом в полной боевой готовности.
К бою готов, подумал Берне и тут же спохватился, что сравнение это сегодня может оказаться особенно уместным. Прибытие клиента с золотым ключом всегда требовало от сотрудников банка повышенного внимания. Но прибытие клиента с золотым ключом, которого к тому же разыскивала французская судебная полиция, ставило его в чрезвычайно деликатное положение. Банк вынес немало битв в суде, отстаивая право своих клиентов на соблюдение анонимности, невзирая на доказательства, что некоторые из этих клиентов были преступниками.
Всего пять минут, думал Берне. У меня всего пять минут, чтобы вывести этих людей из банка до прибытия полиции.
Если он поторопится, то нежелательных последствий можно благополучно избежать. Он, Берне, скажет полиции, что да, действительно, эти люди вошли в банк, но поскольку не были его клиентами и не имели цифрового кода доступа, их тут же отправили обратно. Какого черта понадобилось этому дежурному на входе звонить в Интерпол! Соблюдение конфиденциальности, очевидно, не входит в правила этого типа, а ведь получает пятнадцать евро в час!
Остановившись у двери, Берне глубоко вдохнул и расслабил мышцы. Затем изобразил на губах сладчайшую из улыбок и ворвался в комнату, подобно теплому ветерку.
– Добрый вечер, – приветствовал он клиентов. – Я Андре Берне. Чем могу по... – Остальные слова застряли в горле. Эта женщина, стоявшая перед ним... ее он никак не рассчитывал увидеть здесь, тем более в таком качестве.
– Простите, мы с вами знакомы? – спросила Софи. Она не узнала банкира, но он смотрел на нее так, точно увидел привидение.
– Нет... – с трудом выдавил Берне. – Я... э-э... кажется, нет, не знакомы. – Он глубоко вдохнул и снова изобразил улыбку. – Мой помощник сказал, у вас есть золотой ключ, но нет номера счета? Могу ли я узнать, как вы получили этот ключ?
– Мой дед передал его мне, – ответила Софи, не сводя с банкира пристального взгляда. Тот же явно все больше нервничал.
– Вот как? Ваш дед дал вам ключ, но не сообщил при этом номера?
– Просто у него не было времени, – сказала Софи. – Он, видите ли, был убит сегодня вечером.
Мужчина резко выпрямился и отпрянул.
– Жак Соньер мертв?! – В глазах его светился неподдельный страх. – Но... как?
Теперь настал черед Софи удивляться.
– Так вы знали моего деда?
Банкир Андре Берне оперся о край стола, чтобы сохранить равновесие.
– Мы с Жаком были близкими друзьями. Когда это произошло?
– Сегодня вечером, несколько часов назад. В Лувре.
Берне подошел к глубокому кожаному креслу и рухнул в него.
– Мне нужно задать вам обоим один очень важный вопрос. – Он взглянул на Лэнгдона, потом на Софи. – Кто-либо из вас имеет отношение к его смерти?
– Нет! – воскликнула Софи. – Абсолютно никакого.
Лицо Берне было мрачно. Какое-то время он молчал, потом заметил: – Ваши снимки распространил Интерпол. Поэтому я вас и узнал. Вы обвиняетесь в убийстве.
Софи похолодела. Выходит, Фаш обратился в Интерпол? Похоже, капитан проявляет большую заинтересованность в этом деле, нежели она предполагала вначале. И она вкратце объяснила Берне, кто такой Лэнгдон и что произошло в Лувре этим вечером.
Банкир был изумлен.
– Так, умирая, ваш дедушка оставил вам послание с призывом найти мистера Лэнгдона?
– Да. И еще этот ключ. – Софи выложила золотой ключ на журнальный столик перед Берне, гербом братства вниз.
Берне взглянул на ключ, но трогать его не стал.
– Он оставил вам только этот ключ? Ничего больше? Ни записки, ни единого листка бумаги?
Софи понимала, что покидала музей в спешке, но была уверена: ничего, кроме ключа, за рамой «Мадонны в гроте» больше не было.
– Нет. Только ключ. Берне беспомощно вздохнул:
– Боюсь, ключ дополняется десятизначным числом, которое служит кодом доступа. Без этих цифр ваш ключ бесполезен.
Десять цифр. Софи быстро прикинула в уме. Десять миллиардов возможных вариантов. Даже если параллельно задействовать все мощные компьютеры в шифровальном отделе, на получение кода могут уйти недели.
– Понимаю, месье. Просто мы подумали, вы можете чем-то помочь.
– Увы, но тут я, к сожалению, бессилен. Наши клиенты сами набирают номера через запрещенный терминал, а это означает, что номера известны только им самим и компьютеру. Таким образом в нашем банке обеспечивается полная анонимность. Ну и безопасность наших сотрудников.
Софи все понимала. В крупных продуктовых магазинах действовала та же система. СОТРУДНИКИ НЕ ИМЕЮТ КЛЮЧЕЙ К СЕЙФАМ. Банк не хотел рисковать. Ведь кто-то мог и похитить ключ, а потом захватить в заложники сотрудников банка и заставить их выдать номер.
Софи уселась рядом с Лэнгдоном, взглянула на ключ, потом – на Берне. – Вы хоть приблизительно представляете, что мог хранить дед в вашем банке?
– Я абсолютно не в курсе. Это противоречило бы уставу банка.
– Месье Берне, – сказала она, – у нас очень мало времени. Позвольте мне быть предельно откровенной с вами. – С этими словами Софи взяла ключ и перевернула его так, чтобы банкир видел печать Приората Сиона. – Этот символ на ключе вам что-нибудь говорит?
Берне взглянул на изображение геральдической лилии – никаких эмоций на его лице не отразилось.
– Нет. Многие наши клиенты украшают свои ключи девизами или инициалами.
Софи вздохнула, не сводя с него пристальных глаз.
– Эта печать – символ тайного общества, известного под названием «Приорат Сиона».
Снова никакой реакции на непроницаемом лице Берне.
– Мне об этом ничего не известно. Да, мы с вашим дедом были дружны, но говорили в основном о бизнесе. – Он поправил галстук. С первого взгляда становилось ясно, что этот человек нервничает.
– Месье Берне, – продолжала давить на него Софи, – дед звонил мне сегодня и сообщил, что нам с ним угрожает большая опасность. Сказал, что хочет мне кое-что передать. Оставил вот этот ключ. А теперь он мертв. Любая информация от вас может оказаться очень важной.
На лбу у Берне проступили мелкие капельки пота.
– Вам надо выбраться из этого здания. Боюсь, полиция скоро прибудет. Охранник, работающий на входе, счел своим долгом сообщить в Интерпол.
Софи тоже была явно встревожена. Однако не преминула попытаться еще раз:
– Дедушка говорил, что должен рассказать мне правду о моей семье. Вам известно, о чем могла идти речь?
– Мадемуазель, ваша семья погибла в автокатастрофе, когда вы сами были еще совсем маленькой девочкой. Мои соболезнования. Я знаю, Жак очень любил вас. Несколько раз говорил мне о том, как сожалеет, что вы с ним больше не видитесь.
Софи не знала, что на это ответить.
– Скажите, – спросил Лэнгдон, – как вы думаете, может содержимое сейфа иметь какое-то отношение к Сангрил? Берне взглянул на него как-то странно.
– Понятия не имею, о чем это вы. – Тут у него зазвонил мобильный телефон, и он снял аппарат с ремня. – Oui? – Он слушал, и на лице его все отчетливее читалась озабоченность. – La police? Si rapidement?[54] – Он тихо чертыхнулся, затем отдал какие-то распоряжения по-французски и добавил, что будет в вестибюле через минуту.
Повесив трубку телефона, Берне обратился к Софи:
– Полиция среагировала быстрее, чем обычно. Прибыли, пока мы тут говорили.
Но Софи вовсе не намеревалась уходить с пустыми руками.
– Скажите им, что мы сейчас придем, уже вышли. Если захотят обыскать банк, требуйте ордер. Это займет какое-то время.
– Послушайте, – сказал Берне, – Жак был мне другом, к тому же наш банк не допустит такого давления со стороны властей. Именно по этим двум причинам я не позволю арестовать вас на моей территории. Дайте мне минуту, и я соображу, как помочь вам выйти из банка незамеченными. Кроме того, для меня совершенно недопустимо оказаться замешанным в такую историю. – Он поднялся и торопливо направился к двери. – Оставайтесь здесь. Я отдам несколько распоряжений и тут же вернусь.
– Но наша коробка-сейф, – возразила Софи. – Мы никак не можем уйти без нее.
– Здесь я ничем не могу помочь, – ответил Берне, подойдя к двери. – Вы уж извините.
Какое-то время Софи молча смотрела на затворившуюся за ним дверь, соображая, может ли быть так, что номер счета находился в одной из посылок или писем, которыми дед засыпал ее на протяжении последних лет и которые она не удосужилась вскрыть.
Тут Лэнгдон резко поднялся из-за стола, и она заметила, как оживленно блеснули его глаза.
– Чему вы улыбаетесь, Роберт?
– Ваш дед – настоящий гений!
– Простите, не поняла...
– Десять цифр!
Софи никак не могла понять, о чем это он.
– Номер счета, – сказал Соньер и расплылся в радостной улыбке. – На сто процентов уверен, он оставил его нам! Где?
Лэнгдон достал распечатку снимка с места преступления и положил на журнальный столик. Софи достаточно было взглянуть на первую строчку, чтобы понять: Лэнгдон прав. 13-3-2-21-1-1-8-5 На вид идола родич!
О мина зла! P. S. Найти Роберта Лэнгдона.

 
 
Глава 44
 
  – Десять цифр... – пробормотала Софи, не сводя глаз с распечатки.
13-3-2-21-1-1-8-5
Дедуля написал номер счета на полу в Лувре!
Впервые увидев нацарапанную на паркете последовательность Фибоначчи, она решила, что единственной целью деда было привлечь внимание отдела криптографии и, следовательно, подключить к расследованию ее, Софи. Позже она поняла, что числа являлись также ключом к расшифровке следующих строк – порядок хаотичен... это есть не что иное, как цифровая анаграмма. И вот теперь она, к своему изумлению, увидела, что цифры эти имеют еще большее значение. Они определенно являются последним ключом, открывающим сейф – тайник деда.
– Он был мастером двойных загадок, – сказала Софи Лэнгдону. – Обожал все, что имеет множество значений и скрытый смысл. Код внутри кода.
Лэнгдон уже направлялся к электронному табло рядом с лентой конвейера. Софи схватила компьютерную распечатку и бросилась следом.
Под табло виднелось отверстие, аналогичное тем, что на входе в банк. На экране мерцал логотип самого банка в виде креста. Софи не стала терять времени даром и вставила ключ в треугольное отверстие. Экран тут же ожил.
НОМЕР СЧЕТА
Замигала стрелка курсора. Пауза.
Десять чисел... Софи начала вслух считывать числа с распечатки, а Лэнгдон печатал их на компьютере.
НОМЕР СЧЕТА 1332211185
Едва он успел ввести последнюю цифру, как экран снова ожил. На нем появился текст на нескольких языках. Верхняя строка – на английском.
ОСТОРОЖНО
Перед тем как нажать клавишу ENTER, пожалуйста, проверьте, правильно ли набран номер счета.
В случае отказа компьютера, принять номер вашего счета в целях вашей же безопасности система автоматически блокируется.
– Да тут у них функциональный терминатор, – хмурясь, заметила Софи. – Похоже, у нас только одна попытка.
Обычно владельцы банковских карт имеют три попытки набрать пин-код. Так что эта машина мало походила на простой банкомат.
– Вроде бы все правильно. – Лэнгдон еще раз проверил набранные им цифры, сверяясь с распечаткой. И указал на клавишу ENTER. – Ну, смелей!
Софи протянула указательный палец к клавише и тут же отдернула его. Ей пришла в голову довольно странная мысль.
– Давайте же! – продолжал настаивать Лэнгдон. – Берне скоро будет тут.
– Нет. – Она убрала руку. – Это совсем не тот номер. – Разумеется, тот! Десять чисел. Что еще надо?
– Слишком беспорядочный набор.
Слишком беспорядочный? Лэнгдон был категорически с ней не согласен. В каждом банке клиентам советуют выбирать в качестве пин-кода беспорядочный набор цифр, чтобы никто не мог догадаться. И уж тем более здешним клиентам, хранящим огромные ценности.
Софи стерла все, что они только что напечатали, и взглянула на него:
– Вряд ли это было совпадением, что произвольно взятые цифры можно переставить и получить последовательность Фибоначчи.
Лэнгдон не мог не согласиться, что смысл в ее утверждении есть. Ведь чуть раньше этим же вечером Софи, переставив цифры, превратила их бессмысленный набор в последовательность Фибоначчи. Стало быть, и другие могли додуматься до этого.
Софи подошла к клавиатуре и начала по памяти набирать цифры в ином порядке.
– Скажу вам даже больше. Учитывая любовь деда к разным символам и кодам, он должен был бы выбрать набор чисел, который что-то ему говорит, который он сможет легко запомнить. – Она допечатала строку и улыбнулась краешками губ. – Он выбрал бы нечто такое, что только на первый взгляд кажется беспорядочным... а на деле все иначе.
Лэнгдон взглянул на экран.
НОМЕР СЧЕТА 1123581321
Смотрел он всего секунду, но сразу понял, что Софи права.
Последовательность Фибоначчи.
1-1-2-3-5-8-13-21
Если превратить последовательность Фибоначчи в простой набор из десяти цифр, она становится практически неузнаваемой. Запомнить легко, а на первый взгляд цифры кажутся выбранными наугад. Гениальный, потрясающий цифровой код, который Соньер никогда бы не забыл. Более того, он в полной мере объяснял, почему нацарапанные на полу Лувра цифры можно легко переставить и превратить в знаменитую прогрессию. Софи наклонилась и надавила на клавишу ENTER.
Никакого результата.
По крайней мере ничего такого, что можно было бы увидеть.
В этот момент под ними, глубоко под землей, в подвальном помещении – сейфе банка, пришел в движение робот. Он походил на когтистую стальную лапу. Вот лапа, скользящая по транспортеру, зашевелилась в поисках заданных ей координат. Внизу, прямо под ней, на бетонном полу стояли тысячи идентичных пластиковых ящиков... точно миниатюрные гробики в подземном склепе.
Вот транспортер подвел лапу к нужному месту, когти опустились, электрический глаз сверился с кодом, указанным на ящике. Затем с непостижимой ловкостью и быстротой когти ухватили тяжелый предмет и подняли ящик вертикально вверх. Пришел в движение приводной механизм, и лапа перенесла ящик в дальний конец помещения, а затем замерла над лентой стационарного конвейера.
Осторожно опустила ящик на ленту и отодвинулась в сторону.
Как только лапа освободилась, пришла в движение лента.
Находившиеся наверху Софи и Лэнгдон с облегчением выдохнули, увидев, что пришла в движение лента конвейера. Стоя возле нее, они чувствовали себя усталыми путешественниками, ожидающими багаж, но не знающими, что в нем.
Лента конвейера вползала в комнату справа, в узкую щель под дверцей, которая могла подниматься и опускаться. Вот дверца поползла вверх, и на ленте появилась большая черная коробка из толстого, словно литого пластика. Она оказалась куда крупнее, чем они ожидали. Коробка походила на переносной домик для домашних питомцев, только без дырочек для воздуха.
Она подплыла и остановилась прямо перед ними.
Лэнгдон с Софи стояли молча, рассматривая таинственную коробку.
Как и все остальное в этом банке, коробка была исполнена в «индустриальном» стиле: металлические защелки, тяжелая металлическая ручка, пластина с кодовыми цифрами наверху. Софи она напомнила огромный ящик для инструментов.
Не желая больше тратить время даром, Софи подошла и отперла защелки. Затем покосилась на Лэнгдона. Тот тоже подошел, и они вместе подняли тяжелую крышку. Они сделали еще шаг вперед, наклонились и стали рассматривать содержимое.
В первый момент Софи показалось, что коробка пуста. Затем она все же разглядела нечто. На самом дне. Всего один предмет.
Шкатулка полированного дерева, размером приблизительно с коробку для обуви. Цвет дерева темно-пурпурный, фактура зернистая. Розовое дерево, поняла Софи. Дедулино любимое. На крышке искусно выгравированное изображение розы. Они с Лэнгдоном обменялись озадаченными взглядами. Софи наклонилась и вытащила шкатулку.
Господи, до чего же тяжелая!
Она осторожно понесла ее к столу и поставила посередине. Лэнгдон подошел и стал рядом, разглядывая сундучок с сокровищами, добыть которые послал их дед Софи.
Роберт изумленно созерцал выгравированный на крышке рисунок: роза с пятью лепестками. О, сколько раз доводилось ему видеть этот символ!
– Роза с пятью лепестками, – пробормотал он. – Символ Приората для обозначения чаши Грааля.
Софи подняла на него глаза. Лэнгдон понял, о чем она думает. Он и сам думал о том же. Размеры шкатулки, ее солидный вес, символ Приората на крышке – все это приводило к одному неизбежному выводу. В этой шкатулке хранится чаша Христа. И Лэнгдон в очередной раз напомнил себе, что это просто невозможно.
– Размер подходящий, – шепнула Софи. – В самый раз для... чаши.
Но это просто не может быть чаша!
Софи придвинула шкатулку к себе, намереваясь открыть. И едва успела сдвинуть ее с места, как произошло нечто неожиданное. Внутри, в шкатулке, что-то булькнуло.
Лэнгдон поразился. Там, внутри, жидкость?..
– Вы слышали? – спросила Софи.
Лэнгдон кивнул:
– Жидкость.
Софи протянула руку, осторожно сняла защелку и приподняла крышку. Ничего похожего на предмет, находившийся в шкатулке, Лэнгдону ни разу не доводилось видеть. Впрочем, одно сразу же стало ясно. Это определенно не чаша Христова.
 
 
Глава 45
 
  – Полиция блокировала улицу, – сказал Андре Берне, входя в комнату. – Так что выбраться отсюда вам будет не просто. – Только затворив за собой дверь, Берне увидел на ленте транспортера тяжелый пластиковый ящик и так и замер. Так им удалось получить доступ к сейфу Соньера?
Софи с Лэнгдоном стояли у стола, склонившись над предметом, напоминавшим большую деревянную шкатулку для драгоценностей. Софи тут же захлопнула крышку.
– Как видите, мы в конце концов узнали номер счета, – сказала она.
Берне лишился дара речи. Это обстоятельство все круто меняло. Он отвел глаза от шкатулки и пытался сообразить, каким должен быть его следующий шаг. Я должен, просто обязан вывести их из банка! Но с учетом того, что полиция успела перекрыть все дороги, путь был только один.
– Мадемуазель Невё, если я помогу вам выбраться из банка, вы заберете этот предмет с собой? Или все же лучше вернуть его в хранилище?
Софи взглянула на Лэнгдона, потом – на Берне.
– Нам необходимо забрать его.
Берне кивнул:
– Очень хорошо. Что бы там ни находилось, думаю, будет лучше, если вы завернете это в пиджак и будете держать там. Я бы предпочел, чтобы наши сотрудники ничего не видели.
Лэнгдон скинул пиджак, Берне тем временем поспешил к конвейерной ленте, закрыл пустой ящик и набрал на компьютере серию команд. Лента пришла в движение, унося ящик обратно в подземелье. Выдернув золотой ключ из отверстия, Берне протянул его Софи, потом сделал жест в направлении выхода:
– Сюда, пожалуйста. И прошу, поторопитесь. Поднявшись на грузовом лифте в соседнее с главным вестибюлем помещение, Берне с беглецами увидели в подземном гараже мечущиеся лучи света – это полицейские обыскивали все вокруг. Берне нахмурился. Возможно, выход на пандус тоже перекрыт. А вдруг не получится выпроводить их отсюда? При этой мысли его пробрал озноб.
И тогда он жестом указал на маленький бронированный фургончик банка. Предоставление таких машин тоже входило в сферу услуг, оказываемых Депозитарным банком Цюриха.
– Забирайтесь в отделение для грузов, – скомандовал он. Открыл массивную заднюю дверцу и жестом пригласил их внутрь, где тоже сверкала сталь. – Я сейчас вернусь.
Софи с Лэнгдоном забрались в машину, а Берне поспешил к будке надзирателя за грузовым отсеком, вошел, взял ключи от бронированной машины, не забыв прихватить также куртку и кепи водителя. И начал надевать куртку прямо поверх костюма с галстуком. Потом вдруг увидел кобуру. На обратном пути снял со специальной стойки пистолет водителя, сунул его в кобуру и уже потом застегнул куртку на все пуговицы. Вернувшись к машине, Берне поглубже надвинул кепи на лоб и взглянул на Софи с Лэнгдоном, стоявших в стальной коробке.
– Может, вам понадобится, – сказал Берне, щелкнул выключателем, и под потолком кузова загорелась одинокая лампочка. – И знаете что, лучше сядьте. И чтобы ни звука, пока не выедем из ворот.
Софи с Лэнгдоном уселись на металлический пол. Лэнгдон прижимал к груди заветную шкатулку, завернутую в пиджак. Берне захлопнул тяжелые задние двери, и они оказались запертыми в броневике. Затем Берне уселся за руль и включил зажигание.
Бронированная машина катила по пандусу, и Берне почувствовал, как из-под козырька кепи на лоб стекает пот. Впереди просто море огоньков, он не ожидал, что здесь соберется так много полицейских. Вот он увидел, как внутренние ворота услужливо распахнулись, чтобы пропустить их. Берне проехал и подождал, пока ворота за ними закроются, прежде чем подъехать к следующим. Но вот отворились и вторые, и впереди замаячил выезд. Все было в порядке. Если не считать того, что полицейская машина перегородила пандус.
Берне смахнул пот со лба и двинулся вперед.
Из машины вылез долговязый офицер и взмахом руки приказал остановиться. Перед зданием банка были припаркованы еще четыре полицейских автомобиля.
Берне остановился. Еще глубже надвинул кепи на лоб и изобразил зверское выражение лица, насколько ему позволяло воспитание. Затем отворил дверцу и, не вылезая из машины, взглянул сверху вниз на агента. Тот смотрел строго и подозрительно.
– Qu'est-ce qui se passe?[55] – нарочито грубым тоном спросил Берне.
– Je suis Jerome Collet, – представился агент. – Lieutenant Police Judiciaire. – И взмахом руки указал на фургон: – Qu'est-ce qu'il у a la dedans?[56]
– А я почем знаю, – грубо буркнул в ответ Берне. – Я всего лишь водитель.
На Колле это заявление, похоже, не произвело впечатления.
– Мы ищем двух преступников. Берне расхохотался:
– Тогда вы по адресу. Кое у кого из тех козлов, на кого я работаю, столько деньжищ, что они наверняка преступники.
Агент показал ему увеличенную фотографию из паспорта Роберта Лэнгдона.
– Скажите, был этот человек сегодня у вас в банке?
Берне пожал плечами:
– А я знаю?.. Меня к клиентам на пушечный выстрел не подпускают. Вам надо пройти внутрь и спросить у дежурного на входе.
– Но ваше банковское начальство требует ордер на обыск. Только тогда мы сможем войти.
Берне скроил гримасу отвращения:
– Бюрократы хреновы! Нет, только больше ничего мне не говорите, иначе я заведусь.
– Будьте добры, покажите, что у вас в машине. Откройте заднюю дверь.
Берне вытаращил глаза на агента и расхохотался:
– Открыть? Думаете, у меня есть ключи? Думаете, они нам доверяют? Знали б вы, сколько мне здесь платят! Какие-то жалкие крохи!
Агент склонил голову набок, смотрел скептически.
– Вы хотите сказать, у вас нет ключей от этой машины? Берне покачал головой:
– Только от зажигания. Не от груза. Содержимое фургонов опечатывают еще внутри, после погрузки. Ну и потом водитель ведет машину, приезжает куда надо, и уже там, при разгрузке, машину отпирают другие. Прежде чем выехать, мы звоним и спрашиваем, есть ли у получателя ключи. Только тогда мне дают добро на выезд. Ни секундой раньше. Так что я никогда не знаю, что, черт возьми, везу.
– А когда опечатали груз этой машины?
– Должно быть, несколько часов назад. А ехать мне аж до самого Сен-Туриала. Ключи от груза уже там.
Агент не ответил, глаза его так и сверлили Берне, словно он пытался прочесть его тайные мысли. По носу Берне сползла капля пота.
– Не возражаете, если я проеду? – спросил он и вытер нос рукавом. – Путь не близкий, время поджимает.
– Скажите, а у вас все водители носят «Ролекс»? – спросил вдруг Колле и указал на запястье Берне.
Тот проследил за направлением его взгляда и, к ужасу своему, увидел, что из-под рукава комбинезона поблескивает браслет безумно дорогих часов. Merde!
– Это дерьмо? Купил за двадцать евро у одного тайваньца, уличного торговца в Сен-Жермен-де-Пре. Вам могу уступить за сорок.
Агент помялся еще немного и наконец отступил.
– Нет, спасибо, не надо. Счастливого пути.
Берне не осмеливался дышать до тех пор, пока фургон не отъехал от здания банка метров на пятьдесят, если не больше. Впрочем, теперь перед ним стояла другая проблема. Его груз. Куда везти этих людей?
 
 
Глава 46
 
  Сайлас лежал лицом вниз на холщовой подстилке посреди комнаты и ждал, когда свежие раны на спине хоть немного обветрятся. Сегодняшняя процедура самобичевания и умерщвления плоти утомила его. Голова кружилась. Он еще не снял подвязку с шипами и чувствовал, как по внутренней стороне бедра стекает кровь. Но он не находил себе оправдания, а потому не спешил снимать подвязку.
Я подвел Церковь.
Что еще хуже, я подвел самого епископа.
Сегодня у епископа Арингаросы особый день. Пять месяцев назад епископ вернулся со встречи в обсерватории Ватикана, где узнал нечто такое, после чего сильно изменился. Несколько недель он пребывал в депрессии, а потом поделился новостями с Сайласом.
– Но это просто невозможно! – воскликнул Сайлас. – Я отказываюсь верить!
– Это правда, – сказал Арингароса. – Сколь ни кажется невероятным, но это истинная правда. Всего через шесть месяцев.
Слова епископа страшно напугали Сайласа. Он много молился за него, но даже в те черные дни его вера в Бога и «Путь» ни разу не была поколеблена. Лишь месяц спустя он узнал о том, что сгустившиеся над ними тучи чудесным образом развеялись и впереди вновь забрезжил свет надежды.
Божественное вмешательство - так называл это Арингароса.
Впервые за долгое время епископ смотрел в будущее без страха.
– Сайлас, – шепнул он, – Господь осенил нас своей благодатью, дал возможность защитить «Путь». Наша битва, как и все остальные битвы на свете, требует жертв. Ты готов быть солдатом Создателя нашего?
Сайлас рухнул на колени перед епископом Арингаросой, человеком, подарившим ему новую жизнь, и сказал:
– Я всего лишь овца в стаде Пастыря нашего. Веди меня туда, куда велит сердце. И я пойду.
Когда Арингароса описал все открывавшиеся перед ним возможности, Сайлас окончательно уверовал в то, что это дело рук И промысла Божьего. Чудесная судьба! Арингароса связал его с человеком, который и предложил этот план. Человек предпочел назваться Учителем. И хотя Сайлас ни разу не видел Учителя, говорили они только по телефону, он благоговел перед ним, был потрясен глубиной его веры и широтой власти, которая распространялась, казалось, на всех и вся. Учитель, как представлялось Сайласу, знал все, у него везде были глаза и уши. Откуда он получал всю информацию, Сайлас понятия не имел, но и Арингароса очень верил в Учителя и вселил в Сайласа то же чувство.
– Делай то, что говорит тебе Учитель, исполняй каждую его команду, – внушал епископ Сайласу. – И тогда мы победим!
Победим! И вот теперь Сайлас смотрел на голые деревянные полы кельи и понимал, что победа ускользнула у них из-под носа. Учителя обманули. Краеугольный камень оказался ложным следом. И все надежды пошли прахом.
Сайласу хотелось позвонить епископу Арингаросе и предупредить его, но на сегодня Учитель распорядился перекрыть все каналы прямой связи между ними. Ради нашей же собственной безопасности.
И вот наконец, уступая нестерпимому искушению, Сайлас встал на ноги и поднял валявшуюся на полу сутану. Достал из кармана мобильник. И, потупившись от смущения, набрал номер.
– Учитель, – прошептал он, – все пропало. – И затем поведал всю правду о том, что произошло.
– Слишком уж быстро ты теряешь веру, – ответил ему Учитель. – Я только что получил неожиданные и весьма приятные для нас известия. Тайна не утеряна. Жак Соньер перед смертью успел передать информацию. Скоро позвоню, жди. Работа наша еще не завершена.
 
 
Глава 47
 
  Поездка в плохо освещенном металлическом кузове бронированного фургона походила на перемещение в одиночной камере. Лэнгдон пытался побороть знакомое неприятное чувство – боязнь замкнутого пространства. Берне сказал, что отвезет нас на безопасное расстояние от города. Но куда? Как далеко?..
Ноги у Лэнгдона затекли от неподвижного сидения на металлическом полу, и он сменил позу. К груди он по-прежнему прижимал драгоценную шкатулку, которую все же удалось вывезти из банка.
– Кажется, мы выехали на автомагистраль, – шепнула Софи.
И действительно, после остановки на пандусе грузовик резко рванул с места, потом минуту или две ехал, сворачивая то влево, то вправо, и вот теперь быстро набирал скорость. Софи и Роберт чувствовали, как гудят под ними пуленепробиваемые шины от соприкосновения с гладким асфальтом. Лэнгдон опустил драгоценный сверток на пол, развернул и достал шкатулку розового дерева. Софи подвинулась поближе, теперь они сидели бок о бок. «Мы с ней похожи на маленьких ребятишек, склонившихся над рождественским подарком», – подумал Лэнгдон.
По контрасту с теплыми оттенками палисандрового дерева инкрустированная роза на крышке была сработана из породы более светлых тонов, возможно, из тополя, и даже в полумраке излучала, казалось, слабое свечение. Роза. Многие армии и религии пользовались этим символом, не чужд он был и тайным обществам. Розенкрейцеры. Рыцари Розового креста.
– Давайте, – сказала Софи. – Откройте же ее.
Лэнгдон глубоко вздохнул и перед тем, как поднять крышку, бросил последний восхищенный взгляд на изысканное изображение цветка с пятью лепестками. Затем отпер защелку, приподнял крышку, и взорам их предстал находившийся внутри предмет.
Лэнгдон успел пофантазировать на тему того, что может находиться в этой шкатулке, но теперь было ясно: ни одна из самых смелых его фантазий не подтвердилась. В шкатулке, обитой блестящим малиновым шелком, угнездился предмет, постичь предназначение которого с первого взгляда было просто невозможно.
Это был каменный цилиндр размером примерно с банку для упаковки теннисных мячей, сделанный из белого, хорошо отполированного мрамора. Но при этом он был не цельным, а собранным из отдельных частей. Пять мраморных дисков размером с пончик накладывались друг на друга и скреплялись между собой изящной медной полоской. Вообще все это очень походило на калейдоскоп с колесиками. Концы цилиндра прикрывали чашечки из мрамора, отчего заглянуть в него оказалось невозможно. По бульканью жидкости внутри можно было догадаться, что цилиндр полый.
Но гораздо больше Лэнгдона заинтриговали надписи, выгравированные на внешней поверхности цилиндра. На каждом из пяти дисков были аккуратно и четко выгравированы серии букв, весь алфавит, причем на каждом диске разный. Цилиндр с буквами напомнил Лэнгдону любимую игрушку его детства, трубочку, состоявшую из нескольких «стаканчиков» с буквами, вращая которые можно было составлять разные слова.
– Поразительно, не правда ли? – прошептала Софи. Лэнгдон посмотрел на нее:
– Прямо не знаю, что и сказать. Что за чертовщина? В глазах Софи замерцал огонек.
– Мой дед вырезал такие из дерева, это было его хобби. А вообще это изобретение Леонардо да Винчи.
Даже в полумраке, царившем в кузове, было видно, как изумился Лэнгдон.
– Да Винчи? – пробормотал он, всматриваясь в странный цилиндр.
– Да. Эта штука называется криптекс. Если верить деду, ее украшают отрывки из секретных дневников Леонардо.
– Но для чего предназначен этот цилиндр?
Софи вспомнила все сегодняшние события и сделала единственный возможный вывод:
– Это тоже сейф. Для хранения секретной информации. Лэнгдон удивленно воззрился на нее.
Софи объяснила, что одним из любимых занятий ее деда было конструирование моделей по изобретениям да Винчи. Талантливый ремесленник, Жак Соньер, проводивший долгие часы у себя в мастерской, просто обожал создавать имитации произведений различных великих мастеров – ювелирные изделия Фаберже (пепельницы и вазочки, украшенные перегородчатой эмалью) и менее изящные, но куда более практичные поделки по наброскам Леонардо да Винчи.
Даже беглого просмотра дневников да Винчи было достаточно, чтобы понять, почему этот светоч науки и искусств был столь знаменит открытиями, так и не воплощенными в реальность. Да Винчи начертил планы и схемы сотен изобретений, которые так и не удалось создать. И любимейшим времяпрепровождением Соньера было воплощение в реальность самых невразумительных проектов Леонардо: хронометров, водяных насосов, криптексов и даже робота в доспехах средневекового французского рыцаря во всех деталях – теперь рыцарь украшал письменный стол в его кабинете. Спроектированный Леонардо с целью изучения анатомии и наследственности в 1495 году, этот робот-рыцарь был снабжен специальным механизмом, который приводил в движение все его суставы. Он мог сидеть, размахивать руками, двигать головой на гибкой шее, а также открывать и закрывать рот. Одетый в доспехи рыцарь был, по мнению Софи, самым прекрасным творением деда... до тех пор, пока она не увидела в шкатулке розового дерева криптекс из белого мрамора.
– Как-то он сделал для меня почти такой же, когда я была маленькой, – сказала Софи. – Но такого красивого и искусного видеть не доводилось.
Лэнгдон не отводил глаз от шкатулки.
– А я никогда не слышал о криптексах.
Софи не удивилась. Большинство нереализованных изобретений Леонардо никогда не изучались, даже названий не получили. Термин «криптекс» был, по всей вероятности, изобретен ее дедом. Вполне подходящее название для прибора, использующего достижения криптографии в целях защиты информации, нанесенной на валик или свиток.
Софи знала, что да Винчи является пионером в области криптографии, пусть даже эти его изобретения и не получили признания. Преподаватели Лондонского университета, знакомя студентов с новейшими методами шифрования для сохранения компьютерных данных, превозносили Циммермана и Шнейера, но ми разу не упомянули о том, что именно Леонардо еще несколько веков назад первым изобрел рудиментарные формы шифровального ключа. И разумеется, поведал Софи об этом не кто иной, как ее дед.
Бронированный фургон мчался по автостраде, а Софи тем временем объясняла Лэнгдону, что именно криптекс Леонардо способствовал разрешению проблемы безопасной передачи посланий на большие расстояния. В эпоху отсутствия телефонов и электронной почты у человека, желавшего передать не предназначенную для посторонних глаз информацию кому-то, кто находился далеко от него, не было другого выхода, кроме как записать ее и передать через надежного посыльного. Увы, посыльный, заподозривший, что послание содержит особо ценную информацию, не всегда мог противостоять искушению заработать больше денег и перепродать письмо заинтересованным лицам, вместо того чтобы честно доставить по адресу.
Самые великие умы в истории человечества бились над проблемой защиты информации и изобрели шифрование. Юлий Цезарь придумал специальное закодированное письмо, получившее название «Шкатулка Цезаря». Мария, королева Шотландии, создала свой шифр на основе перемещения букв и передавала из тюрьмы тайные послания. И наконец, блистательный арабский ученый Абу Юсуф Исмаил аль-Кинди защищал свои тайны с помощью хитроумно составленного из букв нескольких алфавитов шифра.
Да Винчи же предпочел математическим и шифровальным методам механический. Криптекс. Портативный контейнер, способный защитить письма, карты, диаграммы, да что угодно, от постороннего глаза. Информацией, содержавшейся в криптексе, мог воспользоваться лишь человек, знавший пароль доступа.
– Нам нужен пароль, – сказала Софи, указав на диски с буквами. – Криптекс работает по принципу современных комбинационных замков для велосипедов. Если выстроить диски должным образом, замок откроется. У этого криптекса пять дисков с буквами. Если вращать их в заранее определенной последовательности, внутренние тумблеры выстроятся так, как надо, и цилиндр распадется на части.
– А внутри?..
– Как только цилиндр распадется на части, вы получите доступ к полому отделению в его центре. И там может храниться листок бумаги или какой-либо иной предмет, содержащий секретную информацию.
Лэнгдон окинул ее недоверчивым взглядом:
– Так вы говорите, ваш дед дарил вам нечто подобное, когда вы были еще девочкой?
– Да, только размером поменьше. Целых два раза в качестве подарков на день рождения. Дарил мне криптекс и загадывал загадку. Ответ загадки служил паролем для криптекса; стоило разгадать ее, и можно было открыть цилиндр и получить поздравительную открытку. – Уж больно много возни ради какой-то там открытки.
– Нет, открытка тоже была непростая. С очередной загадкой, или ключом. Мой дед затевал настоящую охоту за сокровищами по дому, ряд отгадок, или ключей, неизбежно приводил меня к настоящему подарку. Каждая такая охота была своеобразным испытанием характера и сообразительности. Ну и в конце всегда ждала награда. Кстати, его загадки были далеко не простыми.
Лэнгдон снова скептически покосился на цилиндр:
– Но почему просто не попытаться расколоть его на части? Или раздавить? Эти металлические прокладки выглядят такими хрупкими. И мрамор, как известно, камень хрупкий.
Софи улыбнулась:
– Да потому, что Леонардо да Винчи это тоже предусмотрел. Он конструировал криптекс таким образом, что при малейшей попытке добраться силой до его содержимого информация саморазрушалась. Вот смотрите. – Софи сунула руку в шкатулку и осторожно вынула цилиндр. – Любую информацию сначала записывали на папирусном свитке.
– Не на пергаменте? Софи покачала головой:
– Нет, именно на папирусе. Знаю, пергамент из кожи барашка более прочный материал и в те дни был распространен шире, но записывали всегда на папирусе. И чем тоньше он был, тем лучше.
– Ясно.
– Перед тем как положить папирусный свиток в специальное отделение, его сворачивали. Наматывали на тончайший стеклянный сосуд. – Она легонько встряхнула криптекс, и жидкость внутри забулькала. – Сосуд с жидкостью.
– Какой такой жидкостью? Софи улыбнулась:
– С уксусом.
Лэнгдон задумался на секунду, потом кивнул:
– Гениально!
Уксус и папирус, подумала Софи. Если кто-то попытается силой вскрыть цилиндр, стеклянный сосуд разобьется, и уксус быстро растворит папирус. Ко времени, когда взломщик доберется до тайного послания, оно превратится в мокрый комок, на котором не разобрать ни слова. – Как видите, – сказала Софи, – единственный путь получить тайную информацию предполагает знание пароля, слова из пяти букв. Здесь у нас пять дисков, на каждом по двадцать шесть букв. Двадцать шесть умножить на пять... – Она быстро подсчитала в уме. – Приблизительно двенадцать миллионов вариантов.
– Раз так, – заметил Лэнгдон с таким выражением, точно уже прикидывал в уме все эти двенадцать миллионов, – то что за информация может быть внутри?
– Что бы там ни было, ясно одно: мой дед отчаянно пытался сохранить ее в тайне. – Софи умолкла, закрыла шкатулку и какое-то время разглядывала розу с пятью лепестками, инкрустированную на крышке. Что-то ее явно беспокоило. – Вы вроде бы говорили, что Роза – это символ чаши Грааля?
– Да. В символике Приората Роза и Грааль являются синонимами.
Софи нахмурилась:
– Странно. Дед всегда говорил, что Роза символизирует собой тайну. Вешал цветок розы на дверь своего кабинета в доме, когда ему предстояло сделать конфиденциальный звонок и он не хотел, чтобы я его беспокоила. И меня заставлял делать то же самое.
Вот что, милая, говорил ей дед, чем держать двери на замке, куда лучше украсить их розой, этим цветком тайны. И никто не будет друг друга беспокоить. Только так мы научимся уважать и доверять друг другу. Вешать розу на дверь – это древний римский обычай.
– Sub rosa, – сказал вдруг Лэнгдон. – Древние римляне вешали розу на дверь, когда хотели показать, что встреча носит конфиденциальный характер. И каждый из присутствующих понимал, что все сказанное под розой – sub rosa – должно храниться в секрете.
И дальше Лэнгдон объяснил Софи, что Роза, эквивалент тайны, была избрана символом Приората не только по этой причине. Rosa rugosa, один из древнейших видов этого растения, имела пять лепестков, расположенных по пятиугольной симметрии, подобно путеводной звезде Венере. А потому именно изображение Розы связывали с женским началом. Кроме того, Роза была тесно связана с концепцией «верного пути», и символ ее использовался в навигации. Компас Розы помогал путешественникам ориентироваться, то же самое можно было сказать и о линиях Розы, или долготы, указанных на картах. По этой причине Роза стала символом и ссылкой на Грааль, говорившими сразу на нескольких уровнях о тайне, женском начале и путеводной звезде, которая одна на свете могла указать человеку истину.
Лэнгдон закончил свой короткий рассказ, и внезапно лицо его омрачилось.
– Роберт? Что такое, в чем дело?
Он снова посмотрел на шкатулку палисандрового дерева.
– Sub... rosa, – тихо пробормотал он с выражением неподдельного, даже какого-то боязливого удивления. – Быть того не может!
– Чего?
Лэнгдон поднял на нее глаза.
– Под знаком Розы, – прошептал он. – Этот криптекс... кажется, я знаю, что он собой представляет.
 
 
Глава 48
 
  Лэнгдон и сам с трудом верил в свое предположение. Однако с учетом того, кто дал им этот мраморный цилиндр, каким именно образом попал он к ним в руки, а также того факта, что на крышке красовалась пяти-лепестковая Роза, вывод напрашивался только один.
У нас в руках краеугольный камень.
То была особая, не похожая на другие, легенда.
Краеугольный камень лежит под знаком Розы и содержит закодированное послание.
Лэнгдон попытался собраться с мыслями.
– Скажите, ваш дед когда-нибудь упоминал при вас о предмете под названием la clef de voute?
– Ключ к сейфу? – перевела Софи.
– Нет, это дословный перевод. Clef de voute – это распространенный архитектурный термин. И слово «voute» означает не банковский сейф, a «vault» – свод арки в архитектуре. Ну, к примеру, сводчатый потолок. – Но к сводчатым потолкам нет ключей.
– Сколь ни покажется вам странным, есть. Для построения каменной арки требуется центральный клинообразный камень в самом верху, который соединяет все части и несет на себе весь вес конструкции. Ну и в чисто архитектурном смысле его можно назвать ключевым камнем. А по-английски его еще называют краеугольным камнем. – Лэнгдон вопросительно взглянул на Софи: хотелось знать, поняла ли она его.
Софи пожала плечами и вновь взглянула на криптекс.
– Но какой же это краеугольный камень?
Лэнгдон не знал, как лучше начать. Секретом постройки каменных арок в совершенстве владели члены масонского братства, еще на ранней стадии его существования. Они рьяно охраняли свой секрет. Градус королевской арки. Архитектура. Краеугольные камни. Все это взаимосвязано. Тайное знание того, как использовать клинообразный камень для построения свода арки или потолка, в немалой степени поспособствовало тому, что масоны стали такими умелыми ремесленниками. И они ревностно охраняли свою тайну. Краеугольные камни и все, что с ними связано, всегда хранились в секрете. Да, верно, этот мраморный цилиндр в шкатулке розового дерева мало походил на краеугольный камень в первоначальном его значении и облике. Это нечто другое. Предмет, которым они завладели... ни с чем подобным Лэнгдон прежде не сталкивался.
– Краеугольный камень Приората – не моя специальность, – признался Лэнгдон. – А что касается чаши Грааля, то меня прежде всего интересовала связанная с ней символика. И я не слишком вникал в легенды, описывающие, как ее найти.
Брови Софи поползли вверх.
– Найти чашу Грааля?
Лэнгдон нервно кивнул, а потом заговорил, тщательно подбирая слова:
– Видите ли, Софи, согласно утверждениям Приората, краеугольный камень – это закодированная карта... Карта, на которой указано место, где спрятана чаша Грааля.
Софи даже побледнела от волнения.
– И вы считаете, что карта здесь?
Лэнгдон не знал, что ответить. Ему это казалось невероятным. Однако версия о краеугольном камне представлялась в данном случае единственно верной. Камень с закодированным посланием, хранящийся под знаком Розы.
Мысль о том, что этот криптекс был создан самим Леонардо да Винчи, членом и Великим мастером Приората Сиона, тоже напрашивалась сама собой. Как же хотелось верить, что их сокровище действительно краеугольный камень братства! Работа самого Великого мастера... ее через века вернул нам другой член Приората. Слишком уж соблазнительной выглядела эта версия, чтобы вот так, с ходу, отвергнуть ее.
На протяжении последних десятилетий историки и ученые искали краеугольный камень во французских церквах. Охотники за чашей Грааля, знающие о пристрастии Приората к тайным шифрам, пришли к выводу, что la clef de voute – это в прямом смысле клинообразный краеугольный камень, находящийся в центре свода какой-нибудь церковной арки. Под знаком Розы. В архитектуре не было недостатка в розах. Окно-роза. Рельефы в виде розеток. Ну и, разумеется, настоящее изобилие cinquefoils – цветков с пятью лепестками, украшавших арочные своды, прямо под краеугольным камнем. Чертовски подходящее место для тайника. Карта, указующая путь к чаше Грааля, спрятана в сводчатом потолке какой-нибудь заброшенной церквушки, прямо над головами ничего не подозревающих прихожан.
– Нет, этот криптекс не может быть краеугольным камнем, – сказала Софи. – Во-первых, он совсем не старый. И потом, я просто уверена: его сделал мой дед. И никакие легенды о Граале тут ни при чем.
– Бытует мнение, – заметил Лэнгдон и почувствовал, как его охватывает радостное возбуждение, – что краеугольный камень был создан несколько десятилетий назад одним из членов Приората.
Глаза Софи недоверчиво блеснули.
– Но если в этом криптексе указано, где хранится чаша Грааля, с какой стати дед посвятил меня в эту тайну? Я понятия не имею, как открыть цилиндр и что делать с его содержимым. Я даже толком не знаю, что это такое – чаша Грааля!
И Лэнгдон, к своему удивлению, понял, что она права. Он еще не успел объяснить Софи истинную природу чаши Грааля. Впрочем, с этим рассказом можно и подождать. Сейчас главное – краеугольный камень. Если это действительно он...
И вот под гул пуленепробиваемых шин фургона Лэнгдон торопливо пересказал Софи все, что ему было известно о краеугольном камне. Если верить слухам, самая главная тайна Приората – местонахождение чаши Грааля – ни разу на протяжении веков не была зафиксирована письменно. В целях безопасности она передавалась из уст в уста каждому новому senechal на специальной церемонии. Но относительно недавно пошли слухи, что политика Приората изменилась. Возможно, произошло это с учетом появления новых электронных средств прослушивания. Как бы там ни было, но отныне члены Приората поклялись никогда не упоминать вслух о том, где спрятано сокровище.
– Но как же тогда они передавали эту тайну? – спросила Софи.
– Вот тут-то и оказался нужен краеугольный камень, – ответил Лэнгдон. – Когда один из четырех членов высшего ранга умирал, оставшиеся трое выбирали ему замену из более низкого эшелона. Следующего кандидата в senechal. Но вместо того чтобы сразу сказать ему, где находится Грааль, они подвергали его испытанию. Он должен был доказать свою пригодность.
Софи отчего-то занервничала, и тут Лэнгдон вспомнил ее рассказ о том, как дед устраивал ей preuves de merite – испытания, заставлял разыскивать спрятанные в доме подарки. Очевидно, и в отношении краеугольного камня члены братства придерживались той же тактики. И вообще испытания были широко распространены в тайных обществах. Наиболее показателен в этом смысле пример масонов: их члены могли подняться на следующую ступень, доказав, что умеют хранить тайну, – пройдя целый ряд ритуалов и различных испытаний на протяжении многих лет. Причем с каждым разом задание становилось все труднее.
– Тогда наш краеугольный камень – это своего рода preuve de merite! – воскликнула Софи. – Если кандидат в senechal мог открыть его, то доказывал тем самым, что достоин той информации, которую он содержит.
Лэнгдон кивнул:
– Совсем забыл, что у вас имеется опыт в этой области.
– Дело не только в деде. В криптологии это называется «разрешительным» языком. Если ты достаточно умен, чтобы прочитать это, значит, тебе разрешено знать, что там написано. Лэнгдон колебался, не зная, с чего начать.
– Вы должны понять одну вещь, Софи. Если этот предмет действительно краеугольный камень, если ваш дед имел к нему доступ, это означает, что он занимал высокое положение в Приорате Сиона. Возможно даже, являлся одним из четверки избранных.
Софи вздохнула:
– Уверена в этом. Он действительно состоял в тайном обществе. Судя по всему, в Приорате.
Лэнгдон усомнился:
– Вы точно знаете, что он был членом тайного общества?
– Я кое-что видела. То, что не должна была видеть. Десять лет назад. С тех пор мы с ним ни разу не разговаривали. – Она на секунду умолкла. – Мой дед состоял не только в высшем эшелоне... Он был там самым главным.
Лэнгдон ушам своим не поверил.
– Великим мастером? Но... как вы могли узнать об этом?
– Не хотелось бы говорить... – Софи отвернулась, лицо ее исказила болезненная гримаса.
Лэнгдон был потрясен. Чтобы Жак Соньер был Великим мастером? Нет, это просто невероятно. И все же слишком многое указывало на то, что это именно так. Ведь и прежние главы Приората всегда являлись видными общественными деятелями, все до одного были наделены талантом и артистизмом. Доказательство этому удалось отыскать несколько лет назад в Парижской национальной библиотеке, в бумагах, известных под названием «Lees Dossiers Secrets».
Эти досье были известны каждому ученому, занимающемуся тайными обществами, каждому охотнику за Граалем. Каталог под номером 4° Im1 249 был официально признан многими специалистами «Тайными досье», где нашел подтверждение давно уже муссировавшийся слух: Великими мастерами Приората побывали в свое время Леонардо да Винчи, сэр Исаак Ньютон, Виктор Гюго и уже относительно недавно – Жан Кокто, знаменитейший парижский писатель, художник и театральный деятель.
Так почему не Жак Соньер?
При мысли о том, что именно сегодня вечером он должен был встретиться с Жаком Соньером, Лэнгдон похолодел. Сам Великий мастер Приората настаивал на встрече со мной! Но зачем? Не для того же, чтобы провести вечер за пустопорожней светской болтовней. Интуиция подсказывала Лэнгдону, что глава Приората не зря передал своей внучке легендарный краеугольный камень братства, не зря велел ей найти его, Роберта Лэнгдона.
В это просто невозможно поверить!
При всем своем богатом воображении Лэнгдон просто не представлял, что за обстоятельства вынудили Соньера поступить именно так. Возможно, Соньер боялся умереть. Но ведь существовали же еще трое senechaux, владевших той же тайной и гарантировавших тем самым безопасность Приората. К чему Соньеру было идти на такой риск, доверять внучке краеугольный камень, особенно с учетом того, что они рассорились? И к чему вовлекать в это его, Лэнгдона... уж совсем постороннего человека?
В этой головоломке недостает какой-то одной детали, подумал Лэнгдон.
Но придется, видно, повременить с ответами. Машина замедлила ход, под шинами слышался шорох гравия. Софи с Лэнгдоном насторожились. Почему он тормозит, неужели уже приехали? Ведь Берне говорил, что хочет отвезти их как можно дальше от города, туда, где безопаснее. Фургон двигался теперь совсем медленно и, судя по тряске, по плохой дороге. Софи с Лэнгдоном обменялись настороженными взглядами, торопливо захлопнули крышку шкатулки. Лэнгдон прикрыл ее пиджаком.
Фургон остановился, но мотор продолжал работать. Ручка задней двери повернулась. И когда она открылась, Лэнгдон увидел, что они находятся в лесу. К двери подошел Берне. Смотрел он как-то странно, а в руке сжимал пистолет.
– Простите, – сказал он, – но у меня не было другого выхода.
 
 
Глава 49
 
  Андре Берне выглядел несколько нелепо с пистолетом в руке, но в его глазах горела такая решимость, что Лэнгдон сразу понял: спорить с ним не стоит.
– Извините, но я настаиваю, – произнес Берне и взял их на прицел. – Поставьте шкатулку. Софи прижимала шкатулку к груди.
– Вы же сами говорили, что дружили с моим дедом, – слабо возразила она.
– Мой долг – охранять имущество вашего деда, – сказал Берне. – И именно этим я сейчас и занимаюсь. Поставьте шкатулку на пол!
– Но мне доверил ее сам дед!
– Ставьте! – скомандовал Берне и приподнял ствол пистолета. Софи поставила шкатулку у ног.
Лэнгдон увидел, что Берне перевел дуло пистолета на него.
– А теперь вы, мистер Лэнгдон, – сказал Берне, – подайте мне эту шкатулку. И знайте, я прошу об этом именно вас, потому что в вас могу выстрелить не раздумывая.
Лэнгдон просто не верил своим ушам и глазам.
– Зачем вам это? – спросил он банкира.
– А вы как думаете? – рявкнул в ответ Берне. От волнения его французский акцент стал еще сильнее. – Всегда защищал и буду защищать имущество своих клиентов!
– Но ведь это мы ваши клиенты! – возразила Софи. Лицо Берне словно окаменело, поразительная метаморфоза.
– Мадемуазель Невё, я не представляю, каким образом вы раздобыли этот ключ и номер счета, но совершенно очевидно, что обманным или злодейским путем. Знай я, какие именно тяжкие за вами числятся преступления, ни за что бы не стал помогать вам выбраться из банка.
– Я вам уже говорила, – жестко произнесла Софи, – мы не имеем никакого отношения к смерти моего деда!
Берне перевел взгляд на Лэнгдона:
– А по радио сообщили, что вас разыскивают не только за убийство Жака Соньера, но и еще троих человек!
– Что?! – вскричал Лэнгдон. Он был потрясен до глубины души. Убийство еще троих человек? Его поразило само число, а вовсе не тот факт, что он является подозреваемым. Не похоже на простое совпадение. Трое senechaux? Он покосился на шкатулку розового дерева. Если трое senechaux убиты, у Соньера действительно не было другого выхода. Должен же он был передать кому-то краеугольный камень.
– Что ж, полиция разберется, когда я вас сдам, – сказал Верне. – Мой банк и без того достаточно скомпрометирован. Софи яростно сверкнула глазами:
– Вряд ли вы намереваетесь сдать нас полиции. Иначе доставили бы обратно к банку. А вместо этого вы привезли в какую-то глушь да еще держите под прицелом!
– Ваш дед нанял меня с одной целью. Чтобы я хранил его имущество и держал все сведения о нем в тайне. И что бы ни хранилось в этой шкатулке, не имею ни малейшего намерения передавать это в полицию в качестве вещественного доказательства. Подайте мне шкатулку, мистер Лэнгдон.
Софи покачала головой:
– Не делайте этого!
Грохнул выстрел, пуля вошла в металлическую обшивку кузова у них над головой. Гильза звякнула, упав на пол фургона. Черт побери! Лэнгдон похолодел. Теперь Берне говорил уже более уверенным тоном:
– Мистер Лэнгдон, поднимите шкатулку. Лэнгдон повиновался.
– А теперь подайте ее мне. – Берне снова поднял ствол пистолета. Стоя на земле за задним бампером, он целился в кузов фургона.
Лэнгдон медленно двинулся к двери с шкатулкой в руках.
Надо что-то предпринять! Неужели я вот так просто отдам ему краеугольный камень? Подходя все ближе к двери, Лэнгдон вдруг сообразил, что находится значительно выше стоящего на земле Берне и что надо как-то воспользоваться этим преимуществом. Ствол пистолета был на уровне его колен. Может, врезать по нему ногой? Но тут Берне, видимо, почувствовал опасность и отступил на несколько шагов. Футов на шесть. И оказался недосягаем.
– Поставьте шкатулку у двери! – скомандовал он.
Не видя другого выхода, Лэнгдон опустился на колени и поставил шкатулку палисандрового дерева на самый край кузова, прямо перед распахнутой дверью.
– А теперь встаньте.
Лэнгдон начал было вставать, но тут взгляд его упал на маленькую гильзу, закатившуюся за приступку двери.
– Встать! Отойдите от шкатулки!
Лэнгдон медлил, разглядывая низенький металлический порожек. Затем поднялся. И незаметно подтолкнул гильзу носком ботинка. Она попала в уголок, в самый стык между дверью и стенкой фургона. Лэнгдон выпрямился уже во весь рост и отступил в глубину кузова.
– Назад. К задней стенке, говорю! И отвернитесь!
Лэнгдон повиновался.
Берне чувствовал, как бешено бьется у него сердце. Зажав пистолет в правой руке и продолжая держать беглецов под прицелом, он потянулся левой к шкатулке. Она оказалась страшно тяжелой. Так не пойдет, надо обеими руками. Он покосился в глубину кузова, пытаясь оценить риск. Его заложники находились футах в пятнадцати, у дальней стенки кузова, и стояли, отвернувшись от него. И Берне решился. Положил пистолет на бампер, быстро схватил шкатулку обеими руками и, опустив ее на землю, тут же схватил пистолет и снова прицелился. Ни один из заложников даже не шевельнулся.
Вот и прекрасно. Теперь оставалось лишь закрыть и запереть фургон. Опустив шкатулку на землю, он ухватился за тяжелую металлическую дверь и начал ее закрывать. Дверь с глухим стуком захлопнулась, и Берне, ухватившись за единственную задвижку, потянул ее влево. Задвижка проползла несколько дюймов и вдруг застряла, никак не хотела попадать в петлю. Что происходит? Берне потянул сильнее, но задвижка не закрывалась. Ах вот оно что! Они с петлей на разных уровнях. Дверь до конца не закрылась! Стараясь подавить приступ паники, Берне изо всей силы навалился на дверь, но дальше она не шла. Чем-то заблокирована! Берне развернулся поудобнее и снова навалился плечом на дверь. И тут вдруг она неожиданно распахнулась, Берне получил сильнейший удар прямо в лицо. Его отбросило назад, он рухнул на землю, зажимая разбитый нос ладонью. Пистолет вылетел из руки, упал где-то в стороне. Берне продолжал зажимать нос, чувствуя, как по пальцам бежит теплая кровь.
Роберт Лэнгдон с шумом приземлился где-то рядом, и Берне попытался подняться, но ничего не видел. В глазах у него потемнело. Софи Невё что-то кричала. Несколько секунд спустя Берне обдало облачком пыли и вонючих выхлопных газов. Он слышал визг шин по гравию, а когда собрался с силами и наконец сел, увидел лишь задний бампер удаляющегося на бешеной скорости фургона. Раздался треск – это передний бампер зацепился за небольшое дерево. Мотор ревел, дерево согнулось. В схватке победило оно – половина бампера оторвалась. Броневик уносился прочь с полуоторванным куском бампера. Вот шины ударились о бетонное ограждение, обрамляющее дорогу в лесу, из-под них вылетел сноп искр, и машина исчезла из виду.
Берне посмотрел на то место, где только что стоял фургон. Даже в призрачном свете луны было видно, что на земле ничего нет.
Шкатулка розового дерева исчезла!
 
 
Глава 50
 
 

Неприметный «фиат» скользил по извилистой горной дороге Альбан-Хиллз, с каждой минутой все дальше удаляясь от замка Гандольфо. Сидевший на заднем сиденье епископ Арингароса довольно улыбался, ощущая тяжесть стоявшего на коленях портфеля с ценными бумагами. Так, теперь можно совершить обмен с Учителем. Вопрос лишь в том – когда.
Двадцать миллионов евро.
За эту сумму можно купить нечто более ценное, чем просто власть.
Машина катила по направлению к Риму, и Арингароса вдруг спохватился. Почему Учитель до сих пор ему не позвонил? Он торопливо достал мобильник из кармана сутаны и проверил сигнал. Совсем слабенький.
– Здесь, в горах, не возьмет, – заметил водитель, глядя на епископа в зеркальце. – Вот выедем минут через пять на равнину, и там снова заработает.
– Спасибо. – Сердце у Арингаросы тревожно сжалось. Стало быть, сигнал в горах не проходит? А вдруг все это время Учитель пытался связаться с ним? Может, случилось нечто ужасное?
Арингароса быстро проверил почту мобильника. Ничего. Потом вдруг сообразил: Учитель ни за что не стал бы оставлять ему такое послание, он был чрезвычайно осторожен в выборе средств связи. Никто лучше Учителя не понимал всей опасности открытых переговоров в современном мире. Электронное прослушивание сыграло немаловажную роль в получении им самим невероятного количества секретной информации.
Именно по этой причине он и принимает все эти меры предосторожности.
Впрочем, иногда Арингаросе казалось, что в этом Учитель заходит слишком далеко. К примеру, он даже не дал никакого контактного номера. Я сам вступаю в контакт с нужными мне людьми, сказал Учитель. Так что держите телефон под рукой. Теперь же, поняв, что мобильник в горах не работает, Арингароса опасался, что Учитель пытался дозвониться ему много раз, но безрезультатно.
Подумает, что что-то не так. Или что мне не удалось получить облигации.
Тут епископа прошиб пот.
Или еще хуже... что я забрал деньги и сбежал!

 
 
Глава 51
 
  Даже при умеренной скорости шестьдесят километров в час полуоторванный передний бампер бронированной машины царапал полотно дороги, вышибая искры и оглушительно шумя.
Нам надо съехать с этой дороги, подумал Лэнгдон.
Он даже толком не видел, куда они направляются. Одна фара разбилась от удара о дерево, другая сместилась и высвечивала теперь тянувшийся вдоль сельской дороги лес. Очевидно, броней в этом автомобиле был защищен лишь грузовой отсек, а на кабину защита не распространялась.
Софи сидела на пассажирском сиденье и молча смотрела на шкатулку на коленях.
– Вы в порядке? – осторожно спросил Лэнгдон.
– Вы ему поверили? – мрачно спросила она.
– Про остальные три убийства? Да, конечно. Мы получили ответ на несколько вопросов сразу. Это объясняет, почему Соньер решил передать краеугольный камень вам и почему Фаш так упорно охотится за мной.
– Нет, я не о том. Я о Берне, который якобы старался защитить свой банк.
Лэнгдон покосился на нее:
– А на самом деле?..
– Хотел сам завладеть краеугольным камнем.
Лэнгдону это в голову не приходило.
– Но откуда ему было знать, что находится в шкатулке?
– Она хранилась в его банке. К тому же он был дружен с дедом. Может, и знал кое-что. И вполне возможно, захотел заполучить чашу Грааля.
Лэнгдон покачал головой. Не тот человек был этот Берне.
– Знаю по опыту, люди могут охотиться за Граалем лишь по двум причинам. Или они слишком наивны и верят, что ищут чашу Христа...
– Или?
– Или же знают всю правду, и в этом для них кроется угроза. Уже не раз находились люди или группы людей, желавшие найти и уничтожить Грааль.
В кабине повисло молчание, бампер, казалось, с удвоенной силой царапал о полотно. Они проехали так уже несколько километров, и, глядя на снопы искр, вылетающие из-под передней части машины, Лэнгдон вдруг подумал, что это небезопасно. Если им встретится другая машина, это привлечет внимание. И тогда он решился:
– Хочу посмотреть, нельзя ли поправить бампер. И он, свернув к обочине, остановился. Воцарилась благословенная тишина.
Направляясь к передней части машины, Лэнгдон вдруг почувствовал себя неимоверно сильным и ловким. Сегодня ему довелось смотреть смерти в лицо, заряженный пистолет – это вам не шутка, и теперь, казалось, у Роберта появилось второе дыхание. И еще он начал чувствовать неизмеримый груз ответственности. Еще бы, ведь у них с Софи предмет, способный указать путь к одной из самых интригующих тайн в истории человечества.
Теперь Лэнгдон понимал, что искать способы вернуть краеугольный камень Приорату бесполезно. Новость еще о трех убийствах говорила о том, насколько ужасно складывается для братства ситуация. Враг сумел проникнуть в организацию. Она в опасности. По всей видимости, за членами братства шла слежка или же в рядах его завелся предатель. Только этим можно было объяс-нить то, что Жак Соньер передал краеугольный камень Софи и Лэнгдону, людям, не состоящим в братстве, людям, которые, как он знал, ничем не скомпрометированы. А потому и мы не можем передать краеугольный камень Приорату. Даже если бы Лэнгдон нашел способ связаться с каким-либо членом Приората, у него не было никакой гарантии, что тот не окажется врагом. Так что какое-то время краеугольному камню суждено побыть в руках у Софи и Лэнгдона, хотят они того или нет.
Передняя часть фургона выглядела еще хуже, чем предполагал Лэнгдон. Левая фара оторвалась напрочь, правая походила на глазное яблоко, выбитое из глазницы и висящее на ниточке. Лэнгдон вставил ее на место, попытался закрепить. Неизвестно, сколько продержится. Но зато передний бампер почти оторвался. Лэнгдон изо всей силы пнул его ногой и почувствовал: еще несколько ударов, и эту железяку можно будет убрать.
Он пинал ногой перекрученный металл, и тут ему вспомнился разговор с Софи. Дед оставил мне послание на автоответчике, говорила она. Сказал, что должен рассказать всю правду о моей семье. Тогда он не придал значения ее словам, но теперь, зная о том, что во всей этой истории замешан Приорат Сиона, Лэнгдон вдруг увидел все в ином свете.
Бампер обломился внезапно и с громким хрустом. Лэнгдон остановился, чтобы перевести дух. По крайней мере теперь фургон уже не будет привлекать особого внимания. Он поднял бампер и потащил к опушке леса, чтобы спрятать там. Что же дальше? Они понятия не имеют, как открыть криптекс, не знают, зачем Соньер передал им его. Увы, теперь от ответов на эти вопросы зависит их жизнь.
Нам нужна помощь, решил Лэнгдон. Помощь профессионала.
В мире, связанном с тайнами Грааля и Приората Сиона, кандидатура существовала только одна. Оставалось уговорить Софи, по он предчувствовал, что это будет непросто.
Софи сидела в фургоне в ожидании, когда вернется Лэнгдон. Шкатулка тяжким грузом давила на колени, и Софи вдруг почувствовала к находке нечто вроде ненависти. Зачем только дед передал ее мне? Она понятия не имела, что с ней делать.
Думай, Софи, думай! Шевели мозгами! Дедуля хотел сказать тебе что-то важное. Она открыла шкатулку и воззрилась на мраморный криптекс из пяти дисков. Заслужила доверие. Во всем чувствовалась рука деда. Краеугольный камень – это карта, следовать указаниям которой может только достойный. Казалось, она слышит голос деда.
Софи достала криптекс из шкатулки и провела кончиками пальцев по дискам. Пять букв. Затем начала по очереди поворачивать диски. Механизм работал отлично, точно смазанный. Она выстроила диски так, чтобы выбранные буквы находились между двумя медными стрелками-уровнемерами на каждом конце цилиндра. Теперь можно было прочесть слово из пяти букв, но Софи уже знала, что слово это слишком очевидно, а потому не годится.
Г-Р-А-А-Л
Она бережно взялась за концы цилиндра и попыталась раздвинуть. Криптекс не поддавался. Внутри угрожающе забулькала жидкость, и Софи перестала тянуть. Потом попробовала снова.
В-И-Н-Ч-И
И снова никакого результата.
V-O-U-T-E
Ничего. Криптекс оставался надежно запертым.
Хмурясь, она опустила его обратно в шкатулку и закрыла крышку. Потом высунулась из окна посмотреть, не идет ли Лэнгдон. Софи была благодарна этому человеку за то, что сегодня он с ней. P. S. Найти Роберта Лэнгдона. Все же не случайно дед выбрал ей в помощь именно его."Учителя, обладающего такими богатыми знаниями. Жаль, сегодня Лэнгдону не слишком часто пришлось выступать в роли учителя. Он стал мишенью для Безу Фаша... еще какой-то невидимой и безымянной пока силы, намеренной завладеть Граалем.
Чем бы он там ни был, этот Грааль.
И Софи в который уже раз задала себе вопрос: стоит ли Грааль того, чтобы рисковать ради него жизнью?
Бронированный фургон начал набирать скорость. Лэнгдон был доволен его гладким ходом.
– Знаете, как проехать в Версаль? – спросил он Софи. Та удивилась:
– Зачем? Полюбоваться видами?
– Нет, у меня есть план. Неподалеку от Версаля живет один выдающийся ученый. Занимается историей религий. Вот только не помню, где точно, но мы можем поискать. Я бывал у него в поместье, несколько раз. Его зовут Лью Тибинг. Бывший член Королевского исторического общества.
– Британец и живет в Париже?
– Единственной целью и страстью его жизни была чаша Грааля. Когда лет пятнадцать назад до него дошли слухи о краеугольном камне Приората, он перебрался во Францию. Очень надеялся, что отыщет церковь с камнем. Написал о краеугольном камне и Граале несколько книг. Думаю, он способен помочь нам. Научит, как открыть криптекс и что с ним делать дальше.
Софи смотрела с подозрением.
– Вы считаете, ему можно доверять?
– В каком смысле? Что он не украдет информацию?
– И не выдаст нас.
– А я не собираюсь сообщать ему, что нас разыскивает полиция. А когда все окончательно выяснится, нам и бояться будет нечего.
– А вы не подумали о том, Роберт, что в каждом доме здесь есть телевизор и что по этому телевизору показывают наши фото? Безу Фаш всегда использует СМИ в своих целях. Он сделает так, что нам будет просто невозможно появиться на людях без риска быть узнанными.
Просто ужас какой-то, подумал Лэнгдон. Мой дебют на французском телевидении. Под рубрикой «Разыскивается опасный преступник». Что ж, по крайней мере Джонас Фаукман будет доволен: тираж книги сразу взлетит до небес.
– А этот человек действительно ваш хороший друг? – спросила Софи.
Лэнгдон сомневался, что Тибинг из тех, кто смотрит телевизор, особенно в столь поздний час, но над последним вопросом Софи стоило задуматься. Интуиция подсказывала Лэнгдону, что Тибингу можно доверять абсолютно и полностью. Идеальное убежище. С учетом складывающихся обстоятельств Тибинг наверняка из кожи будет лезть вон, чтобы помочь им. Он не только должник Лэнгдона, он настоящий исследователь и знаток всех проблем, связанных с Граалем. К тому же Софи скажет, что дед ее был Великим мастером Приората Сиона. Когда Тибинг услышит это, у него просто слюнки потекут при одной мысли о том, что он будет задействован в этом расследовании. – Тибинг вполне может стать надежным союзником, – сказал Лэнгдон. Все зависит только от того, насколько Софи будет с ним откровенна.
– Наверняка Фаш предложил за нашу поимку денежное вознаграждение.
Лэнгдон рассмеялся:
– Поверьте мне, деньги – это последнее, что интересует Тибинга.
Лью Тибинга можно было считать богачом в том смысле, как бывают богаты малые страны. Он являлся потомком английского герцога Ланкастера и получил свои деньги самым старомодным на свете способом – унаследовал их. Его имение под Парижем представляло собой дворец семнадцатого века с парком и двумя прудами.
Лэнгдон познакомился с Тибингом несколько лет назад благодаря Би-би-си. Тибинг обратился в эту корпорацию с предложением снять документальный сериал об истории чаши Грааля. Он собирался выступить там ведущим и был уверен, что тема вызовет самый широкий интерес у зрителей. Продюсерам Би-би-си понравился проект, они с почтением относились к самому Тибингу, его исследованиям и репутации в научном мире. Однако было одно «но»: они всерьез опасались, что концепция Тибинга носит слишком шокирующий характер, что обычным зрителям воспринимать ее будет сложно и все это негативно отразится на репутации компании, славившейся своими добротными документальными программами. По предложению Тибинга Би-би-си все же решила эту проблему – подстраховалась, пригласив трех виднейших специалистов по Граалю в качестве оппонентов Тибингу.
Одним из избранных оказался Лэнгдон.
Би-би-си оплатила Лэнгдону перелет до Парижа, так он и попал на съемки в имение Тибинга. Он сидел перед камерами в роскошном кабинете сэра Лью и комментировал его повествование, вставляя скептические ремарки. Но затем в конечном счете признавал, что Тибингу удалось убедить его в правдивости истории чаши Грааля. В конце Лэнгдон знакомил зрителей с результатами своих собственных исследований, а именно: с рядом связей на уровне символов, говоривших в пользу противоречивой и оригинальной теории Тибинга. Программа была показана в Великобритании, но, несмотря на «звездный» состав участников и обоснованные документально свидетельства, вызвала настоящую волну возмущения и протестов со стороны христиан. В Америке ее так и не показали, но гневные отголоски критиков долетели и до этой страны. Вскоре после этого Лэнгдон получил открытку от своего старого знакомого, епископа Католической церкви в Филадельфии. На открытке красовались всего три слова: «Et tu, Robert?»[57]
– Роберт, – спросила Софи, – вы твердо уверены, что этому человеку можно доверять?
– Абсолютно. Мы с ним коллеги, деньги ему не нужны, к тому же я знаю, что он презирает французские власти. Ваше правительство дерет с него какие-то совершенно непомерные налоги, потому что он, видите ли, приобрел в собственность исторические земли. Так что сотрудничать с Фашем он точно не будет.
Софи смотрела вперед, на темную дорогу.
– Хорошо, допустим, мы к нему приедем. Что можно ему говорить, а что нельзя?
Лэнгдон лишь отмахнулся:
– Поверьте, Софи, Лью Тибинг знает о Граале и Приорате Сиона больше, чем любой другой человек в мире.
– Больше, чем мой дед? – недоверчиво спросила Софи.
– Я имел в виду, больше, чем любой человек вне братства.
– А почему вы так уверены, что Тибинг не член братства?
– Да он всю жизнь пытался рассказать миру правду о чаше Грааля. А члены Приората всегда давали клятву не разглашать ее.
– Ну, это уже похоже на конфликт интересов.
Лэнгдон понимал ее тревогу. Соньер передал криптекс непосредственно Софи, и хотя она не знала, что в нем находится и как следует этим распорядиться, ей не хотелось вовлекать в это дело чужака. Что ж, вполне здравая мысль, особенно с учетом того, какой взрывной силы может оказаться эта информация.
– Нам совсем необязательно сразу же говорить Тибингу о краеугольном камне. Вообще можем не говорить. Просто его дом послужит надежным укрытием, нам это даст время хорошенько подумать. Ну и, возможно, мы поговорим с ним о чаше Грааля, раз уж вам кажется, что дед передал вам именно ее.
– Не мне, а нам, – поправила его Софи.
Лэнгдон ощутил прилив гордости и снова удивился тому, что Соньер счел нужным подключить его.
– Вы хоть примерно представляете, где находится имение этого Тибинга? – спросила Софи.
– Имение называется Шато Виллет. Софи недоверчиво воззрилась на него:
– То самое Шато Виллет?
– Ну да.
– Ничего себе! Хорошие у вас друзья.
– Так вы знаете, где оно находится?
– Как-то проезжала мимо. Кругом одни замки. Езды отсюда минут двадцать.
Лэнгдон нахмурился:
– Так далеко?
– Ничего. Зато вы успеете рассказать мне, что на самом деле представляет собой Грааль.
– Расскажу у Тибинга, – ответил после паузы Лэнгдон. – Просто мы с ним специализировались в разных областях, так что если соединить наши рассказы, получите полное представление о легенде. – Лэнгдон улыбнулся. – Кроме того, Грааль был смыслом жизни Тибинга. И услышать историю о чаше Грааля из уст Лью Тибинга – это все равно что услышать теорию относительности от самого Эйнштейна.
– Остается надеяться, что этот ваш Лью не против столь поздних гостей.
– Во-первых, он не просто Лью, а сэр Лью. – Лэнгдон и сам допустил как-то ту же ошибку. – Сэр Тибинг – человек не простой. Был посвящен в рыцари самой королевой за особые заслуги перед двором. Он составил наиболее полное описание дома Йорков.
– Вы шутите? – воскликнула Софи. – Так мы едем в гости к рыцарю?
Лэнгдон улыбнулся краешками губ:
Мы едем расследовать историю с Граалем, Софи. Кто в этом деле поможет лучше рыцаря?
 
 
Глава 52
 
  Раскинувшееся на площади в 185 акров имение Шато Виллет находилось в двадцати пяти минутах езды к северо-западу от Парижа, в окрестностях Версаля. Спроектированное Франсуа Мансаром в 1668 году для графа Офлея, оно являлось одной из основных исторических достопримечательностей парижских пригородов. Само шато в окружении двух прямоугольных искусственных прудов и садов, созданных по проекту Ленотра, являлось скорее средних размеров замком, а не особняком. Французы любовно называли это имение «la Petite Versailles» – «маленьким Версалем».
Лэнгдон остановил бронированный фургон у ворот, за которыми открывалась аллея протяженностью не меньше мили, ведущая к замку. За внушительных размеров изгородью виднелась вдали и сама резиденция сэра Лью Тибинга. Табличка на воротах гласила: ЧАСТНАЯ СОБСТВЕННОСТЬ. ПОСТОРОННИМ ВЪЕЗД ЗАПРЕЩЕН
Похоже, Тибинг вознамерился превратить свое обиталище в эдакий островок Англии. О том свидетельствовала не только табличка, написанная по-английски, но и радиопереговорное устройство у ворот, размещенное по правую руку от входа, – именно там находится пассажирское место в автомобиле во всех странах Европы, кроме Англии.
Софи удивилась:
– А если кто-то приедет один, без пассажира?
– Ой, не спрашивайте. – Лэнгдон уже был знаком с причудами Тибинга. – Он предпочитает, чтоб все было как у него на родине.
Софи опустила стекло.
– Знаете, Роберт, лучше вы сами с ним поговорите.
Лэнгдон придвинулся к Софи и, перегнувшись через нее, надавил на кнопку домофона. В ноздри ему ударил терпкий аромат духов Софи, только тут он осознал, что находится слишком близко. Он ждал, из маленького микрофона доносились звонки. Наконец там послышался щелчок, и раздраженный голос произнес по-английски с сильным французским акцентом:
– Шато Виллет. Кто там? – Роберт Лэнгдон, – ответил Лэнгдон. Теперь он почти лежал у Софи на коленях. – Я друг сэра Лью Тибинга. Мне нужна его помощь.
– Хозяин спит. Я тоже спал. А что у вас за дело?
– Сугубо личное. Но оно его очень заинтересует.
– Тогда уверен, он будет счастлив принять вас прямо с утра.
– Но это крайне важно, – продолжал настаивать Лэнгдон.
– Сон для сэра Лью тоже важен. Если вы его друг, то должны знать: здоровье у него слабое.
В детстве сэр Лью Тибинг переболел полиомиелитом, а теперь носил на ногах специальные скобы и передвигался на костылях. Но во время последней встречи он произвел на Лэнгдона впечатление такого живого и яркого человека, что тот почти не заметил этого его увечья.
– Будьте так добры, передайте ему, что я нашел новую информацию о Граале. Информацию настолько важную, что до утра никак нельзя ждать.
В микрофоне надолго воцарилась тишина.
Лэнгдон с Софи ждали, мотор фургона работал вхолостую.
И вот наконец прорезался голос:
– Должен вам заметить, любезный, вы, очевидно, и здесь живете по гарвардскому времени.
Лэнгдон расплылся в улыбке, он узнал характерный британский акцент. Голос бодрый, жизнерадостный.
– Лью, ради Бога, простите за то, что беспокою вас в столь неподходящий час.
– Слуга сообщил мне, что вы хотите поговорить о Граале.
– Подумал, что только это поможет поднять вас с постели.
– И оказались правы.
– Есть шанс, что откроете ворота старому доброму другу?
– Тот, кто пребывает в поисках истины, больше чем просто друг. Это брат.
Лэнгдон выразительно покосился на Софи. Тибинг обожал высказывания в духе античного театра.
– Ворота-то я открою, – провозгласил Тибинг, – но прежде должен убедиться, что вы пришли ко мне с чистым сердцем и лучшими намерениями. Это испытание. Вы должны ответить на три вопроса.
Лэнгдон тихонько застонал, потом шепнул Софи:
– Видите, я говорил. Тот еще типчик. – Вопрос первый, – торжественно начал Тибинг. – Что вам подать: кофе или чай?
Лэнгдон знал, как относится Тибинг к чисто американской манере без конца пить кофе.
– Чай, – ответил он. – «Эрл Грей».
– Отлично! Второй вопрос. С молоком или сахаром? Лэнгдон колебался.
– С молоком, – шепнула Софи ему на ухо. – Я знаю, англичане предпочитают с молоком.
– С молоком, – ответил Лэнгдон. Пауза.
– И сахаром? Тибинг не ответил.
Так, погодите-ка! Теперь Лэнгдон вспомнил горьковатую на вкус бурду, которой его угощали здесь во время последнего визита. И понял, что вопрос с подвохом.
– Лимон! – воскликнул он. – Чай «Эрл Грей» с лимоном.
– Поздравляю, – насмешливо ответил Тибинг. – И наконец должен задать самый последний и страшный вопрос. – Он выдержал паузу, потом произнес зловещим и загадочным тоном: – В каком году в последний раз гребец парными веслами из Гарварда обошел такого же гребца из Оксфорда в Хенли?
Лэнгдон понятия не имел, но понимал, что и этот вопрос с подвохом.
– Да ни в каком, потому что таких состязаний не было вовсе. Щелкнул замок, ворота отворились.
– Вы чисты сердцем, мой друг. Можете пройти.
 
 
Глава 53
 
  – Месье Берне! – В голосе ночного дежурного Депозитарного банка Цюриха явственно чувствовалось облегчение. Он сразу узнал голос президента по телефону. – Куда вы пропали, сэр? Полиция еще здесь, все ждут только вас! – У меня небольшие проблемы, – ответил президент банка расстроенным тоном. – Нужна ваша помощь, немедленно!
У тебя не одна небольшая проблема, а сразу несколько, подумал дежурный. Полиция окружила банк и угрожала, что скоро пожалует сам капитан судебной полиции с ордером на обыск.
– Чем могу помочь, сэр?
– Бронированная машина номер три. Мне необходимо срочно найти ее.
Дежурный растерялся и взглянул на расписание доставок.
– Она здесь, сэр. Внизу, в погрузочном отсеке гаража.
– Ничего подобного! Фургон угнали двое типов, которых как раз и разыскивает полиция.
– Что? Но как им удалось выехать?
– Не хочу вдаваться в подробности по телефону, но складывается ситуация, которая может нанести огромный ущерб нашему банку.
– Что я должен делать, сэр?
– Я бы хотел, чтобы вы задействовали сигнальное поисковое устройство фургона.
Взгляд ночного дежурного упал на распределительную коробку, находившуюся на другом конце комнаты. Как и большинство бронированных машин, каждый фургон банка был оборудован специальным контрольным устройством слежения, которое можно было привести в действие на расстоянии. Управляющему лишь раз пришлось включить эту сигнальную систему, когда один из фургонов остановили на дороге и угнали. И сработала она, следовало признать, безотказно. Службам безопасности тут же удалось определить местонахождение фургона и передать координаты властям. Впрочем, как чувствовал дежурный, сегодня ситуация складывалась несколько иначе, президент рассчитывал на большую приватность.
– А вы знаете, сэр, что если я активирую эту систему, передатчик тут же уведомит власти, что у нас проблема?
Берне на несколько секунд погрузился в молчание.
– Да, я знаю. И все равно выполняйте. Фургон номер три. Я подожду. Мне нужно точно знать, где эта машина. Как только получите, сообщите мне.
– Слушаюсь, сэр.

* * *
Тридцать секунд спустя в сорока километрах от банка ожил и замигал спрятанный в шасси бронированного фургона крошечный передатчик.

 
 
Глава 54
 
 

Лэнгдон с Софи ехали в фургоне к замку по обсаженной тополями длинной аллее. Наконец-то Софи могла немного расслабиться и вздохнуть спокойно. Какое облегчение знать, что после всех приключений и скитаний тебя ждет радушный прием в имении добродушного и веселого иностранца!
Они свернули на круг возле дома, и перед ними предстало Шато Виллет. Трехэтажное здание метров шестидесяти в длину, не меньше, фасад из грубого серого камня освещен специальной наружной подсветкой. Он резко контрастировал с изысканным пейзажем, садами и прудом с зеркальной поверхностью.
В окнах начал загораться свет.
Лэнгдон не подъехал, а свернул к главному входу, на специально оборудованную стоянку под сенью вечнозеленых деревьев.
– Так меньше риска, что нас заметят с дороги, – объяснил он. – Да и Лью не будет удивляться тому, что мы прибыли на изрядно помятом бронированном фургоне.
Софи кивнула.
– Что делать с криптексом? – спросила она. – Наверное, оставлять его в машине не стоит. Но если Лью увидит, то наверняка захочет знать, что это такое.
– Не беспокойтесь, – ответил Лэнгдон. Он снял твидовый пиджак и, выйдя из машины, завернул в него шкатулку. Получился сверток, напоминавший запеленатого младенца.
Софи посмотрела с сомнением:
– Как-то подозрительно выглядит.
– Сэр Тибинг не из тех, кто открывает гостям двери. Он Любит торжественно обставлять свое появление. Войдем, и я найду, где это спрятать, перед тем как появится хозяин. – Он на секунду умолк. – Вообще-то должен предупредить вас заранее. У сэра Лью весьма своеобразное чувство юмора... которое многие находят странным.
Но Софи сомневалась, чтобы с учетом всех сегодняшних событий что-то еще могло ее удивить.
Тропинка к главному входу была выложена мелкими камешками. Прихотливо извиваясь, она вела прямо к резным дверям из дуба и вишни с медным молотком размером с грейпфрут. Не успела Софи постучать, как двери гостеприимно распахнулись.
Перед ними, поправляя белый галстук и одергивая фалды фрака, стоял подтянутый элегантный дворецкий. На вид ему было лет пятьдесят, черты лица тонкие, породистые. А само выражение этого лица говорило, что он далеко не в восторге от появления гостей в столь поздний час.
– Сэр Лью сейчас спустится, – торжественно объявил он с сильным французским акцентом. – Он одевается. Предпочитает встречать гостей не в ночной сорочке. Позвольте ваш пиджак. – И он кивком указал на твидовый сверток, зажатый под мышкой у Лэнгдона.
– Благодарю, не стоит беспокойства.
– Как угодно, сэр. Прошу сюда, пожалуйста.
Дворецкий провел их через роскошный, отделанный мрамором холл в равно роскошную и элегантную гостиную, мягко освещенную викторианскими лампами с украшенными бахромой абажурами. Здесь приятно пахло мастикой для паркета, трубочным табаком, чайной заваркой, хересом, и к этим ароматам примешивался слабый запах влажной земли, присущий всем сооружениям из камня. У дальней стены, украшенной двумя наборами старинного оружия и доспехов, виднелся камин, тоже выложенный из необработанного камня и такой огромный, что в нем, казалось, можно было зажарить целого быка. Подойдя к камину, дворецкий наклонился и поднес спичку к приготовленной заранее растопке и дубовым поленьям. Огонь сразу же занялся.
Дворецкий выпрямился, одернул фрак.
– Хозяин просил передать, чтобы вы чувствовали себя как дома. – С этими словами он удалился, оставив Лэнгдона и Софи наедине.
Софи никак не могла решить, куда ей лучше сесть – на бархатный диван в стиле эпохи Ренессанса, деревянную резную качалку с подлокотниками в виде орлиных когтей или же на каменную скамью, коих здесь было две, и каждая, похоже, некогда служила предметом обстановки византийской церкви.
Лэнгдон развернул сверток, достал шкатулку, подошел к дивану и сунул ее под него, стараясь затолкать как можно глубже. Затем встряхнул пиджак, надел его, расправил лацканы и, улыбнувшись Софи, уселся прямо над тем местом, где было спрятано их сокровище.
Что ж, на диван так на диван, подумала Софи и уселась рядом.
Глядя на весело пляшущие огоньки пламени в камине, наслаждаясь теплом, Софи вдруг подумала, что деду наверняка бы понравилась эта комната. На стенах, отделанных панелями темного дерева, висели картины старых мастеров, в одной из них Софи сразу узнала Пуссена, он у деда был на втором месте после Леонардо. На каминной полке стоял алебастровый бюст богини Исиды. Казалось, она наблюдала за всем, что происходит в комнате.
Помимо этой статуэтки камин украшали также две каменные горгульи, они служили подставкой для дров. Пасти грозно ощерены, открывают черные провалы глоток. Ребенком Софи всегда пугалась горгулий; продолжалось это до тех пор, пока дед не привел ее в собор Нотр-Дам во время сильного ливня. Они поднялись на самый верх.
– Взгляни на эти маленьких уродцев, Принцесса, – сказал ей дед и указал на знаменитых горгулий, из пастей которых хлестали струи воды. – Слышишь, как журчит вода у них в глотках?
Софи кивнула и засмеялась: действительно, вода так смешно булькала в глотках этих странных созданий.
– Гур-гур-гур, – сказал дед. – Потому они и получили это имя – горгульи.
И больше Софи уже никогда не боялась горгулий.
Воспоминания эти навеяли на нее грусть, сердце сжалось при мысли о том, что дед был убит так безжалостно и подло. Дедули больше нет. Потом она представила лежавший под диваном криптекс и усомнилась в том, что Лью Тибинг может придумать, как его открыть. Наверное, лучше и не спрашивать его об этом. Ведь дед в своем последнем послании к ней велел обратиться к Роберту Лэнгдону. Ни словом не упомянул о том, что надо привлекать кого-то еще. Просто нам надо где-то спрятаться, хотя бы на время. И Софи решила, что Лэнгдон был прав, привезя ее сюда.
– Сэр Роберт! – раздался голос у них за спиной. – Как вижу, вы путешествуете не один, а в обществе прелестной девицы.
Лэнгдон поднялся. Софи тоже торопливо вскочила на ноги. Голос доносился сверху, с деревянной лестницы с резными перилами, которая вела на второй этаж. Там, наверху, в тени, кто-то двигался, были видны лишь смутные очертания фигуры.
– Добрый вечер! – сказал Лэнгдон. – Позвольте представить, сэр Лью, это Софи Невё.
– Огромная честь для меня. – Тибинг вышел из тени.
– Спасибо за то, что приняли нас, сэр. – Только теперь Софи разглядела хозяина дома. Да, на ногах металлические скобы, и он медленно спускался по ступенькам на костылях. – Мы приехали так поздно и...
– Не поздно, дорогая моя, скорее рано, – засмеялся он. – Vous n'etes pas Americaine?[58]
Софи покачала головой:
– Parisienne[59].
– Ваш английский просто великолепен.
– Спасибо, сэр. Я училась в Ройял-Холлоуэе.
– Тогда понятно, – протянул Тибинг. – Возможно, Роберт говорил вам, что я преподавал неподалеку оттуда, в Оксфорде. – Тибинг одарил Лэнгдона хитрой улыбкой. – Ну и, разумеется, у меня про запас всегда был Гарвард.
Вот наконец он дошел до конца лестницы, и Софи не могла удержаться от мысли, что он похож на рыцаря не больше, чем сэр Элтон Джон. Дородный краснолицый старик с рыжими волосами и веселыми карими глазками, которые, казалось, подмигивали и щурились при каждом его слове. На нем были панталоны в клеточку и просторная шелковая рубашка, поверх которой красовался жилет в мелкий цветочек. Несмотря на алюминиевые скобы на ногах, держался он прямо, непринужденно и с достоинством, и, возможно, это объяснялось знатным происхождением, а не осознанным усилием.
Тибинг протянул руку Лэнгдону:
– А вы изрядно потеряли в весе, Роберт.
– Зато вы прибавили, – усмехнулся Лэнгдон.
Тибинг от души рассмеялся и похлопал себя по круглому животу.
– Ничья! Единственное удовольствие, которое теперь могу себе позволить, – это всякие там кулинарные изыски. – Подойдя к Софи, он бережно взял ее за руку, слегка склонил голову набок, подул на пальчики, поцеловал и отвел глаза. – Миледи!
Софи покосилась на Лэнгдона, не уверенная, правильно ли себя ведет: стоит ли ей отступить и вырвать руку или не сопротивляться.
Дворецкий, отворивший им дверь, вошел в гостиную с подносом и принялся расставлять чайные приборы на столике перед камином.
– Знакомьтесь, Реми Легалудек, – сказал Тибинг. – Мой верный слуга.
Стройный дворецкий коротко кивнул и удалился.
– Реми у нас лионец, – прошептал Тибинг таким тоном, точно быть лионцем означало иметь какую-то постыдную болезнь. – Но совершенно потрясающе готовит соусы.
Это высказывание позабавило Лэнгдона.
– А я был уверен, что вы импортируете из Англии и штат прислуги.
– О Боже, нет, конечно! Врагу бы не пожелал иметь под боком британца шеф-повара. Впрочем, нет, французским налоговикам пожелал бы. – Он взглянул на Софи. – Простите, мадемуазель Невё. Будьте уверены, моя нелюбовь к французам распространяется только на политиков и футболистов. Ваше правительство нагло крадет у меня деньги, а ваша футбольная команда недавно разнесла нашу в пух и прах.
Софи ответила улыбкой.
Несколько секунд Тибинг изучал ее, затем перевел взгляд на Лэнгдона:
– Что-то случилось, да? Вид у вас обоих какой-то растерянный.
Лэнгдон кивнул:
– Ночь сегодня выдалась весьма занимательная.
– Не сомневаюсь. Появляетесь у моих дверей неожиданно, среди ночи, говорите о Граале. Вот что, выкладывайте-ка всю правду. Речь действительно идет о Граале, или вы просто воспользовались этим предлогом, чтобы поднять меня с постели?
И то и другое, подумала Софи, представив лежавшую под диваном шкатулку с криптексом.
– Лью, – сказал Лэнгдон, – нам хотелось бы поговорить с вами о Приорате Сиона.
Пушистые брови Тибинга поползли вверх.
– О хранителях? Так, значит, речь и вправду идет о Граале. Вы говорили, у вас есть какая-то информация? Что-то новенькое, да, Роберт?
– Возможно. Мы и сами не до конца уверены. И уверимся, лишь когда получим информацию от вас.
Тибинг шутливо погрозил ему пальцем:
– Ну и хитрецы все эти американцы! Правила игры просты: баш на баш. Ну ладно, так и быть. Я к вашим услугам. Что вы хотите знать?
Лэнгдон вздохнул:
– Будьте столь добры, расскажите мисс Невё об истинной природе чаши Грааля.
Тибинг изумился:
– А разве она не знает?
Лэнгдон отрицательно помотал головой. Тибинг ответил ему почти плотоядной улыбкой:
– Получается, вы привели мне в дом девственницу, так, что ли, Роберт?
Лэнгдон поморщился, покосился на Софи и пояснил:
– Так энтузиасты Грааля называют любого, кто ни разу не слышал о его истинной истории.
Тибинг обратился к Софи:
– Но что вы об этом знаете, моя дорогая?
Софи вкратце поведала о том, что совсем недавно узнала от Лэнгдона, – о Приорате Сиона, об ордене тамплиеров, о документах Сангрил и чаше Грааля, которую многие считают вовсе не чашей, а чем-то гораздо более важным.
– И это все? – Тибинг укоризненно покосился на Лэнгдона. – Ах, Роберт! А я всегда считал вас истинным джентльменом! Вы не сказали этой очаровательной девушке самого главного! Лишили, так сказать, кульминации.
– Знаю. Просто подумал, может, лучше мы вместе... – Тут Лэнгдон умолк, опасаясь, что метафора может зайти слишком далеко.
Но Тибинг уже весело и заговорщицки подмигивал Софи, а та не сводила с него завороженных глаз.
– Итак, вы девственница Грааля, моя дорогая. Можете мне поверить, вы всегда будете помнить, как потеряли невинность!

 
 
Глава 55
 
  Усевшись на диван рядом с Лэнгдоном, Софи пила чай и ела ячменные лепешки. Только сейчас она поняла, как устала и проголодалась. Сэр Тибинг, лучась улыбкой, расхаживал перед камином, время от времени задевая железной скобой за каменную плиту под очагом.
– Чаша Грааля! – торжественно начал он свою речь. – Большинство людей спрашивают меня только об одном – где она находится? Боюсь, на этот вопрос я никогда не смогу ответить. – Он повернулся и взглянул Софи прямо в глаза. – Куда более уместным кажется мне другой вопрос. А именно: что это такое, чаша Грааля?
Софи почти физически ощутила, как нарастают у ее собеседников нетерпение и азарт, свойственные лишь истинным ученым.
– Чтобы понять, что такое Грааль, – продолжал Тибинг, – следует прежде всего понять Библию. Скажите, насколько хорошо вы знаете Новый Завет?
Софи пожала плечами:
– Боюсь, что вовсе не знаю. Меня воспитывал человек, боготворивший Леонардо да Винчи.
Тибинг удивился и обрадовался одновременно:
– Просвещенная душа! Замечательно! Тогда вы должны знать, что Леонардо был одним из хранителей тайны Грааля. И ключи к этой тайне мы находим в его искусстве.
– Роберт говорил мне то же самое.
– Ну а о взглядах да Винчи на Новый Завет?
– Об этом не знаю.
Тибинг взглянул на книжные полки в другом конце комнаты. – Не будете ли так любезны, Роберт? На самой нижней полке. «La Storia di Leonardo».
Лэнгдон подошел к полкам, нашел большой альбом по искусству, принес и положил на журнальный столик. Повернув книгу лицевой стороной к Софи, Тибинг открыл ее и указал на внутренний клапан суперобложки, где были напечатаны цитаты.
– «Из заметок да Винчи по искусству полемики и рассуждений», – прочел он. – Думаю, вот эта как нельзя лучше характеризует суть нашего разговора.
И Софи прочитала:
Многие спекулируют на заблуждениях
и ложных чудесах, обманывая глупое большинство.
ЛЕОНАРДО ДА ВИНЧИ
– А вот еще! – воскликнул сэр Тибинг и указал на другую цитату:
Слепое невежество сбивает нас с пути.
О! Жалкие смертные, раскройте глаза!
ЛЕОНАРДО ДА ВИНЧИ
Софи пробрал легкий озноб.
– Да Винчи говорит о Библии? Тибинг кивнул:
– К Библии он относился примерно так же, как и к чаше Грааля. Вообще-то да Винчи написал настоящий Грааль, вскоре я покажу вам эту картину, но сперва поговорим о Библии. А все, что вам надо о ней знать, суммировал великий каноник, доктор теологических наук Мартин Перси. – Тут Тибинг откашлялся и процитировал: – «Библия не прислана к нам с небес по факсу».
– Простите, не поняла?
– Библия – это творение человека, моя дорогая, а вовсе не Бога. Библия не свалилась с небес нам на головы. Человек создал эту историческую хронику смутных времен, а затеи она прошла бесчисленное количество переводов, дополнений и переделок. В истории никогда не существовало подлинного варианта этой книги.
– Ясно.
– Иисус Христос был исторической фигурой, обладавшей огромным влиянием. Возможно, это самый загадочный и харизматический лидер, которого видел мир. Как и было предсказано Мессией, Иисус свергал царей, вдохновлял миллионы людей, явился родоначальником новых философий. Потомок царя Соломона и царя Давида, Иисус имел полное право претендовать на трон властителя евреев. Его жизнь была описана тысячами последователей по всему миру, что и понятно. – Тибинг сделал паузу, отпил глоток чая, вернул чашку на каминную полку. – Для включения в Новый Завет рассматривались свыше восьмидесяти Евангелий, но лишь несколько удостоились чести быть представленными в этой книге, в том числе от Матфея, Марка, Луки, Иоанна.
– Но кто же решал, какое Евангелие выбрать? – спросила Софи.
– Ага! – Тибинг излучал энтузиазм. – Вот в чем кроется ирония! Вот что уязвляет христиан! Библия, как мы теперь знаем, была составлена из различных источников язычником, римским императором Константином Великим.
– А я думала, Константин был христианином, – сказала Софи.
– Едва ли, – покачал головой Тибинг. – Он всю жизнь прожил язычником, и крестили его только на смертном одре, когда он был слишком слаб, чтоб протестовать. В дни Константина официальной религией Рима было поклонение Солнцу. Культ Sol Invictus, или Непобедимого Солнца, и Константин был главным священником. К несчастью для него, Римскую империю в те времена охватили беспорядки на религиозной почве. Через три столетия после распятия Иисуса Христа на кресте число его последователей неизмеримо возросло. Христиане воевали с язычниками, и конфликт настолько разросся, что Риму угрожал раскол на два отдельных государства. Константин понимал, что надо как-то спасать ситуацию. И вот в 325 году нашей эры он решил объединить Рим под знаменем одной религии. А именно – христианства.
Софи удивилась:
– Но что заставило императора-язычника выбрать государственной религией христианство?
Тибинг усмехнулся:
– Константин был весьма неплохим стратегом. Он понимал, что христианство находится на подъеме, и просто сделал ставку на фаворита. Историки до сих пор восхищаются умением, с которым Константин обратил язычников, приверженцев культа Солнца, в христианство. Он ввел языческие символы, даты и ритуалы в развивающуюся христианскую традицию и создал некое подобие религиозного гибрида, приемлемого для обеих сторон.
– Поразительная метаморфоза! – подхватил Лэнгдон. – Налицо рудименты языческой религии в христианской символике. Египетские солнечные диски превратились в нимбы католических святых. Пиктограммы богини Исиды, баюкающей своего чудесным образом зачатого сына Гора, стали образчиком образов Девы Марии с младенцем Иисусом на руках. Ну и все элементы католического ритуала – митра, алтарь, славословие, причастие, поедание «тела Христова», наконец, – были непосредственно позаимствованы из более ранних языческих религий.
Тибинг издал жалобный стон:
– Ну все, пошло-поехало! Стоит символисту заговорить о христианских иконах, и его уже не остановить! В христианстве все заимствовано. Дохристианский бог Митра, его еще называли сыном Солнца и Светочем Мира, родился 25 декабря, был похоронен в склепе на склоне горы и ровно через три дня воскрес. Кстати, 25 декабря является также днем рождения Осириса, Адониса и Диониса. Новорожденного Кришну одарили золотом, ладаном и миррой. Даже священный для христиан день недели был позаимствован у язычников.
– Как это? – спросила Софи.
– Вообще-то изначально христиане считали таким днем еврейский шаббат – субботу, но Константин сдвинул его в пользу почитаемого язычниками дня Солнца, – сказал Лэнгдон и усмехнулся. – По сей день большинство прихожан посещают службу в воскресенье утром и понятия не имеют о том, что находятся здесь по той же причине, что и язычники, – отдать дань уважения дню бога Солнца. А это кроется в самом названии воскресенья – Sunday.
У Софи голова пошла кругом.
– Ну а какое все это имеет отношение к Граалю?
– Вот именно, – кивнул сэр Тибинг. – Слушайте лучше меня. Во времена слияния двух религий Константину нужно было укрепить новую христианскую традицию, и он созвал знаменитый Вселенский собор. На этом собрании обсуждались, принимались и отвергались многие аспекты христианства – дата Пасхи, роль епископов, церковные таинства и, разумеется, божественность самого Иисуса Христа.
– Что-то я не совсем понимаю, – с недоумением нахмурилась Софи. – Божественность Иисуса?..
– Моя дорогая, – торжественно объявил Тибинг, – до этого исторического момента Иисус рассматривался Его последователями как смертный пророк... человек, безусловно, великий и влиятельный, но всего лишь человек. Простой смертный.
– Не сын Бога?
– Да! – радостно воскликнул Тибинг. – Только на этом Вселенском соборе Христос был провозглашен и официально признан Сыном Божиим. В результате голосования.
– Погодите. Вы что же, хотите сказать, что божественная сущность Иисуса стала результатом голосования?
– Причем выиграл Он лишь с небольшим преимуществом голосов, – сказал сэр Тибинг. – Однако подтверждение божественной сущности Иисуса стало определяющим моментом в дальнейшем развитии Римской империи, и именно на этой основе зиждилась затем власть Ватикана. Официально провозгласив Иисуса Сыном Божьим, Константин тем самым превратил Его в божество, существующее как бы вне мира людей, чья власть над ними вечна и незыблема. Это не только предотвращало дальнейшие выпады язычников против христианства, но и позволяло последователям Христа искать спасение души лишь через один-единственный официально утвержденный канал – Римскую католическую церковь.
Софи вопросительно взглянула на Лэнгдона, тот кивком подтвердил, что согласен с умозаключениями Тибинга.
– А делалось все это исключительно ради власти, – продолжил тот. – Христос как Мессия угрожал самому существованию Церкви и государства. По мнению многих ученых, ранняя Церковь украла Христа у Его последователей в прямом смысле этого слова, отняла у Него человечность, затуманила Его образ, обрядив в непроницаемый плащ божественности. И использовала все это лишь с одной целью – расширить и укрепить свою власть. Я сам написал несколько книг на эту тему.
– И, как я полагаю, так называемые истинные христиане до сих пор забрасывают вас гневными письмами? – С чего бы это? – возразил Тибинг. – Большинство образованных христиан знакомы с историей своей веры. Иисус действительно был великим и очень сильным человеком. И все это политиканское маневрирование Константина никак не преуменьшает величия жизни Христа. Никто не может сказать, что Христос был обманщиком, никто не отрицает, что Он две тысячи лет назад ходил по этой земле и вдохновлял миллионы людей, призывая их к лучшей жизни. Мы всего лишь утверждаем, что Константин использовал огромное влияние и значимость Христа в своих целях. И таким образом сформировал основы известного нам на сегодняшний день христианства.
Софи покосилась на книгу, лежавшую перед ней на столе. Ей не терпелось услышать продолжение, увидеть, как да Винчи изобразил чашу Грааля.
– Но тут существовал один подвох, – продолжил свое повествование Тибинг. – Поскольку Константин поднял статус Христа почти через четыреста лет после смерти последнего, успели накопиться тысячи документов, хроник жизни великого человека, где Он описывался как простой смертный. Константин понимал, что следует переписать эти исторические книги. Именно тогда и возник самый значимый момент в истории христианства. – Не сводя глаз с Софи, Тибинг выдержал многозначительную паузу, затем продолжил: – Константин финансировал написание новой Библии, куда не входили бы Евангелия, говорившие о человеческих чертах Христа, а включались те, где подчеркивалась божественная Его сущность. Все более ранние Евангелия были объявлены вне закона, затем собраны и сожжены на кострах.
– Одно любопытное замечание, – вставил Лэнгдон. – Любой, кто предпочитал запрещенные Константином версии Евангелия, объявлялся еретиком. Само слово «еретик» происходит от латинского «haereticus», что означает «выбор». Тот, кто выбрал изначальную историю Христа, и стал первым в мире «еретиком».
– К несчастью для историков, – продолжил Тибинг, – некоторые Евангелия из тех, что приказал уничтожить Константин, уцелели. Так, в 1950 году в пещере неподалеку от Кум-рана были найдены Свитки Мертвого моря. А незадолго до этого, в 1945-м, Коптские свитки, их нашли в Наг-Хаммади. В этих документах рассказывалась не только истинная история Грааля, они повествовали о пастырской роли Христа с чисто светской точки зрения. И разумеется, Ватикан, в худших своих традициях дезинформации, стремился пресечь распространение этих свитков. Что в общем-то и понятно. Ведь свитки эти позволяли выявить исторические расхождения и подтасовки, служили подтверждением тому, что к созданию новой Библии приложил руку политикан, стремившийся обожествить человека Иисуса Христа и использовать Его авторитет для укрепления собственной власти.
– И все же, – возразил Лэнгдон, – как мне кажется, важно помнить о том, что желание нынешней Церкви предотвратить широкое хождение этих документов происходит из искренней веры в правильность и непогрешимость устоявшихся взглядов на Христа. В Ватикане собрались глубоко верующие люди, убежденные, что эти противоречивые документы могут оказаться фальшивкой.
Тибинг усмехнулся и опустился в глубокое кресло напротив Софи.
– Как видите, дорогая, наш профессор гораздо мягче и снисходительнее относится к Риму, нежели я. И тем не менее он прав, говоря о том, что современные церковники искренне убеждены во вредности и ошибочности этих документов. Это и понятно. Ведь на протяжении долгих веков Библия Константина была для них истиной в последней инстанции. Нет на свете более внушаемых людей, чем те, кто призван внушать.
– Он просто хочет сказать, – вставил Лэнгдон, – что мы поклоняемся богам наших отцов.
– Я просто хочу сказать, – возразил Тибинг, – что почти все, чему учили нас отцы о Христе, есть ложь и фальшивка. Как и все эти россказни о чаше Грааля.
Софи перевела взгляд на цитату да Винчи. «Слепое невежество сбивает нас с пути. О! Жалкие смертные, раскройте глаза!» Тибинг потянулся к книге и начал перелистывать ее.
– И наконец, прежде чем я покажу вам рисунок да Винчи с изображением Грааля, хотел бы, чтоб вы взглянули на это. – Он открыл альбом с цветной иллюстрацией на развороте. – Вы, разумеется, узнаете эту фреску?
Да он никак шутит! Софи смотрела на самую знаменитую фреску всех времен – «Тайная вечеря». Легендарная роспись, которой да Винчи украсил стену собора Санта-Мария дела Грацие неподалеку от Милана. На ней был изображен Христос со своими учениками. Он объявлял о том, что кто-то из них предал Его.
– Да, конечно, мне хорошо знакома эта фреска.
– Тогда, может, вы согласитесь сыграть со мной в одну игру? Закройте глаза на минутку.
Софи несколько растерялась, но закрыла глаза.
– Где сидит Иисус? – спросил Тибинг.
– В центре.
– Отлично! А что за пищу преломляют и едят Христос и Его ученики?
– Хлеб. – Это же очевидно!
– Прекрасно. А что пьют?
– Вино. Они пьют вино.
– Замечательно, просто великолепно. Ну и, наконец, последний вопрос. Сколько на столе бокалов для вина?
Софи задумалась, понимая, что это вопрос с подвохом. А после трапезы Христос взял чашу с вином и разделил ее со своими учениками.
– Одна чаша, – ответила она. – Сосуд. Чаша Христова. Христос передавал из рук в руки один-единственный сосуд с вином, как бы подчеркивая тем самым, что все христиане должны объединиться.
Тибинг вздохнул.
– А теперь откройте глаза.
Она повиновалась. Тибинг загадочно улыбался. Софи взглянула на иллюстрацию и, к своему изумлению, обнаружила, что у каждого за столом была чаша с вином, в том числе и у Христа. Тринадцать чаш. Мало того, все они были маленькие, без ножки и сделаны из стекла. Никакого особенного сосуда на картине не оказалось. Никакой чаши Грааля.
Тибинг хитро сощурился:
– Немного странно, вам не кажется, что в Библии и наиболее распространенных легендах этот момент связывают с появлением чаши Грааля? А да Винчи словно забыл об этом и такую чашу не нарисовал.
– Уверена, искусствоведы должны были это заметить.
– Вы удивитесь, узнав, что некоторые странности в рисунках и картинах Леонардо сознательно обходились учеными и искусствоведами. А что касается этой фрески, то она и есть ключик пониманию тайны Грааля. И в «Тайной вечере» да Винчи он перед нами словно на ладони.
Софи впилась взглядом в иллюстрацию.
– Так, получается, эта фреска говорит нам, что на самом деле представляет собой чаша Грааля?
– Не что, – прошептал в ответ Тибинг. – Скорее кто. Дело в том, что Грааль никакой не предмет. На самом деле это... лицо вполне одушевленное.

 
 
Глава 56
 
  Софи изумленно смотрела на Тибинга, затем перевела взгляд на Лэнгдона:
– Святой Грааль – это человек? Лэнгдон кивнул:
– Да, женщина.
Судя по выражению лица Софи, она категорически отказывалась в это верить. Что ж, и у него самого была в точности такая же реакция, когда он впервые услышал об этом. Лишь позже, поняв скрытую за Граалем символику, он уверовал в эту теорию.
Тибинг словно прочитал его мысли.
– Возможно, пришел черед символиста объяснить нам кое-что? – Подойдя к столу, он взял чистый лист бумаги и положил его перед Лэнгдоном.
Тот достал из кармана авторучку.
– Софи, вам наверняка должны быть знакомы современные символы, обозначающие мужское и женское начала. – И он нарисовал известные всем мужской символ ? и женский +.
– Да, конечно, – кивнула она.
– Изначально, – продолжил он, – мужское и женское начала изображались совсем другими символами. Многие люди ошибочно думают, что мужской символ произошел от щита и копья, а женский представляет собой не что иное, как зеркало, где отражается красота. Но на самом деле символы эти происходят от древних астрономических обозначений божественной планеты Марс и планеты Венера. И Лэнгдон изобразил на листе бумаги еще один знак.
– Этот символ изначально обозначал мужчину, – сказал он Софи. – Напоминает рудиментарный фаллос.
– Вот именно, – согласилась с ним Софи.
– Так оно и было, – подтвердил Тибинг. Лэнгдон продолжил:
– Символ этот известен под названием клинок, или меч, и призван подчеркивать агрессивность и мужественность. Кстати, этот же похожий на фаллос символ до сих пор используется в шевронах военной формы для обозначения чина.
– Да уж! – усмехнулся Тибинг. – Чем больше у тебя пенисов, тем выше твой чин. Парни – они всегда парни.
Лэнгдон едва заметно поморщился.
– Как можно заметить, женский символ являет полную противоположность мужскому. – Он изобразил на листке еще один знак. – И этот символ получил название сосуд.
Софи удивленно взглянула на него. Лэнгдон понял, что ей удалось уловить связь.
– Сосуд, – продолжил он, – напоминает чашу или вазу, но, что гораздо важнее, лоно женщины. Символ этот призван подчеркивать женское начало, женственность, плодородие. – Теперь Лэнгдон смотрел прямо ей в глаза. – Так вот, Софи, легенда говорит о том, что святой Грааль есть не что иное, как сосуд, чаша. Но это описание Грааля, упор на сходство с сосудом, – на самом деле аллегория, призванная защитить тайну истинной природы Грааля. Иными словами, легенда использует сосуд в качестве метафоры. А за этой метафорой стоит нечто более значимое.
– Женщина, – сказала Софи.
– Именно! – Лэнгдон улыбнулся. – Грааль есть не что иное, как древний символ женственности, он символизирует священное женское начало и богиню. Но со временем, как вы понимаете, значение это было утрачено, и тут уж на славу постаралась Церковь. Власть женщины, ее способность дарить жизнь, некогда считалась священной. Но она представляла угрозу подъему и возвышению новой Церкви, где всегда доминировал мужской образ, главенствовало мужское начало. И вот церковники стали демонизировать священное женское начало, называть женщин нечистыми. Именно человек, а никакой не Бог придумал концепцию первородного греха. Ева вкусила от яблока и вызвала тем самым падение рода человеческого. Женщина, некогда священная дарительница жизни, превратилась во врага.
– Хотелось бы добавить, – сказал Тибинг, – что концепция женщины – дарительницы жизни входила в основу древних религий. Появление ребенка на свет – это чудо, говорящее о власти женщины над миром. К сожалению, христианская философия решила присвоить себе созидательную силу и власть женщины. Отбросив простые биологические истины, она назвала Создателем мужчину. В Книге Бытия говорится о том, что Ева создана из ребра Адама. Женщина стала ответвлением, отростком мужчины. И созданием греховным. Именно с Книги Бытия началось низвержение богини.
– Грааль, – подхватил Лэнгдон, – есть символ потерянной богини. С появлением христианства старые языческие религии не умерли. И легенды о поисках рыцарями чаши Грааля на самом деле представляли собой истории о запрещенных поисках утраченного священного женского начала, Рыцари, якобы занятые поисками «сосуда», закодировали истинный смысл своих стараний, чтобы защититься от Церкви, которая низвергла образ женщины, запретила богиню, сжигала на кострах неверных, запрещала даже упоминание о священном женском начале.
Софи покачала головой:
– Простите, но когда вы сказали, что чаша Грааля есть лицо одушевленное, я подумала, вы имеете в виду человека.
– Так и есть, – кивнул Лэнгдон.
– И не просто какого-то там человека, – возбужденно подхватил Тибинг и поднялся. – А женщину! Женщину, владеющую тайной такой взрывной силы, что это могло потрясти и разрушить сами основы христианства!
Софи была потрясена. – И эта женщина... она известна?
– Конечно. – Тибинг взял костыли. – А теперь, друзья мои, если вы изволите проследовать за мной в кабинет, буду иметь честь показать вам изображение этой женщины, принадлежащее кисти Леонардо да Винчи.
Верный слуга и дворецкий Реми Легалудек находился на кухне и не сводил глаз с экрана телевизора. В очередном выпуске новостей показывали снимки мужчины и женщины... тех самых неурочных гостей, которым он, Реми, совсем недавно подавал чай.
 
 
Глава 57
 
  Стоя на тротуаре перед зданием Депозитарного банка Цюриха, лейтенант Колле недоумевал: отчего Фаш все не едет с ордером на обыск? Эти хитрые банкиры наверняка что-то скрывают. Они подтвердили, что Лэнгдон и Невё приезжали сюда чуть раньше этой же ночью, но затем им якобы дали от ворот поворот, потому как у них не оказалось соответствующих документов.
Так почему бы им не впустить нас, чтобы мы могли проверить?
Тут вдруг у Колле заверещал мобильник. Звонили с командного пункта, временно расположившегося в Лувре.
– Ну что, получили наконец ордер? – раздраженно спросил Колле.
– Забудьте о банке, лейтенант, – ответил агент. – Мы только что получили наводку. Точно знаем, где скрываются Лэнгдон с Невё.
Колле присел на капот своего автомобиля.
– Шутите?
– У меня есть адрес. Это под Парижем. Недалеко от Версаля.
– Капитан Фаш знает?
– Еще нет. Он говорит по телефону. Очень важный звонок.
– Тогда я выезжаю. Передайте, чтобы позвонил мне, как только освободится. – Колле записал адрес и вскочил в машину. Уже отъезжая от банка, он вдруг спохватился, что забыл спросить, кто именно передал судебной полиции информацию о местонахождении Лэнгдона. Впрочем, не так уж это теперь и важно. Колле радовался выпавшей ему возможности загладить прежние ошибки. Он собирался произвести самый профессиональный арест за все время карьеры.
По рации он связался с пятью сопровождавшими его машинами:
– Сирены не включать, ребята. Лэнгдон не должен знать, что мы на подходе.
В пятидесяти километрах от этого места черная «ауди» съехала с проселочной дороги и остановилась в тени деревьев у края поля. Сайлас вышел из машины и заглянул в щель между металлическими прутьями – большой участок земли был обнесен высокой изгородью. Он долго смотрел на освещенный луной склон горы, на котором виднелся замок.
Окна на нижнем этаже были освещены. Странно для такого позднего часа, подумал Сайлас и улыбнулся. Информация, которую дал ему Учитель, подтверждалась. Я не уйду из этого дома без краеугольного камня, поклялся он. Я не подведу епископа и Учителя.
Проверив свой тринадцатизарядный пистолет-автомат, Сайлас просунул его сквозь прутья решетки. Пистолет мягко упал в высокую густую траву. Затем, подобрав полы сутаны, Сайлас ухватился за прутья и полез через изгородь, пыхтя и отдуваясь, мешком плюхнулся на землю по другую сторону. Не обращая внимания на резкую боль от впившейся в ляжку подвязки с шипами, Сайлас подобрал оружие и двинулся к дому по поросшему травой склону.
 
 
Глава 58
 
 

Кабинет Тибинга совсем не походил на кабинеты, которые прежде доводилось видеть Софи. По площади он раз в шесть-семь превышал самые роскошные и просторные офисы и походил на научную лабораторию, библиотеку архива и «блошиный» рынок одновременно. Освещался кабинет тремя люстрами, плиточный пол был заставлен бесчисленными столиками и тумбами, заваленными книгами, картинами и репродукциями, статуэтками и прочими произведениями материальной культуры. Здесь же, к удивлению Софи, оказалось немало электронного оборудования – компьютеры, проекторы, микроскопы, копировальные аппараты и сканеры.
– Я использовал под кабинет бальный зал, – пояснил Тибинг еще с порога. – Танцевать мне теперь не часто приходится.
Весь этот вечер и ночь Софи сталкивалась с неожиданностями и сюрпризами, но ничего подобного увидеть здесь никак не думала.
– И все это нужно вам для работы?
– Постижение истины стало страстью всей моей жизни, – сказал Тибинг. – Ну а Сангрил я бы назвал моей любимой наложницей.
Чаша Грааля – это женщина, напомнила себе Софи. Голова гудела и шла кругом от обрывочных мыслей и только что почерпнутых у Тибинга сведений.
– Вы говорили, у вас есть портрет женщины, которую вы считаете Граалем?
– Да, но это не совсем так. Это утверждал не я, а сам Христос.
– Какая же из картин? – спросила Софи, оглядывая стены.
– Гм... – Тибинг сделал вид, что запамятовал. – Чаша Грааля. Сангрил. Сосуд. – Тут он неожиданно резко и ловко повернулся и указал на дальнюю от них стену. Там висела большая, футов восемь в высоту, репродукция «Тайной вечери». Точно такую же, только маленькую, Софи видела в альбоме. – Да вот же она!
Софи подумала, что неправильно его поняла.
– Но эту картину вы мне уже показывали. Он игриво подмигнул ей:
– Знаю, но при увеличении она становится еще более любопытной. Вам не кажется?
Софи обернулась к Лэнгдону:
– Просто теряюсь в догадках. Тот улыбнулся:
– Как выясняется, чаша Грааля действительно присутствует на «Тайной вечере». Леонардо все же изобразил ее и...
– Погодите, – перебила его Софи, – вы сами только что говорили, что Грааль – женщина. А на «Тайной вечере» изображены тринадцать мужчин.
– Разве? – Тибинг снова хитро прищурился. – А вы присмотритесь-ка повнимательнее.
Софи подошла поближе к картине и стала изучать тринадцать фигур: Иисус Христос в центре, шестеро учеников по левую Его руку, шестеро – по правую.
– Но все они мужчины, – повторила она.
– Неужели? – насмешливо воскликнул Тибинг. – А как насчет того, кто сидит на самом почетном месте, по правую руку от Господа?
Софи так и впилась глазами в фигуру, изображенную по правую руку от Христа. Она смотрела на лицо и торс этой фигуры, и вдруг... Нет, этого просто быть не может! Но глаза ее не обманывали. Длинные и волнистые рыжие волосы, маленькие, изящно сложенные ручки, даже некий намек на грудь. То, вне всякого сомнения... была женщина!
– Да это женщина! – воскликнула Софи. Тибинг весело рассмеялся:
– Вот уж сюрприз так сюрприз, верно? И поверьте мне, зрение вас не подвело. Уж кто-кто, а Леонардо славился умением изображать разницу между полами.
Софи не отводила глаз от сидевшей рядом с Иисусом женщины. Но на Тайной вечере собрались тринадцать мужчин. Кто же тогда эта женщина? До этого Софи много раз видела прославленное произведение Леонардо, но ни разу не замечала этих столь характерных черт.
– А никто не замечает, – словно прочитал ее мысли Тибинг. – Сказывается воздействие подсознания, укоренившихся в нем образов. И оно столь сильно, что не позволяет видеть несоответствий, обманывает наше зрение.
– И явление это называется скотома, – вставил Лэнгдон. – Зачастую мозг именно так реагирует на укоренившиеся символы.
– Еще одна причина, по которой вы пропустили эту женщину, – сказал Тибинг, – заключается в том, что на многих фотографиях в альбомах по искусству, сделанных до 1954 года, детали скрыты под налетом пыли, грязи и несколькими слоями реставрационной краски. Следует отметить, что в восемнадцатом веке реставраторы работали довольно топорно. А затем наконец фреску очистили от всех этих наслоений, что и позволило увидеть оригинал да Винчи во всем его великолепии. – Он жестом указал на репродукцию. – Et voila!
Софи подошла еще ближе. Женщина, сидевшая по правую руку от Иисуса, была молода и выглядела благочестиво. Личико застенчивое, скромно сложенные ручки, волны вьющихся рыжих волос. И одна эта женщина способна пошатнуть церковные устои?
– Кто она? – спросила Софи.
– Она, моя дорогая, – ответил Тибинг, – не кто иная, как Мария Магдалина.
– Проститутка? – изумилась Софи.
Тибинг возмущенно фыркнул, точно это слово оскорбило его самого.
– Ничего подобного. Магдалина таковой не являлась. Заблуждение это вселилось в умы людей с подачи Христианской церкви раннего периода. Церковники организовали настоящую кампанию, чтобы опорочить Марию Магдалину. И все для того, чтобы сохранить в тайне одно опасное для них обстоятельство. Ее роль в качестве Грааля.
– Ее роль!
– Как я уже говорил, – принялся объяснять сэр Тибинг, – церковники старались убедить мир в том, что простой смертный, проповедник Иисус Христос, являлся на самом деле божественным по природе своей существом. Потому и не вошли в Библию Евангелия с описанием жизни Христа как земного человека. Но тут редакторы Библии оплошали, одна из таких земных тем до сих пор встречается в Евангелиях. Тема Марии Магдалины. – Он сделал паузу. – А именно: ее брак с Иисусом.
– Простите, не поняла... – Софи переводила удивленный взгляд с Лэнгдона на Тибинга и обратно.
– Этот факт попал в исторические записи, – сказал Тибинг, – и да Винчи, разумеется, знал о нем. «Тайная вечеря» так и взывает к зрителю. Вот, смотрите, Иисус и Магдалина были парой!
Софи перевела взгляд на фреску.
– Заметьте также, Иисус и Магдалина одеты так, словно являются зеркальным отражением друг друга. – Тибинг указал на две фигуры в центре картины.
Софи смотрела точно завороженная. Да, одежда одинаковая, только разных цветов. На Христе красная мантия и синий плащ, на Марии Магдалине синяя мантия и красный плащ. Инь и ян. – Есть и более тонкие признаки, – продолжил Тибинг. – Видите, Иисус и Его невеста сидят рядом, вплотную, соприкасаясь бедрами, а выше фигуры их расходятся, образуя свободное пространство. И все это напоминает нам уже знакомый символ.
Тибинг еще и договорить не успел, а Софи уже увидела в центре фрески знак , образованный двумя центральными фигурами. Чуть раньше Лэнгдон обозначил этим символом Грааль, сосуд и женское лоно.
– И наконец, – продолжил Тибинг, – если рассматривать Иисуса и Магдалину как элементы композиции, а не людей, то тут так и напрашивается еще одна подсказка. – Он выдержал паузу, затем добавил: – Буква алфавита.
И Софи тотчас увидела ее. Буква так и бросалась в глаза, странно, что она не замечала ее прежде. Теперь Софи видела только эту букву. В самом центре картины отчетливо вырисовывалась большая и изящно выписанная буква"М".
– Слишком уж совершенна и отчетлива для простого совпадения, верно? – заметил Тибинг.
– Да, но зачем она здесь? – удивленно спросила Софи. Тибинг пожал плечами:
– Теоретики тайных знаков и символов сказали бы вам, что она обозначает Matrimonio, или Марию Магдалину. Но единства мнений здесь не наблюдается. Одно определенно: запрятанная в картине буква"М" – это не ошибка художника. Она появилась здесь не случайно, по его воле. Замаскированная буква"М" фигурирует в бесчисленных работах, связанных с Граалем, то в виде водяного знака, то буквы, закрашенной еще одним слоем краски, то в форме композиционных аллюзий. Ну а самая явственная из всех украшает алтарь Матери нашей Богородицы в Лондоне. Создателем этого алтаря является бывший Великий мастер Приората Сиона, Жан Кокто.
У Софи просто голова пошла кругом от обилия информации.
– Согласна, эта буква"М" на картине действительно выглядит интригующе, но сомневаюсь, чтобы она могла служить доказательством брачных уз, связывавших Иисуса и Марию.
– Нет-нет, – сказал Тибинг и подошел к столу, заваленному книгами. – Я ведь уже говорил, брак Иисуса и Марин Магдалины зафиксирован в исторических хрониках. – Он начал рыться в бумагах и книгах. – Более того, Иисус как человек женатый наделен куда большим значением и смыслом, нежели привычный нам стандартный библейский образ Иисуса-холостяка.
– Это почему? – удивилась Софи.
– Потому что Иисус – еврей, – ответил Лэнгдон вместо занятого поисками какой-то книги Тибинга. – А негласные социальные законы того времени запрещали еврейскому мужчине ходить в холостяках. Согласно иудейской традиции безбрачие не поощрялось, долгом каждого добропорядочного еврея было найти себе жену, чтобы та родила ему сына. Если бы Иисус не был женат, то по крайней мере хотя бы в одном из библейских Евангелий должен быть упомянут этот факт, а также приведено объяснение, почему Иисус оставался холостяком.
Тибинг отыскал какую-то огромную книгу и вытащил ее из-под стопки других. Переплетенное в кожу издание было размером с плакат и напоминало атлас. Название на переплете гласило: «Гностические Евангелия». Тибинг раскрыл книгу, Софи с Лэнгдоном подошли к нему. Страницы представляли собой увеличенные снимки каких-то древних документов; тексты написаны от руки на обрывках папируса. Софи не поняла, что это за язык, но на странице слева был приведен перевод.
– Это фотокопии Свитков Мертвого моря и Коптских, из Наг-Хаммади, я уже упоминал о них сегодня, – сказал Тибинг. – Самые первые христианские записи. И в них найдены существенные расхождения с библейскими текстами. – Тибинг перелистал несколько страниц и указал на какой-то отрывок. – Полагаю, лучше всего начать с Евангелия от Филиппа.
Софи прочитала перевод отрывка.
А спутница Спасителя – Мария Магдалина. Христос любил ее больше всех своих учеников и часто целовал в губы. Остальные ученики были этим обижены и высказывали недовольство. Они говорили ему: «Неужели любишь ее больше, чем всех нас?»
Слова эти удивили Софи, но не убедили окончательно.
– Однако здесь ничего не сказано о браке.
– Аu contraire[60], – улыбнулся Тибинг и указал на первую строчку. – Любой специалист по арамейскому скажет вам, что слово «спутница» в те дни буквально означало «супруга».
Лэнгдон в знак подтверждения кивнул.
Софи еще раз перечитала первую строку:"А спутница Спасителя – Мария Магдалина".
Тибинг перелистал книгу и нашел еще несколько отрывков, подтверждавших, что между Магдалиной и Иисусом существовали весьма романтичные взаимоотношения. Читая эти строки, Софи вдруг вспомнила, как однажды, когда она была еще девочкой, в дверь дома громко забарабанит какой-то разъяренный священник.
– Здесь проживает Жак Соньер? – осведомился он, глядя сверху вниз на Софи, отворившую ему дверь. – Хочу поговорить с ним об этой его статейке. – В руках священник держал газету.
Софи позвала деда, и двое мужчин скрылись в кабинете, плотно притворив за собой дверь. Мой дед написал что-то в газету? Софи бросилась на кухню и начала просматривать утренние выпуски. И вот наконец в одной из газет, на второй странице, она увидела фамилию деда и прочитала статью. Софи, конечно, не поняла всего, что там говорилось, но общий смысл был таков: французское правительство под давлением священнослужителей решило запретить американский фильм «Последнее искушение Христа». В этом фильме Христос занимался сексом с женщиной по имени Мария Магдалина. Дед писал, что Церковь поступила неправильно, запретив фильм.
Неудивительно, что священник был в такой ярости, подумала она.
– Это порнография! Святотатство! – кричал он, выбежав из кабинета и бросаясь к входной двери. – Да как вы только посмели! Этот американец, Мартин Скорсезе, самый настоящий богохульник! И уж где-где, а во Франции Церковь не допустит, чтобы эти его мерзости вышли на экран! – Он выскочил на улицу, громко хлопнув дверью.
Придя на кухню, дед увидел Софи с газетой и нахмурился:
– Шустрая у меня девочка, ничего не скажешь.
– Так ты считаешь, что у Иисуса Христа была подружка? – спросила Софи.
– Нет, милая. Просто я хотел сказать, что Церковь не имеет права навязывать людям свои взгляды на искусство.
– Так была у Христа подружка или нет? Дед погрузился в молчание, потом ответил: – Если и да, то что в том плохого? Ты как считаешь? Софи задумалась, потом пожала плечиками:
– Лично я не возражаю.
Сэр Тибинг меж тем не умолкал:
– Не стану утомлять вас бесчисленными ссылками, подтверждающими союз Христа и Магдалины. На эту тему существует масса спекуляций разных современных историков. Мне бы хотелось особо отметить следующее. – Он указал на очередную страницу. – Это отрывок из Евангелия от Марии Магдалины.
Софи знала, что Евангелия от Марии Магдалины в Библии не существует. Но текст прочла:
И сказал Петр: « Что, Спаситель и вправду говорил с женщиной без нашего ведома? Мы что же, теперь должны все слушать ее? Он предпочел ее нам?»
И Левит ответил ему: «Ты всегда слишком горячишься, Петр. Теперь вот решил состязаться с этой женщиной, точно с врагом. Если сам Спаситель выбрал ее, кто ты такой, чтобы отвергать? Уж Спасителю нашему виднее. Знает он ее хорошо, а потому и любит больше, чем нас».
– Женщина, о которой идет речь, – сказал Тибинг, – и есть Мария Магдалина. Петр ревнует к ней Христа.
– Потому что Иисус предпочел Марию?
– Не только поэтому. Ставки тут гораздо выше. Во многих Евангелиях сказано, что именно в тот момент Иисус и заподозрил, что скоро Его схватят и распнут на кресте. И Он наказывает Марии, как править Его Церковью после того, как Он уйдет. Вот Петр и выражает недовольство тем, что играет роль второй скрипки. Лично мне кажется, Петр был женоненавистником.
Софи возмутилась:
– Как можно так говорить? Ведь это святой Петр! На него опирался Христос, когда строил свою Церковь.
– Да, все верно, за исключением одной небольшой детали. Согласно всем этим изначальным Евангелиям, Христос давал указания о том, как строить Церковь, вовсе не Петру. А Марии Магдалине.
Софи удивленно посмотрела на него: – Вы что же, хотите сказать, Христианская церковь была основана и управлялась женщиной?
– Таков был план. Иисус оказался феминистом. Он отдавал будущее Своей Церкви в руки Марии Магдалины.
– А Петр этого не одобрял, – подхватил Лэнгдон и указал на репродукцию «Тайной вечери». – Вот он, Петр. Как видите, да Винчи был прекрасно осведомлен о его отношении к Марии.
И вновь Софи на миг лишилась дара речи. Петр, изображенный на фреске, угрожающе нависал над Марией Магдалиной. Мало того, ребром ладони показывал, что готов перерезать ей горло. Тот же жест, что и на картине «Мадонна в гроте»!
– И здесь тоже, – сказал Лэнгдон, указывая на учеников Христа, сгрудившихся вокруг Петра. – Выглядит угрожающе, верно?
Софи прищурилась и вдруг заметила выделяющуюся в толпе учеников чью-то руку.
– Что это в ней? Кинжал?
– Да. Но вот странность. Попробуйте пересчитать руки на картине, и вы увидите, что эта рука принадлежит... как бы никому. Она анонимна. Рука без тела.
Софи была потрясена. А затем, после паузы, заметила:
– Простите, но я все равно не понимаю, какая связь между Марией Магдалиной и Граалем.
– Ага! – торжествующе воскликнул Тибинг. – Вот мы и подобрались к сути дела! – И он снова бросился к столу, вытащил откуда-то из-под бумаг огромную карту, а затем расстелил ее на столе перед Софи. На карте было изображено генеалогическое древо. – Лишь немногие знали о том, что Мария Магдалина помимо того, что была правой рукой Христа, уже обладала большой властью.
Софи увидела надпись над генеалогическим древом:
РОД ВЕНИАМИНА
– Вот она, Мария Магдалина, здесь, – сказал Тибинг и указал на самую верхушку древа.
Софи удивилась:
– Так она из дома Вениаминова?.
– Вот именно, – кивнул Тибинг. – Мария Магдалина – женщина царского происхождения.
– А мне всегда казалось, она была бедна.
Тибинг отрицательно покачал головой:
– Магдалину превратили в шлюху, чтобы уничтожить даже намек на ее благородное происхождение.
Софи вопросительно покосилась на Лэнгдона, тот подтвердил кивком. Тогда она спросила у Тибинга:
– Но какое дело Церкви было до того, что Мария Магдалина благородных кровей?
Англичанин улыбнулся:
– Милое мое дитя! Церковь волновало не столько царское происхождение Марии, сколько ее отношения с Христом, который тоже принадлежал к царскому роду. В Евангелии от Матфея говорится, что Иисус происходил из дома Давидова. Как известно, Давид был потомком самого царя Соломона, царя еврейского народа. Женись Христос на Марии, Он бы объединился со знатным родом Вениамина, связал эти два царских рода и создал мощнейший политический союз, имел бы законное право претендовать на трон и возродить правящий царский род, как это было при Соломоне.
Софи поняла, что Тибинг подходит к кульминации своего повествования.
Сам же Тибинг заметно оживился:
– Легенда о чаше Грааля – это легенда о царской крови. Упоминание в легенде о «сосуде с кровью Христа»... на деле означает упоминание о Марии Магдалине, женском лоне, несущем «царскую кровь» Христа.
Слова эхом обошли просторную комнату, прежде чем укоренились в сознании Софи. Мария Магдалина несла в себе царскую кровь Иисуса Христа?
– Стало быть, у Христа могло быть?.. – Тут она умолкла и вопросительно взглянула на Лэнгдона.
– Могло быть потомство, – улыбнувшись, закончил он за нее.
Софи так и замерла, точно громом пораженная.
– Итак! – провозгласил Тибинг. – Сейчас перед вами раскроется величайшая из тайн в истории! Иисус не только был женат, Он был отцом. А Мария Магдалина, дитя мое, была священным сосудом, носившим Его ребенка! Тем священным лоном, призванным продлить царский род, той лозой, на которой зрел благословенный плод их любви! Софи почувствовала, как тонкие светлые волоски у нее на руке встали дыбом.
– Но как же получилось, что этот факт на протяжении веков оставался тайной?
– Да Господь с вами! – воскликнул Тибинг. – Чем угодно, только не тайной! Именно царское происхождение Иисуса стало источником самой захватывающей из легенд всех времен, легенды о чаше Грааля. На протяжении веков об истории Марии Магдалины кричали и вопили на каждом углу, на разных языках и с помощью всевозможных метафор. Ее история повсюду, стоит только прислушаться и присмотреться внимательнее.
– Ну а документы Сангрил? – спросила Софи. – Это тоже аллегория, доказывающая царское происхождение Христа?
– Да.
– Тогда выходит, легенда о чаше Грааля есть не что иное, как повествование о царской крови?
– Причем в самом прямом смысле, – заметил Тибинг. – Само слово «Сангрил» происходит от «San Greal», что в переводе означает «Святой Грааль». Но в древности слово «Сангрил» имело другую разбивку. – Тибинг взял листок бумаги, нацарапал что-то на нем и протянул Софи.
Она прочла:
Sang Real. И тут же перевела.
Словосочетание «Sang Real» в буквальном смысле означало «королевская кровь».

 
 
Глава 59
 
  Мужчина, дежуривший в приемной, в вестибюле на первом этаже штаб-квартиры «Опус Деи» в Нью-Йорке, на Лексингтон-авеню, немало удивился, услышав в трубке голос епископа Арингаросы.
Добрый вечер, сэр.
Мне никаких сообщений не оставляли? – Голос епископа звучал непривычно встревоженно и возбужденно.
– Да, сэр. Очень хорошо, что вы позвонили. Сам я никак не мог связаться с вами. Тут примерно с полчаса назад поступило одно срочное сообщение.
– Да? – Теперь в голосе слышалось явное облегчение. – А звонивший назвался?
– Нет, сэр, только номер оставил. – И дежурный продиктовал ему номер. – Код тридцать три? Это, кажется, Франция?
– Да, сэр. Париж. Звонивший сказал, дело очень срочное, просил, чтобы вы немедленно нашли его.
– Благодарю. Я ждал этого звонка. – И Арингароса быстро отключился.
Дежурный, вешая трубку, удивился, что Арингаросу было так плохо слышно, мешали шумы и потрескивания. Согласно расписанию на этой неделе епископ должен был бы быть в Нью-Йорке, но казалось, что звонит он откуда-то издалека. Впрочем, не важно, ему-то что за дело. Дежурный уже к этому привык.
Последние несколько месяцев епископ Арингароса вел себя очень странно.
Должно быть, на мой мобильный звонки не поступают, подумал Арингароса. «Фиат» подъезжал к римскому аэропорту Чампино, где осуществлялись чартерные рейсы. Учитель пытался разыскать меня. Арингароса волновался, что не может принять звонок Учителя, но теперь на душе полегчало: видно, Учитель чувствовал себя достаточно уверенно, раз позвонил прямо в штаб-квартиру «Опус Деи».
Должно быть, в Париже все прошло нормально. Скоро я и сам буду в Париже, думал Арингароса, набирая продиктованный ему номер. Приземлимся мы еще до рассвета. Арингароса летел маленьким самолетом, выполнявшим чартерные рейсы во Францию. О коммерческих в этот час не могло быть и речи, особенно с учетом содержимого его портфеля. В трубке послышались гудки. Ответила женщина:
– Direction Centrale Police Judiciaire[61].
Арингароса растерялся. Этого он не ожидал.
– Э-э... добрый вечер. Меня попросили позвонить по этому телефону.
– Qui etes-vous? – спросила женщина. – Ваше имя?
Арингароса не знал, стоит ли ему называться. Ведь он попал в Центральное управление судебной полиции Франции.
– Ваше имя, месье? – продолжала настаивать дама.
– Епископ Мануэль Арингароса.
– Un moment. – В трубке послышался щелчок. Затем, после паузы, раздался грубоватый мужской голос: – Рад, епископ, что смог наконец услышать вас. Нам с вами надо многое обсудить.
 
 
Глава 60
 
  Сангрил... Sang Real... San Greal... Королевская кровь... Чаша Грааля.
Все взаимосвязано.
Священным Граалем является Мария Магдалина... мать царского рода Иисуса Христа. Софи стояла посреди просторного кабинета и растерянно смотрела на Лэнгдона широко раскрытыми глазами. Чем больше она узнавала от Тибинга и Лэнгдона, тем более непредсказуемой становилась эта игра в вопросы и ответы.
– Как видите, дорогая моя, – сказал сэр Тибинг и захромал к книжным полкам, – Леонардо был не единственным, кто пытался рассказать миру правду о Граале. Знатное происхождение Христа исследовалось самым тщательным образом десятками историков. – Он провел пальцем по корешкам нескольких книг.
Склонив голову набок, Софи прочла их названия:
ОТКРЫТИЕ ТАМПЛИЕРОВ:
Тайные хранители истинного происхождения Христа
ЖЕНЩИНА С АЛЕБАСТРОВЫМ КУВШИНОМ: Мария Магдалина и чаша Грааля
ОБРАЗ БОГИНИ В ЕВАНГЕЛИЯХ:
Восстановление священного женского начала – Наверное, это самый известный труд, – сказал Тибинг, достал с полки книгу в потрепанной обложке и протянул ей.
Софи прочла название:
СВЯТАЯ КРОВЬ, СВЯЩЕННЫЙ ГРААЛЬ
Всемирно признанный бестселлер
Софи с недоумением подняла глаза:
– Всемирно признанный бестселлер? Странно, но я никогда о нем не слышала.
– Вы были слишком молоды, дитя мое. В восьмидесятые годы эта книга произвела настоящий фурор. На мой взгляд, авторам не хватило смелости довести до логического конца свой анализ. Но мыслили они в верном направлении. И еще, следует отдать им должное, сумели внедрить идею о царском происхождении Христа в умы широких масс.
– Ну а какова же была реакция Церкви на эту книгу?
– Она, разумеется, привела священников в полное бешенство. Чего и следовало ожидать. Ведь в конечном счете здесь говорится о тайне, которую Ватикан пытался похоронить еще в четвертом веке. Речь, в частности, идет о крестовых походах. О том, как с их помощью собиралась и уничтожалась информация. Ведь угроза, которую Мария Магдалина представляла церковникам раннего христианского периода, была нешуточной. Она не только была женщиной, которой Христос доверил создание Своей Церкви, уже само ее существование доказывало: Церковь умалчивала о том, что у Христа, как и у всякого смертного, могло быть потомство. Более того – Церковь в стремлении защититься от власти Марии Магдалины объявила ее шлюхой и похоронила все свидетельства о женитьбе Христа на Марии, удушив в зародыше саму мысль о потомстве Христа и об исторических свидетельствах Его земного, а не божественного происхождения.
Софи взглянула на Лэнгдона, тот кивнул:
– Можете мне поверить, Софи, там приведено достаточно исторических доказательств.
– Признаю, – сказал Тибинг, – реакция была чрезмерно жестока, но и Церковь можно понять. У нее были весьма серьезные основания хранить эти сведения в тайне. Церковь бы серьезно пострадала, если бы вдруг они оказались преданы широкой огласке. Ребенок Иисуса подорвал бы саму идею Его божественного происхождения, подорвал бы сами основы и устои Христианской церкви, провозгласившей себя единственным связующим звеном между Богом и людьми, единственными вратами, через которые человек может попасть в Царствие Небесное.
– Роза с пятью лепестками... – задумчиво произнесла Софи, разглядывая корешок одной из книг. Точно такой же узор выгравирован на шкатулке палисандрового дерева.
Тибинг взглянул на Лэнгдона и усмехнулся:
– А она наблюдательная девочка. – Потом обернулся к Софи. – Это символ Грааля, созданный Приоратом. Символ Марии Магдалины. Поскольку имя ее было запрещено Церковью, она получила несколько псевдонимов. Ее называли Сосудом, чашей Грааля и Розой. – Он сделал паузу. – Символ Розы напрямую связан с пятиконечной звездой Венеры и Компасом Розы. Кстати, само слово «роза» звучит одинаково в английском, французском, немецком и многих других языках.
– Роза, – вставил Лэнгдон, – является также анаграммой слова «Эрос», в латинском написании «Eros». А Эрос – бог плотской любви в Древней Греции.
Софи удивленно взглянула на него, а Тибинг продолжил:
– Роза всегда была главным символом женской красоты и сексуальности. В первобытных культах богини пять лепестков символизировали пять ипостасей жизни женщины: рождение, менструация, материнство, менопауза и, наконец, смерть. – Он взглянул на Роберта. – Возможно, специалисту по символам есть что добавить?
Роберт замялся. Пауза затянулась.
– О Господи! – воскликнул Тибинг. – Эти американцы такие ханжи! – Он обернулся к Софи. – Просто Роберт стесняется вам сказать, что цветок розы напоминает женские гениталии, тот прекрасный бутон, из которого вышло на свет Божий все человечество. И если вы когда-нибудь видели картины Джорджии О'Кифф, вы бы точно поняли, что я имел в виду.
– Главное, – заметил Лэнгдон, подходя к книжным полкам, – что все эти книги объединяет одна весьма важная мысль.
– Что Иисус был отцом? – неуверенно спросила Софи.
– Да, – ответил Тибинг. – И что Мария Магдалина была тем сосудом, тем священным лоном, что носило Его знатного наследника. По сей день Приорат Сиона почитает Марию Магдалину как богиню, Грааль, Розу и Богоматерь.
Софи вновь вспомнился ритуал, нечаянной свидетельницей которого она стала в доме деда.
– Согласно Приорату, – продолжил Тибинг, – Мария Магдалина была беременна, когда Христа распяли. Чтоб спасти еще не рожденное дитя Иисуса, она покинула Святую землю, другого выхода у нее просто не было. С помощью дяди Иисуса, верного Иосифа Аримафейского, Мария Магдалина тайно бежала во Францию, известную тогда под названием Галлия. Там она нашла убежище в еврейской общине. Там же, во Франции, родила дочь. Девочку назвали Сарой.
Софи удивленно вскинула на него глаза:
– Так они даже знали имя ребенка?
– Не только это. Жизни Магдалины и Сары скрупулезно! описаны в хрониках их защитниками. Следует помнить, что ребенок Магдалины принадлежал к знатному роду еврейских царей – Давида и Соломона. А потому евреи, обосновавшиеся во Франции, высоко чтили Магдалину, считали ее продолжательницей царского рода. Множество историков той эпохи составили подробнейшие жизнеописания Марии Магдалины во Франции, упоминалось и о рождении Сары. А затем составили и ее жизнеописание, и генеалогическое древо ее потомков.
Софи была поражена.
– Так, значит, существует генеалогическое древо самого Христа?
– Да, разумеется. И эти сведения легли в основу, стали краеугольным камнем документов Сангрил. Подробнейшее генеалогическое древо потомков Христа.
– Но что толку от этих документов? – воскликнула Софи. – Ведь доказательств никаких. Историки наверняка не могут подтвердить их аутентичность.
Тибинг усмехнулся:
– Не более чем могут подтвердить аутентичность Библии.
– В смысле?
– В том смысле, что история всегда пишется победителями. И когда происходит столкновение двух культур, проигравший как бы вычеркивается, а победитель начинает писать новые книги по истории, книги, прославляющие его деяния и унижающие побежденного противника. Как однажды сказал Наполеон: «Что есть история, как не басня, в которую договорились поверить?» – Он улыбнулся. – В силу своей природы история – это всегда односторонняя оценка событий. Софи подобное никогда в голову, не приходило.
– Документы Сангрил повествуют о другой, неизвестной нам стороне жизни Христа. Прочтя их, человек волен сделать собственный выбор, но какую сторону он примет, зависит от его веры и личного опыта. Главное, что информацию эту удалось сохранить. Документы Сангрил состоят из тысяч страниц текста. Те немногие свидетели, которым удалось видеть это сокровище, утверждают, будто хранится оно в четырех огромных тяжелых сундуках. Говорят, в сундуках этих лежат так называемые Бумаги пуристов. Это тысячи страниц документов доконстантиновской эпохи, написанных самыми ранними последователями Христа. Там Иисус предстает как живой человек, учитель и проповедник. Ходят также слухи о том, что частью сокровища являются легендарные"Q"-документы – рукопись, существование которой признает даже Ватикан. Это книга проповедей Христа, предположительно написанная Его собственной рукой.
– Написанная самим Христом?!
– Да, конечно, – кивнул Тибинг. – Лично я не вижу в том ничего удивительного. Почему бы Христу и не вести записей о Своем пастырстве? Ведь в наши дни это делают очень многие. Еще один документ взрывной силы – это рукопись под названием «Дневники Магдалины». Рассказ самой Марии Магдалины о ее взаимоотношениях с Христом, о том, как Его распяли, о побеге и жизни во Франции.
Какое-то время Софи молчала, осмысливая услышанное.
– Так эти четыре сундука документов и были тем сокровищем, которое тамплиеры обнаружили под развалинами храма Соломона?
– Да, верно. Именно эти документы сделали рыцарей такими могущественными. Документы, ставшие предметом бесчисленных поисков и спекуляций на тему Грааля.
– Но ведь вы сами говорили, что Грааль – это Мария Магдалина. Если люди заняты поисками документов, к чему им называть их поисками чаши Грааля?
Тибинг помедлил с ответом. – Дело в том, что в тайнике, где спрятан Грааль, находится также саркофаг.
За окнами в ветвях деревьев завывал ветер. Теперь Тибинг говорил, понизив голос:
– Поиски чаши Грааля на самом деле не что иное, как стремление преклонить колени перед прахом Марии Магдалины. Это своего рода паломничество с целью помолиться отверженной, утраченному священному женскому началу.
Софи вдруг оживилась:
– Так вы говорите, тайник, где находится Грааль, – это... могила?
Карие глазки Тибинга приняли мечтательное выражение.
– Да. И там, в этой могиле, покоится не только тело Марии Магдалины, но и документы, рассказывающие истинную историю ее жизни. Все поиски чаши Грааля были на деле поисками Магдалины, обманутой и попранной царицы, похороненной вместе с доказательствами ее неотъемлемого права на власть.
Софи ожидала продолжения рассказа, но Тибинг внезапно умолк. Многое еще оставалось непонятным, в частности история деда.
– Члены Приората... – решилась она наконец. – Выходит, все эти годы они охраняли тайну документов Сангрил и место захоронения Магдалины?
– Да, но у братства был еще один, не менее важный долг – защитить потомство Христа. Ведь все эти люди находились в постоянной опасности. Ранняя Церковь боялась, что если эта ветвь рода Христова разрастется, то выплывет тайна Христа и Магдалины, а это подорвет устои католической доктрины о Мессии божественного происхождения, который никак не мог вступать в половую связь с женщинами. – Он умолк на секунду, затем продолжил: – Тем не менее род Христов благополучно рос и развивался втайне от всех во Франции, и сведения о нем всплыли на поверхность только в пятом веке, когда он соединился с французской королевской кровью, основав династию, известную как Меровинги.
Эта новость потрясла Софи. О Меровингах был наслышан каждый французский студент.
– Меровинги, которые основали Париж?
– Да, они самые. И это одна из причин, по которой легенда Грааля особенно популярна во Франции. Вы когда-нибудь слышали о короле Дагоберте? Софи помнила, что вроде бы это имя звучало на уроках французской истории.
– Кажется, Дагоберт был королем Меровингов? И ему проткнули глаз кинжалом, когда он спал?
– Совершенно верно. В конце седьмого века он пал жертвой заговора Пипина Молодого, опиравшегося на поддержку Ватикана. С убийством Дагоберта династия Меровингов практически перестала существовать. К счастью, сын Дагоберта, Сигизберт, уцелел и позже продолжил род. Потомком его являлся Годфруа де Буйон, основатель Приората Сиона.
– Тот самый человек, – подхватил Лэнгдон, – который приказал рыцарям-тамплиерам разыскать документы Сангрил, выкопать их из-под развалин храма Соломона и таким образом доказать, что династия Меровингов ведет свое начало от Иисуса Христа.
Тибинг кивнул и тяжело вздохнул.
– Обязанности Приората Сиона в современном его виде можно разделить на три составляющие. Во-первых, братство должно защищать документы Сангрил. Во-вторых, должны беречь могилу Марии Магдалины. И наконец, третье – они должны поддерживать и защищать потомков королевской династии Меровингов, нескольких членов семьи, доживших до наших дней.
Софи ощутила, как ее охватывает дрожь волнения. Потомки Христа дожили до наших дней! В ушах звучал шепот деда. Принцесса, я должен рассказать тебе правду о твоей семье.
Ее словно током пронзило до самых костей.
Царская кровь.
Нет, это просто представить невозможно!..
Принцесса Софи.
– Сэр Лью! – раздался из селекторной коробки на стене голос слуги Тибинга, и Софи вздрогнула от неожиданности. – Не заглянете ли ко мне на кухню на минутку?
Тибинг недовольно нахмурился: он не любил, когда его отрывали от дела. Подошел к коробке, надавил на кнопку.
– Ты же знаешь, Реми, я занят со своими гостями. Если нам сегодня что-то понадобится на кухне, мы и сами сможем взять, без твоей помощи. Так что спасибо и спокойной ночи.
– Надо перемолвиться словечком. Пожалуйста, если не трудно, сэр. Тибинг проворчал что-то и снова надавил на кнопку.
– Ладно, выкладывай. Только быстро, Реми.
– Это дело сугубо домашнее, сэр, не предназначено для ушей гостей.
Тибинг поразился:
– И что, никак нельзя подождать до утра?
– Никак, сэр. Это ненадолго, всего на минутку.
Тибинг театрально закатил глаза и покосился на Лэнгдона и Софи:
– Нет, иногда я просто не понимаю, кто у кого находится в услужении! – Он снова нажал на кнопку: – Сейчас приду, Реми. Может, захватить чего-нибудь для тебя?
– Разве что свободу от гнета, сэр.
– А известно ли тебе, Реми, что единственной причиной, по которой ты до сих пор у меня служишь, являются твои фирменные бифштексы с перцем?
– Как скажете, сэр. Вам виднее.
 
Окончание - главы 60-105
Примечания

19
Да? (фр.)

20
Капитан, прибыл агент из отдела криптографии (фр.).

21
Прошу прощения, господа (фр.).

22
Сейчас неподходящий момент! (фр.)

23
Добрый день, вы позвонили Софи Неве. В настоящий момент она отсутствует, но... (фр.)

24
Здесь: Вы только гляньте на него! (исп.)

25
Вы только посмотрите на него... бледный, как призрак... бредет по этому миру в одиночестве (исп.).

26
Это не проблема, или: Ничего страшного (исп.).

27
В русском переводе Нового Завета – Сила.

28
Я делаю богоугодное дело (исп.).

29
Звук"ф" в латинском написании имени Софи" передается буквами PHI (Sophie).

30
Майский день – традиционный английский праздник весны, существующий и в США, который младшие школьники отмечают танцами вокруг «майского дерева» на школьном дворе. А накануне оставляют корзинку цветов у дверей дома своих друзей.

31
«Les Demoiselles d'Avignon» – «Авиньонские девушки»; анаграмма: «Vile meaningless doodles» – «Мерзкие бессмысленные болваны».

32
Этот Лувр не для меня! (фр.)

33
Геральдическая лилия (фр.).

34
Добро пожаловать в Рим (ит.).

35
Дословно: «непроницаемый зал», «зал-сейф» (фр.).

36
Константин (Первый, или Великий) – римский император начала TV в. н. э., поддерживал Христианскую церковь, сохраняя при этом языческие культы.

37
Стоять! (фр.)

38
Скверная, плохая идея (фр.).

39
Вы кто? (фр.)

40
Ваше имя! Отвечайте! (фр.)

41
Это я (фр.).

42
На помощь! (фр.)

43
тоять! Иначе я его уничтожу! (фр.)

44
О мой Бог, нет! (фр.)

45
Знаете, где находится улица Аксо? (фр.).

46
Оставьте! (фр.).

47
... по имени Софи Невё... И американец Роберт Лэнгдон... (фр.).

48
Тише! (фр.)

49
Ты урод. Привидение какое-то (исп.).

50
Машина пять-шесть-три! Где находитесь? Отвечайте! (фр.)

51
Добрый вечер (фр.).

52
Пожалуйста (фр.).

53
Да, да... договорились (фр.).

54
а? Полиция? Так быстро? (фр.)

55
В чем дело? (фр.)

56
Я – Жером Колле. Лейтенант судебной полиции. Что у вас в машине? (Фр.)

57
ты, Роберт? (лат.) (Аллюзия – намек на знаменитую фразу Юлия Цезаря: «И ты, Брут?»)

58
Вы не американка? (фр.)

59
Парижанка (фр.).

60
Напротив (фр.).

61
Центральное управление судебной полиции (фр.)
.

 
 Продолжение здесь
 
 
ЛЕОНАРДО да ВИНЧИ
Вернуться на страницу ДЭН БРАУН
Главное меню ЭНЦИКЛОПЕДИИ
 
темы|понятия|род занятий|открытия|произведения|изобретения|явления
вид творчества|события|биографии|портреты|образовательный каталог|поиск в энциклопедии
 
Главная страница ЭНЦИКЛОПЕДИИ
Copyright © 2004 abc-people.com
Design and conception BeStudio © 2005-2016